Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль

— Где?

— В покоях Версаля, с французскими окнами, выходящими в мраморный дворик. Покои пусты, ибо всю мебель перевезли в Трианон. Печальные зеркала отражают друг друга. Король был на мессе, сейчас он слушает Субиза^{39}, скоро вернется в свою малую резиденцию. Под треснувшим стеклом северного окна намело сугроб.

— Когда?

— Январь 1757 года. Стоит трескучий мороз, и на стеклах распускаются белые морозные папоротники. Маятник на мраморном камине остановился. Бледный свет зимнего дня начинает переходить в сумерки и ночь.

Ришелье вынул из кармашка жилета часы, послушал механизм и бросил взгляд на молодого секретаря.

— Семья? — поинтересовался он, не заботясь о том, слышат его вопрос или нет.

— Нет, нет… Что поделаешь? В канцелярию нынче знать не берут. Отец был крестьянином, дослужился до управляющего и сумел устроить его сюда, черт знает, каким образом, наверно, по дешевке титул купил. Они все лезут и лезут вверх; да вы и сами, полагаю, знаете, что происходит.

— Да-да. Сброд расползается.

— Что поделаешь? Но где же ваши нимфы?

— Право не знаю… Но, может, как раз… Нет, это мужчина.

Открылась застекленная дверь, впустив внутрь порыв зимнего ветра и снежной крупы. В комнату вошел высокий человек плотного телосложения в коричневом платье, который тут же принялся мерить шагами помещение. Время от времени он останавливался и разглядывал золоченные плинтуса и обои из дамаста. Изо рта у него — по причине царившего в комнате холода — вырывались клубы пара.

— Кто это? Кто-то из ваших людей?

— Эта бестия? О, нет. Эй, вы! Кого вам надо?

Высокий остановился и обратил взгляд своих больших голубых глаз на двух могущественных мужей в оконной нише. Он торжественно приподнял шляпу.

— Боже, храни короля!

— Аминь! Вы ищете короля?

— Если господам будет угодно.

— Сегодня обеда не будет, официально король в Трианоне. Приходите как-нибудь в другой раз.

— Все в Божьей воле, — с серьезным видом произнес мужчина и направился к выходу.

— Болван, — пробормотал Д’Аржансон. — Ну и резиденция! Круглые сутки двери нараспашку…

— О, вы не видели, что творилось во времена старого короля. Проходной двор!

Вновь наступила тишина. С чердака слышался отдаленный рев голодных коров, там слуги оборудовали хлев и курятник. За окнами завывала пурга. Высокопоставленные господа погрузились в тоскливое молчание. Похоже, сбросить с трона всемогущую фаворитку невозможно. Тщетные мечты! У них не было сил даже на то, чтобы притворяться друг перед другом.

«Альфонс стоял в двух шагах от них, почтительно склонив голову в ожидании распоряжений. Он лихорадочно размышлял над планами побега: скоро, еще только пара дней, терпение… Еще только пара дней, и они пересекут границу Швейцарии, его денег хватит на покупку домика в деревне, наконец-то они окажутся вдали от двора, города, вечного распутства политики, они заживут простой уединенной жизнью, вне адской власти истории. Лизетт, Лизетт! Еще только пара дней…

Дверь в залу распахнулись, все трое вытянулись в струнку… Но это был не король. Это был принц де Субиз, вбежавший по простой надобности. Сделав небрежный реверанс в сторону своих братьев по сословию и нетерпеливо приплясывая, он встал перед камином, чтобы справить нужду. На холоде моча превратилась в клубы пара, распространив приятный запах. Как и все при дворе, он ел сушеную спаржу, дабы придать аромат выделениям своего тела.

— Сколько мы тут будем мерзнуть в немилости? — крикнул Ришелье.

— Терпение, господа, — пробормотал принц, возясь со штанами и отступая к выходу. — Терпение, король скоро прибудет…

Лизетт, Лизетт… Жадная, бессердечная тетка погнала ее на улицу, там-то они и познакомились, на пресловутом променаде возле Пале-Рояля, и тем самым обрели друг друга навеки. Он устроил ее в комнатах на рю де Клери, но с тех самых пор они жили в вечном страхе: тетка была знакома с Лебелем^{40} и хотела отдать Лизетт королю… Это не должно случиться! Но еще всего пара дней…

— Субиз, из рода Роганов, мальчик на побегушках у буржуазки, — пробормотал Ришелье.

— Что вы хотите? До маркизы не добраться! Это приведет к религиозному кризису, как в Метце, но более продолжительному, к сожалению…

— Да, а королева — пустое место. Может, новая Ментенон^{41}? А, смотрите-ка, вот и мои девушки!

Французские окна распахнулись, и в залу вошел Лебель в сопровождении трех девушек, трех граций, укутанных от январской стужи в одеяла и меха. Старшая, вероятно, была Львица, рыжая султанша-фаворитка, которую Ришелье наконец-то решил предложить королю: жирное жертвенное животное на алтарь славы.

Девушки, перешептываясь, стряхивали снег с одежды. Лебель не успел закрыть за собой двери, как в комнату проскользнул худенький господин с живыми глазами.

— Corpo di Bacco [15] , — вскричал он. — Сколько красоты в зимние холода! Ваше сиятельство, господин граф, я бросаюсь к вашим ногам…

— И там и лежите, шевалье, ибо дамы предназначаются для более высоких целей. Понятно?

— О, еще бы… Самому Юпитеру? Да, да… Но что это с молодым человеком?

15

Клянусь Вакхом! (итал.)

— Альфонс! Молчи!

— Монсеньор…

Да, это Лизетт, все верно, мои глаза меня не обманывают, это она, тетка, проклятая ведьма, отдала ее Лебелю, и теперь она пойдет в его отвратительный гарем, ее запрут в Оленьем парке, и мы никогда не сможем отсюда выбраться, не сможем сбежать, если бы я знал, что нам делать…

— Нам обязательно раздеваться? Здесь дьявольски холодно…

— Терпение, львица моя, скоро король будет здесь, и он согреет тебя своими взглядами… Что скажешь насчет титула маркизы?

— Лишь бы задница не мерзла…

— Ну-ну, выбирай выражения, ma lionne [16] . Сделай красивый реверанс перед шевалье де Сенгалем, он прибыл издалека… Вы сочли венецианский климат нездоровым, шевалье?

— Ах, герцог, это длинная история…

Лебель упражнялся с тремя девушками — Мими, Львицей и Лизетт. Им подобало присесть в реверансе перед королем, когда он будет проходить мимо, а если он словом или жестом… Прежде всего: грация, тактичность, это независимо от программы, и скромность обязательна… Продемонстрируйте свои самые обаятельные улыбки!

16

Моя львица (фр.).