Пасифик

— Вперёд же, дрянь! — весело сказал Франц.

Грубо растолкав сжавшихся людей, он выволок упирающуюся Марту и пихнул её в спину так, что она, потеряв равновесие, упала на колени. С нечленораздельным воплем Хаген рванулся помочь, но терапист среагировал быстрее, дёрнув его назад, как прыгучий шарик на резинке.

— Тиш-ш! Стоять. Техник?

— Вы обещали! Вы обещали мне её жизнь!

— Вы тоже много чего мне обещали, — тихо сказал Кальт. — Но чего стоят ваши обещания? Сиюминутная прихоть, эмоция, игра фантазии. Обезьяньи прыжки. Всё же крайне просто: вы делаете шаг и я делаю шаг вам навстречу. И даже здесь вы умудрились оступиться.

Хаген смотрел прямо в безжалостную синеву его глаз и чувствовал себя исчезающе маленьким и безнадёжно одиноким. Сигнал Пасифика не мог проникнуть сквозь толстые, многослойные стены подвала-бункера, но даже если бы и проник, чем бы он помог, этот прерывающийся, тревожный писк «три точки-три тире-три точки»? Здесь был лишь один канал вещания, и этот канал был занят Кальтом, мысленно подсказывающим единственно возможный ответ, за который Хаген ухватился, без малейшего сомнения поступившись гордостью ради чего-то более ценного:

— Я виноват.

— Что-что?

— Я виноват, — прошептал Хаген, прижимая к груди безобразно опухшую, онемевшую кисть. — Пожалуйста! Я виноват. Подарите мне карту! Эту игрушку. И если можно, ещё вторую. И — всё, что угодно! Всё, что угодно!

— А, — юмористически откликнулся Кальт. — Теперь вы рассчитываете на мою добрую волю? Что-то новое. Но терминология мне уже нравится, пусть вы и слегка под кайфом. А если я откажу?

— Вы хозяин, вам решать.

— Да у вас просто приступ просветления! Таким вы мне нравитесь гораздо больше.

Он кивнул Францу:

— Отпусти. Я обещал. И вторую, раз уж наш техник решил собирать их комплектами. Последний подарок, Йорген. Распоряжайтесь с умом. Может быть, позже вы сами захотите отдать мне ненужные игрушки. А я верну вам рогатку, будете палить по жестянкам.

— Может быть, — согласился Хаген.

Он подошел к остолбеневшему Францу и здоровой рукой отодвинул его, извлекая плачущую бедняжку Лотти. «Пойдём, пойдём», — произнёс ласково, и она пошла, с тоской оглянувшись на соседей. Хаген подвёл её к Марте, забившейся в проём меж высоких стеклянных шкафов.

— Ну вот, — сказал он, слабо улыбаясь. — Сейчас вас отпустят домой. И всё будет хорошо.

— Всё будет хорошо, — высоким, обмирающим голосом повторила Марта.

Судорожно вздохнула, всхлипнула, зажмурилась, привстала на цыпочки и что было сил хлестнула его по щеке.

***

Неповоротливая Земля никак не могла ускользнуть из-под ледяной лунной тени, отрастившей зубы и когти на своих зигзагообразных разломах. Трах-тах-тах! Хаген схватился за щёку, отступив по инерции на пару шагов. Он рванул себя за волосы, дико озираясь и лихорадочно тасуя факты, перебирая варианты в поисках ещё более удачной комбинации. Вколотое в вену обезболивающее что-то делало с его сознанием: он мог предвидеть будущее, но не прошлое, зато будущих было сразу несколько, они путались и здорово мешали осмысленно отнестись к тому, что творилось вокруг. Творилось что-то странное. Франц медленно и отчётливо хлопнул в ладоши: раз, другой, третий. Лотти плакала. Марта так и стояла, зажмурившись. Хаген соединил подразумеваемое «А» и логически следующее за ним «Б» и понял, что должно произойти дальше.

— Я был идиотом, — сказал он. — Спящим идиотом. Но я проснулся.

Он обернулся и решительно шагнул к Кальту. «Эй, стой!» — тревожно воскликнул Франц, подаваясь наперерез. Доктор Зима жестом остановил его. Со жгучим, неутолимым интересом он смотрел сверху вниз на маленький упрямый трактор, подкатившийся к нему вплотную.

