Пастухи призраков

– Вот-вот. А ты тут торчишь.

Пихаясь и переругиваясь, Лена ввалилась домой. На прогулке Фанта грызла палки и помойные кости – хозяйке было не до ротвейлерного пищеварения.

– Без меня Фанту ждёт приют, в лучшем случае. И фиг там станут возиться с её медициной! – выложила Лена первая свой главный козырь.

– Тебе ж сказали: Фанта последует за тобой куда угодно – это и значит быть собакой. Зелёный компот на все сто более приятная смерть, чем под капельницами от собачьей старости. Ты ведь этого боишься. Гладишь её и боишься, с каждым годом всё сильней. Тебе придётся усыпить её своими руками. И смотреть, как она умирает. Затем тебя отправят в дурдом. Зелёный компот – находка для вас обеих.

Из прикушенной губы хлынула кровь, но ни одна из Лен этого не заметила.

– Рита задушила мать подушкой, – говорила первая Лена, – по пьяни призналась. Врачи со скорой всё поняли, но Ритку не заложили. Обезболивающие уже не помогали, даже если их удавалось достать. Бабушка была здоровей меня, но, если бы с ней что-то случилось… рано или поздно могло случиться…

– Ты бы задушила её подушкой, – равнодушно заметила новая Лена.

– Вроде того. Не смогла бы допустить, чтоб она мучилась. Потом себя.

– Тут волк тебе здорово посодействовал. Получила от бабушки, что могла, а саночки возить не надо. Твой принцип. Поехавшая крыша не идёт ни в какое сравнение с совместным проживанием в малогабаритной квартирке с больной старухой. Самое смешное, что и с волком ты поступила, как со всеми: попользовалась, да послала. Как же мерзко быть тобой!

– Я – это ты!

– Нет. Ты ничего не делала, а я собираюсь сделать кое-что. Для начала навещу Ваню. Фанта, домой! – крикнула новая Лена.

– Нюся попадёт в детдом, – пискнула Лена прежняя.

– Американцы заберут. Да хоть алкаши, и то лучше, чем с тобой киснуть. У алкашей жизнь активная, весёлая: делают только то, что хотят, не напрягаются, ходят в гости, бьют морды, мирятся, обнимаются, каждый день праздник. Так и умирают детьми, кто в тридцать, кто в пятьдесят. А ты? Единственное, чему ты можешь научить ребёнка – это как провафлить свою жизнь наиболее унылым образом.

– Какая ни на есть, это наша жизнь! Ради чего всё рушить? Ради Лидки и мамаши? Окажись мы с Нюсей на их месте, они б не расплескались, сказали бы, что «всегда ждали чего-то в таком роде».

– Твою «какую ни на есть» жизнь надо сломать! – заявила новая Лена.
– Как же тебя перекособочило, когда Нюся предложила «жить в домике у моря»! Какое море! Надо в крысятнике между заводом и трассой, чтоб восемь месяцев в году морозец, сопли, работа за три копейки, и ещё дерматит, да, да, дерматит обязательно.

– Домики на море мне объективно не светят. Торговля шмотками говно, дерматит – ещё большее говно, только по-другому зарабатывать я не умею, а ты гонишь телеги в Серёгином стиле.

– Серёга, между прочим, жил как ему нравилось, это тебя и бесило.

– Меня бесило, что он жил за мой счёт! Я ни у кого на шее не сидела и не собираюсь.

– Ой-ой-ой, прямо очередь выстроилась из желающих! Ты зарабатываешь, ну конечно, купила бы рюкзак, а то весь в дырах, барахло наружу сыплется.

– Рюкзак я куплю. Когда дойду до магазина.

– Второй год идёшь. Путь неблизкий, учитывая, что ты там работаешь. Ты ничего не хочешь по-настоящему, начинаешь дёргаться, только когда припрёт, а припирает тебя всякая гадость, из которой ты умудряешься сделать ещё худшую.

– Нет, это Лида про Ромку говорила.

