Пастух Земли

Кимаджи вновь издал свой режущий ухо смешок.

— Тянешь время, эламит, — понимающе кивнул он. — Это тебе не поможет. Но я отвечу. Ещё час назад под этой маской и был мальчишка-царь. А теперь я. И так будет дальше. А теперь хватит — у нас ещё есть дела, помимо тебя. Говори: что собирается предпринять лугаль Хутран-темпти? Кто помогает тебе в Маргуше?

— Говори, — повторил за ним Эпшум.

Было видно, что этот надменный и резкий человек относится к главе Невидимых с боязливым почтением.

— Я ничего не знаю, — ответил Бхулак, пытаясь понять, что теперь делать.

Эпшум сделал знак, и из-за его спины выступили два воина. Насколько успел рассмотреть Бхулак, один млехх, а второй дикарь-наёмник. Они грубо подняли его, бросили на широкую скамью и остановились, ожидая приказаний.

— Ты скоро расскажешь всё, — заверил управитель. — Боль заставит тебя. Они умеют причинять боль, особенно этот.

Он указал на низкорослого дикаря, раздвинувшего в улыбке толстые губы, между которых в свете факелов блеснули белые зубы. Тот снял с пояса объемистую сумку, сел на пол и принялся доставать из неё и раскладывать на полу инструменты зловещего вида — острейшие обсидиановые лезвия, медные крючья и большие иглы.

Бхулак глядел на эти приготовления мрачно, но без паники — он знал, что может сопротивляться боли гораздо дольше и лучше, чем большинство людей. Рано или поздно пытки его, кончено, сломают, но до того он надеялся на изменение ситуации. Гораздо больше его беспокоило и даже пугало исчезновение связи с Поводырём. Разорвать её могла только сама машина. Но зачем? Неужели она хочет, чтобы его убили или запытали до смерти?.. Это казалось слишком нелепым, чтобы Бхулак мог в это поверить. Ведь всё складывается именно так, как желал Поводырь: млеххи захватят Маргуш, и глава Невидимых теперь известен. Скорее, Поводырь должен объявиться и предложить стратегию, каким образом завоевать доверие Кимаджи и стать его союзником. Может, попробовать сделать это самому? Ведь главное сейчас — освободиться от пут.

— Не думает ли почтенный млехх, что мы могли бы не быть врагами? — заговорил Бхулак, решив, что попыткой договориться он ничего не потеряет.

Кимаджи вновь кивнул с пониманием.

— Ты должен был это сказать, — сказал он. — И, возможно, я и правда бы попробовал перетянуть тебя на свою сторону, заставить предать твоего лугаля и арийцев, с которыми ты дружен. Но у меня мало времени, а ты ненадёжен.

— Прекрати, — обратился он к осматривающему свои инструменты дикарю. — Мы не станем его пытать — это человек очень сильный, пока он заговорит, может пройти много времени, а его у нас очень мало.

Дикарь с явным разочарованием спрятал своё жуткое добро в сумку, поднялся и встал рядом со вторым воином. Эпшум вопросительно взглянул на главу Невидимых.

— Сейчас он всё расскажет — сам и быстро, — заверил тот. — Приведите женщину.

— Господин? — с непонимающе проговорил управитель.

Бхулак ощутил в сердце смертный холод.

— Я же говорил, что она пригодится, когда ты хотел убить её. Эламит расскажет всё, чтобы она спаслась.

— Рабыня?

— Поверь, для него она куда больше, чем просто рабыня, — со своим мертвящим смехом ответил млехх.

Эпшум отпрянул в тень из поля зрения Бхулака и что-то повелительно сказал. Вскоре с той стороны послышались звуки шагов нескольких людей. Они вышли на освещённое пространство. Прежде всего перед ним предстал бывший тамкар Аккада Машда. При виде положения Бхулака он расплылся в довольной улыбке.

А потом на свет вышли два воина, между которыми стояла Арэдви.

19

Маргуш, Марга. 2002 год до н. э.