— Что, Йорген?

— Простите меня, — сказал Хаген. — Я больше не буду скакать от вас через клетку.

— А, — удовлетворенно откликнулся Кальт. — Вас и впрямь осенило? Лучше поздно, чем никогда, я же говорил, что вы обучаемы. Правда, в основном информация приходит к вам с оплеухой, но, может быть, оно и неплохо: получать оплеухи и означает чувствовать себя живым. Так?

— По-вашему, выходит, так.

— А по-вашему?

— Теперь и по-моему.

— Молодец! Нет, в самом деле, умница техник! Приятно давать вам слова — берите, пользуйтесь, а я помогу их расставить. Или попросим помочь фрау Тоте?

Заметив непроизвольное движение собеседника, он рассмеялся. Хаген впервые слышал настоящий смех доктора Зимы: приглушенный и отрывистый, смягченный неуверенностью первой попытки.

— Ну что, Йорген? Вы так смотрите, будто хотите потребовать чего-то ещё. Никаких больше карт! Никаких поблажек. И помните — две недели!

— Я хочу работать с вами. Но мне нужен доступ к архиву. Вашему настоящему архиву.

— То есть, вы ещё не везде напакостили, нахальный техник? Интересные у вас всё же способы привлечь внимание.

— Так вы позволите?

— Я дам вам доступ к своим материалам. Читайте, просвещайтесь. Оппонируйте, если хватит пороху. Всё лучше, чем шататься по Трауму, вызывая недоумение следящих за нами служб. Ведь мы под колпаком. Помните, что второго шанса Лидер мне не даст.

— Я буду очень осторожен, — пообещал Хаген.

Затмение пошло на убыль: вокруг скрытого спутником солнечного диска появилось нежное жемчужно-белое свечение короны. Она расползлась протуберанцами и медленно погасла, когда лунная тень, сжалившись, решила наконец отползти в сторону. Горизонт светлел, и оттаявшее лицо Кальта всё больше напоминало человеческое, почти натуральное…

— Нет! — яростно воскликнул Франц. — Нет. Нет-нет, солдат! Не так просто!

Он прыгнул к Хагену и схватил его за воротник с явным намерением задушить, но Кальт без труда оторвал его пальцы и оттолкнул охотника к стене.

— Ты-то куда? Отойди от него.

— Айзек! — задыхаясь, сказал Франц. — Вы что, ослепли? Поверьте, он яд, он зараза! Я знаю, я чувствую…

Словно одурманенный, он опять потянулся вперёд и тогда Кальт ударил его, небрежно, с досадой, ребром ладони, как бьют огрызающееся животное. Он даже не приложил усилий, но Франца отшвырнуло назад, гипсовое лицо окрасилось кровью, струями брызнувшей из носа.

— Что за круговорот оплеух в нашей лаборатории! Иди, умойся. Не терплю драм!

Франц выпрямился. Алая кровь просачивалась сквозь пальцы, прижатые к нижней части лица, пачкала одежду и капала на пол, только что до блеска натертый вращающимися щётками. В том, как он откинул голову, сквозило отчаяние, побудившее его на безрассудный, даже трагикомичный вызов.

— Айзек, — сказал он тихо. — Вы пожалеете.

— Возможно, — так же тихо согласился Кальт. — Может быть. Но ведь ты знаешь, никто из нас…

***

Контакт Ранге вовсе не выглядел болванчиком. И пешкой тоже не выглядел.

Но он был серым, как и все, кто давно и успешно существует под прикрытием. По последним данным, продолжительность жизни «внутристов» не превышала двух с половиной циклов. Согласно тем же сводкам, сотрудники внутренней службы уж как-то слишком часто подвергались ударам рока и всевозможным несчастным случаям. Однако сидящий напротив человек вряд ли относился к рядовым агентам. Выцветшие соломенные волосы, бледная кожа и острый, угреватый на крыльях нос придавали его внешности оттенок офисной немочи, но скупые, выверенные движения выдавали профессионала. Он уже успел сделать заказ и в предвкушении его вертел хлебную палочку, однако подвижные глаза неустанно сканировали окружающее, цепко выхватывая самое важное.