– Тебе больше подходит.

***

– Насть? – робкий шёпот в темноте.

– Что?

– Выйдешь за меня?

Настя мурлыкнула в ответ неразборчиво.

– Ответь, мне важно.

– У-м...

– Завтра идём в ЗАГС.

– Идём.

– Привезём твои манатки из общаги и пойдём.

Пушистый мячик счастья щекотал Настю, гоня сон, которого требовали основательно потрёпанные тело и нервы. Тебя тащат на сборище секты (может быть, даже тоталитарной), всю дорогу кроют последними словами, что выглядишь, будто только из села; потом ты на глазах у сектантов рыдаешь от любви к незнакомой девушке, а у той ноги кривые, с такими носить мини – уродство. Под конец тебя волокут во двор и... На двадцать пятом году жизни Настя открыла секс. Она не считала себя фригидной, просто немногочисленные предыдущие сеансы, в том числе с Димочкой, не шли ни в какое сравнение с….

Первый раз случился слишком молниеносно, а, когда способность понимать вернулась к Насте, начинался второй раз (уже в машине, а не во дворе за гаражами). На кухонном столе во время третьего раза Настя умерла бы со стыда, но было не до того. Татьяна Викторовна ведь мечтает, чтобы у них с Димочкой уладилось – вот, кажется, и уладилось, тьфу, тьфу, тьфу. При воспоминании о последнем, четвёртом, разе Настины губы расползлись в улыбке, она тесней прижалась к безволосой Димочкиной груди, горячей, точно брюшко кота, и мускулисто-упругой от его спортивных упражнений. Настя провела рукой по Димочкиному животу, с удовольствием ощупав «кубики».

– Дим, а Дим? Что это было?

– А ты не догадываешься? – самодовольно пробормотал Дима.

– Какой ты…

– Тебе не понравилось?

– Спрашиваешь! Подожди, Димочка, я про куда ты меня возил. У Лены полно комплексов, сразу заметно, но какая странная у её сестры групповая терапия!

– Нормальная.

– Ты уверен, что эта Лида – психолог?

– Я к ней лечиться не собираюсь.

– И правильно. Пока я там лежала, мне всё казалось, что я умерла. Не я, а какая-то женщина. Старая. А та Света была как бы моей внучкой. Не моей, конечно, старушки, которая умерла. И мне было её так жалко, так жалко, я так за неё беспокоилась, и я так не хотела от неё уходить…

Настя расплакалась, до дрожи захваченная воспоминаниями.

Дима приподнялся на локте.

– А ко мне что ты чувствовала? – спросил он с укором. – Ко мне, я рядом лежал, а ты даже отвернулась.

– Не помню. Правда, Димочка, это так необычно – почувствовать себя мёртвой бабушкой!

Некоторое время Дима молчал. Настя проклинала свой длинный язык: «Неужели снова всё испортила?».

– Успеешь ещё привыкнуть, куда денешься, – фыркнул Дима.

– Тебе смешно, а у меня тогда чуть голова не лопнула. Подожди, вспомнила! Ты был как бы моя дочка, только я тебя чуточку побаивалась. И мне кажется, ты тоже был мёртвенький, да?

Дима притянул Настю к себе.

– Сейчас не боишься?

Поцелуй. И ещё.

– Ты моя, – говорил Дима. – Моя и ничья больше. Только моя. Навсегда. Скажи!

– Твоя. Навсегда.

– Тебе всегда было не до меня. У тебя вечно были другие…

Ошеломлённая Настя не знала, что сказать. Вроде бы дело обстояло как раз наоборот!

– Почему ты не обращала на меня внимания? – как-то по-бабьи воскликнул Дима. – Я всегда делал, что ты хотела, а ты… Ты меня боялась? Я странный, да? Я – зануда и неудачник? Знаю, так и есть. Но я тебя люблю, Настюха! Никуда не отпущу, я с тобой, ты со мной, навсегда, поняла?!