Бхулак всегда ощущал рядом с собой смерть — она могла прийти к нему, как и к каждому человеку, в любой момент. Он понял это довольно быстро, ещё в юности, когда, после инициации тьюи, какое-то время упивался своим могуществом и кажущимся бессмертием. Но как-то он чудом не угодил под обвал в горах, который обязательно раздробил бы его тело. А в другой раз вражеский дротик попал ему в шею, он захлёбывался кровью, долго приходил в себя, а после Поводырь сообщил ему, что, попади оружие на сантиметр левее, спасти его не смог бы даже он.

Но гораздо более возможности умереть самому, Бхулака пугала смерть близких. Вот этой боли он получил гораздо больше, чем положено обычному человеку. Не говоря уж об оставшихся позади, во тьме столетий, отце, матери, брате и сестре, сотни лиц проходили перед его глазами, когда он поддавался напору памяти. Жёны, возлюбленные, дети, внуки, друзья и соратники… Удивительно, но он помнил их всех — их голоса, запахи, чувства, которые охватывали его при общении с ними. И он помнил, как терял их, и память эта стала пыткой, от которой он научился отгораживаться, но которая терзала его непрестанно — даже если он того не ощущал.

Однако сейчас, при виде Арэдви, которую тащили враги, и которая скорее всего умрёт сейчас на его глазах, он вдруг осознал, что эта женщина занимает в его жизни более важное место, чем остальные люди. Или, может, просто другое.

Он напряг все мышцы, пытаясь разорвать верёвки, но, поняв, что это бесполезно, вновь расслабился.

Арэдви молча глядела на него со своим обычным загадочным выражением — словно они не находились в смертельной опасности, на пороге смерти, а проводили тихий вечер в своём доме. На ней осталась лишь набедренная повязка, ран или других повреждений на теле видно не было.

— Теперь ты видишь, что тебе всё равно придётся заговорить, — произнес Кимаджи, и в голосе его Бхулак уловил даже тень сочувствия — притворного или нет, непонятно, да и какая разница. — Иначе танцовщицу разрежут на куски на твоих глазах. Но прежде тамкар Машда совершит с ней то, что давно желает — и тоже на твоих глазах.

Машда грубо расхохотался и звучно хлопнул девушку по ягодицам.

— Я ещё не приказывал начинать, — резко осадил его млехх, и тот сразу замолк.

В этот момент Бхулак лихорадочно пытался мысленно найти поблизости хотя бы кого-нибудь из своих инициированных детей. Но все они были слишком далеко. Он загодя приказал им находится на важных участках в городе, а вот расставить у дворца не подумал, поскольку сам шёл туда и ему казалось, что этого пока довольно. Ещё одно неверное решение этой ночи…

Оставив попытки, он взглянул на Арэдви и живо вспомнил, как увидел её в первый раз — она и теперь походила на искусно выполненную статуэтку прекрасной девы перед началом танца. Лицо её было безмятежно, а поза спокойна, но волны напряжения исходили от неё.

— Не печалься, возлюбленный, я защищу тебя, — произнесла она нежнейшим голосом, словно просила у господина разрешения взойти на ложе.

От этого неожиданного заявления все, включая Бхулака, воззрились на девушку, а стоящие по бокам её воины грубо расхохотались. Но смех их был недолгим. Её руки поднялись и сделали плавное движение в стороны, только это был вовсе не танец. Она вдруг мёртвой хваткой вцепилась стражам в загривки и резко свела руки. Двух больших мужей словно бы сдуло ветром — они полетели навстречу друг другу и с громким стуком соприкоснулись головами. Арэдви разжала руки и два бездыханных тела рухнули на пол.

А танцовщица, не прерывая движения, повернулась к дико таращившему глаза Машде, схватила его за голову и крутанула, с громким треском переломив шею — казалось, что это стоило ей сил не больше, чем сломать сухую тростинку.

Первым опомнился дикарь-палач — Бхулак с ужасом увидел, как он выхватил из складок одежды своё страшное оружие, мгновенно поднёс его ко рту и выдул отравленную стрелку, которая вонзилась девушке в шею. Сейчас она упадёт в предсмертных корчах — этот яд действовал мгновенно, а на стрелке его должно было хватить на быка, а не то, что на хрупкую женщину.