Пастыри. Черные бабочки
Шрифт:
Банда орудовала у нас в Подмосковье, прикинь! И Бутырин в нее входил, о как! Ну понятное дело, он же по мокрой статье шел, ясно – бандит, отморозок.
Дальше – больше. Как повезли Бутырина в места не столь отдаленные, банда решила своего братана отмороженного отбить во что бы то ни стало. Я, опер с в-о-от такенным стажем, случаев нападения на «столыпина» не припомню. Кого бы не везли, каких козырей бы не конвоировали, а вагонзак брать никто не решался. Но Бутырин наш – царствие ему небесное, бедный мужик, – видать, самым козырным тузом из всех козырей оказался.
В перестрелке полегли все бандиты, весь конвой и все зэки, один человек только и выжил – тот самый бомжара-рецидивист, ну, да еще смертельно раненный Бутырин. И потащил его наш герой, на себе в лес потащил, как красный боец красного же комиссара. А дальше все просто – Бутырин от ран скончался, а оставшегося бандита повязали в ходе успешной операции доблестные бойцы спецназа. Все, сказке конец... Чего молчишь?
Илья действительно впал после эмоционального рассказа Громыко в некий изумленный ступор. С трудом разжав сведенные судорогой от еле сдерживаемого истерического смеха челюсти, он выдавил из себя:
– Это ж... это ж лажа... Лажовая лажа! Лажее не бывает!
– Нет, сынок, – грустно ответил Громыко. – Это – официальная версия. Вот так вот у нас дела расследуют...
Пожав плечами, Илья широко развел в стороны руки:
– Даже не знаю, что тебе посоветовать.
Они помолчали, и вдруг майор безо всякой связи спросил:
– Вы это... Вы с Янкой скоро закончите Му-му топить?
– А тебе-то что за беда? – напрягся Илья.
– Ну, Янка мне – не чужой человек. Да и ты, пацифист, вроде как свой, проверенный кадр. – Громыко усмехнулся.
– Ну и насколько она тебе не чужая, – поинтересовался Илья, неожиданно бешенея и наливаясь злой, хотя и непонятной самому, решимостью.
– Ты о чем, Илюха?
– Хорошо, я прямо спрошу: ты с ней спал?
– Тьфу ты! – и откинувшись на спинку стула, Громыко вдруг рассмеялся так искренне, что подозрения Ильи еще больше усилились.
– Ну?! Не юли, майор, отвечай как мужик!
Отсмеявшись, Громыко жестом показал встревоженной официантке, что все нормально, и иронично посмотрел на Привалова:
– Я не еврей, сержант, но отвечу тебе вопросом на вопрос: ты Яну любишь?
– Ага! – взвился Илья. – Типа – если любишь, то это не важно, да?!
– Ну, в общем-то, конечно, не важно, – поскучнел Громыко, – жаль, что ты этого не понимаешь. Но раз пошла такая пьянка, режем последний огурец: не было у нас ничего. Не было. Понял, пацифист? Все, пора мне...
И он ушел не оглядываясь.
А Илья еще минуты три сидел за пустым столом и тупо вертел в руках небольшую пузатую красную коробочку, купленную час назад в ювелирном...
– Закройте глаза! – прозвучал в полумраке голос Темного Мастера. Антон не увидел, но почувствовал, как десятки собравшихся на первую мессу глумов выполнили приказ наставника, и сам тоже зажмурился.
Некоторое время в подземном вестибюле заброшенной станции метро «Имени 25-летия СССР» стояла абсолютная, непроницаемая, космическая тишина. Но вот
в ней родился первый, еще робкий и слабый, звук.«Орган, – понял Антошка. – Но как Темный Мастер сумел притащить его сюда, подключить? Кто он вообще?»
На самом деле к странному человеку, спасшему его от толстохарего соседа, вопросов у мальчика накопилось гораздо больше, прямо сказать – целая куча. Но среди глумов не принято было любопытничать. Нравится тебе – живи. Нет – не мешай жить другим.
Все просто. Тьма никого не зовет к себе насильно. Тьма – она за свободу выбора. И это правильно. Правильно!
А орган тем временем звучал все ярче, все сочнее, затапливая собой все огромное подземелье. У Антона по коже поползли мурашки, слегка закружилась голова, и он, чтобы не упасть, прислонился к облицованной пыльным гранитом колонне.
Величественная, мрачно-торжественная музыка поглотила все – звуки, чувства, время и пространство. Какое там метро, какая станция имени чего-то!
Антошка видел вокруг себя полный сверкающих звезд бездонный космос. Сквозь гром органа прямо в голове у него зазвучал тихий, но отчетливый голос, произносящий такие важные, такие значительные слова: «Тьма всегда жила в мире, ибо Тьма – основа основ его. Без Тьмы не появилось бы Вселенной. Без Тьмы не появились бы Солнце и планеты. Без Тьмы не появилась бы Земля».
Вдруг Антон понял, что он уже в океанских глубинах. Непроницаемый мрак со всех сторон окружил его. Но вот в угольной темноте зажглись удивительные разноцветные огоньки. Они переливались мертвенно-синим, ярко-зеленым и слепяще-белым цветом, танцуя фантастический, завораживающий вальс.
«Без Тьмы не появилось бы жизни», – вкрадчиво прошептал голос.
Орган взревел. Багровый огонь вспыхнул в ночи, и на низких тяжелых тучах заплясали зловещие отблески извергающегося вулкана. В исполинском кратере бушевало пламя. Потоки лавы неотвратимо надвигались на Антона. Казалось, он уже чувствует смертоносный жар, накатывающий на него.
Резко, разом музыка оборвалась, исчезла, пропала. И во вновь наступившей звенящей тишине все тот же голос произнес: «Без Тьмы не появился бы ты!»
Яростно взвыли гитары, запульсировали, зарокотали барабаны, призрачным туманом поплыли куда-то в бесконечность тоскливые переливы синтезаторов.
Антошка вздрогнул и открыл глаза.
Темный Мастер стоял в луче света, дирижируя невидимым оркестром. Его ставшие необычайно длинными и гибкими руки летали, точно черные крылья, то возникая на свету, то исчезая во мраке.
Глумы, рядами стоявшие и сидевшие вокруг, покачивались в такт удивительной музыке и движениям рук Темного Мастера. Тусклый луч света внезапно погас, и тут Антон понял, что в наступившей темноте он по-прежнему отлично видит и ставшую искристо-синей фигуру Мастера, и зеленовато-призрачные силуэты глумов, и тусклые очертания колонн станции.
«Это волшебство-о-о-о...» – слово возникло в Антошкиной голове и тут же улетело куда-то, уплыло, умчалось, оставив после себя только долгое «О-о-о-о-о-о...» – как эхо.