Пасть

Капитан не умер. Просто стало почему-то не хватать воздуха и уши заложила ватная тишина, как в самолете при взлете. На негнущихся ногах он подошел к лотку, одеревеневшими пальцами выдернул из кармана купюру, протянул продавщице и сгреб газету, резанувшую по глазам убийственным заголовком на развороте: “ОХОТА НА ЛИКАНОВ?” — и отошел, на ходу разворачивая и позабыв о сдаче.

Да-а-а… Нервы совсем ни к черту… Статья оказалась совершенно безобидной — ликанами придурок-журналист окрестил лиц кавказской национальности, якобы безбожно притесняемых московскими властями. Холодок в груди отпускал, Капитан скомкал бумажный шар, без труда попал с пяти шагов в урну. И пошел дальше. Чувствовал он себя старым, разбитым и уставшим — впрочем, глядя со стороны на его пружинистую походку, никто бы так не подумал…

Звоночек, однако… Двойной-звоночек. Газетчики напомнили о своем существовании и о страсти раскапывать все на свете — и организм недвусмысленно высказал отношение к постоянным перегрузкам. Нельзя так долго гулять по лезвию ножа — или упадешь, или порежешься. Уехать бы куда, отдохнуть, выспаться, пройти по лесу, по тихому и мирному лесу, спокойно пройти, не сжимая пистолетную рукоять и не ожидая каждую секунду мгновенной и беспощадной атаки…

Подумал, что вот так начавшийся день ничем хорошим продолжиться просто не может, — подумал с затаенной суеверной надеждой на то, что злодейка-судьба любит опровергать любые прогнозы. Но примета, похоже, относилась к прогнозам только положительным. Первая неприятность уже ждала Капитана в Лаборатории, лежала, раскинувшись на кафельном полу; Руслан, дежуривший минувшей ночью, терзал кнопки мобильника, а обнаружившая это лаборантка с глупым лицом хихикала, демонстрируя нетипичную форму истерики.

О собаках из сухих материалов, собранных в папках Генерала, можно было сделать довольно интересные выводы.

И довольно эмоциональные. Говорят, точная и скучноватая наука статистика эмоциям не способствует. Еще как способствует! Смотря что эта статистика считает…

Самое настоящее нашествие бродячих собак случилось в приснопамятную зиму девяносто первого — девяносто второго годов. Голодная была зима, прямо скажем: дорвавшиеся до вожделенной возможности порулить молодые реформаторы заложили первый крутой вираж — в магазинах неожиданно появились позабытые было продукты, но предназначенные для их покупки деньги так же неожиданно стали ненамного ценнее бумажных фантиков.

Большое экономическое чудо породило и много локальных житейских чудес: бывалые опера дивились ворам-домушникам, первым делом вычищавшим во вскрытой квартире холодильник, а уж потом бравшимся за хрусталь и телевизоры; продавцы продуктовых отделов, еще вчера весьма уважаемые и респектабельные люди, нежданно-негаданно оказались в самом низу социальной лестницы… И упали цены на породистых собак, особенно крупных — более того, запасшись куском колбасы и погуляв день-другой по загородным пустырям, можно было легко стать владельцем вполне породистой овчарки или эрделя, вчера служившего гордостью семьи, а сегодня тайком, чтобы дети не увидели, вывезенного подальше и выброшенного — лишний рот.

Ну, породистые, положим, долго по улицам не разгуливали — мир не без обеспеченных людей. А Бобикам-Жучкам каково? На старушек-благодетельниц надежды никакой, старушки сами по помойкам рылись…

Но потом тот зимний залповый выброс собак как-то рассосался. Одних банально сожрали бомжи (их популяция резко выросла в тот же период); других, сами того не ведая, — любители дешевых колбас и шашлыков. Третьих переловили собачники на нужды науки.

Наиболее приспособленные (псы, не собачники) продолжили дикую жизнь — одни в городе, другие на природе.

Эти последние и были самыми опасными — питались исключительно охотой, истребляя все живое. И совершенно не боялись людей. Волки, те хоть человека уважают и заслуженно побаиваются. Псы же, прожив столько лет рядом, прекрасно знают, что это за неповоротливое и слабое существо. Нет худшего врага, чем бывший друг, — и к четвероногим друзьям такой тезис относится в полной мере.

А совсем недавно наметилась самая страшная тенденция — исход псов из города столкнулся со встречным движением волков, подбирающихся к городским окраинам. Часть младших братьев не помнящие родства волки просто употребили в пищу. Но суку в течке даже голодные волки в пору своих свадеб не трогают.

Появились метисы, волкособаки — беспощадные и смертельно опасные твари, более опасные, чем два породивших их вида, унаследовавшие собачий ум и волчью силу, прекрасно приспособленные к дикой жизни.

Их предки волки, битые и ученые жизнью, стараются уйти от всего подозрительного — от шума мотора, от болтающейся на ветке и пахнущей человеком тряпки, — волкособаки не боятся ничего, кроме самой непосредственной опасности.

Даже ворона крохотным своим мозгом способна отличить человека с палкой от человека с ружьем — и старается не подпустить последнего близко.

Волчьи метисы зашли дальше — боятся только нацеленного именно на них ружья, и то не слишком. И прекрасно понимают, как беззащитен даже вооруженный человек— глухой, слепой и лишенный обоняния в сравнении с ними, не способный обнаружить подкрадывающуюся смерть до самого последнего момента, до сомкнувшихся на горле клыков…

Пока их немного, новых ночных хозяев полей и перелесков. Разбившись на стаи в пять-шесть голов, лежат на дневках тихо в глухих местах: по заросшим густым кустарником оврагам, по пустошам, прилегающим к промзонам. А ночью выходят на охоту. Их мало, но становится все больше — Бобики, так до конца и не одичавшие, и несколько старомодные волки постепенно проигрывают борьбу за экологическую нишу. Все еще впереди…

Вы спите спокойно? Ночной вой не долетает до центра города? Под окнами не мелькают стремительные тени? Случайно увидев на загородной прогулке окровавленные кусочки шкуры, вы говорите малолетней дочке: “Не смотри сюда, здесь гадость!” — и тут же забываете? Ну что же, блаженны неведающие. Но, как писал классик, если жизнь и рассудок дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот и перелесков, окружающих Южную ТЭЦ. Особенно ночью.

Прочитав материалы из двух синих папок, Капитан был ошарашен и испытывал двоякие чувства.

Создавалось впечатление, что для решения проблемы диких собак и волчьих метисов не делается абсолютно ничего.

Нет, конечно, правила охоты разрешали и даже предписывали всем охотникам круглый год отстреливать бродячих собак, относя к таковым всех беспородных без ошейника и намордника, встреченных далее трехсот метров от жилья.

Но если учесть, что за шкуру метиса или собаки в отличие от волчьей никакой премии не полагалось, а основной ареал их обитания (полоса на тридцать — пятьдесят километров от городской черты) входил в пригородный заказник, где всякая охота запрещалась, — этот пункт правил выглядел чистой воды профанацией.

Выступления немногих людей, оценивших масштаб и мрачные перспективы проблемы, звучали гласом вопиющего в пустыне. Но им все-таки удалось вызвать дискуссию с радетелями всего живого (гораздо лучше организованными и подпитываемыми грантами западных “зеленых” фондов). Диспут на эту тему даже показали по одному из центральных каналов.

Странная была, надо сказать, дискуссий. Полное впечатление, что одну из сторон представляли люди” пораженные избирательной глухотой, слышащие только себя. Им демонстрировали тревожные, растущие цифры и говорили, что позже, когда опасность станет всем очевидной, когда польется кровь и станут гибнуть люди, тогда решать проблему станет гораздо сложней и дороже.