Пасынки богов
Шрифт:
– Два десятка – это для начала, – говорил родимый батюшка, закатывая глаза в новых мечтаниях. – На корм я в Калиновом болоте травы накошу – силос будем готовить. На одной траве, понятно, свиней не вырастишь. Но ничего, картошку ещё посадим – весь усад пустим под неё. Картошечка и пойдёт хрюшатам в качестве добавки. Кроме этого, тут уж ничего не поделаешь, фуражное зерно покупать придётся, потому что без зерна какой откорм?! Ну что же, купим. А потом настоящую свиноферму откроем. Вот и будем торговать. И свежим мясом, и окороками с бужениной. Пока же Матильдушка поможет продержаться.
Корова
Излишки продуктов опять же шли на ольмапольские рынки, а на денежки, вырученные от продажи, родители покупали тот минимум необходимых продуктов и вещей, которыми мы в тот скудный период обходились. Словом, бурёнка наша была настоящей кормилицей, без неё мы не знаю, что бы делали.
Так мы просуществовали осень и зиму и стали уже привыкать к новому образу жизни и крайней ограниченности в деньгах.
Отдельным чередом промелькивали, а когда и мучительно тянулись школьные уроки.
Домашние задания я почти не учил. Не было надобности. За исключением письменных работ. А меня часто вызывали к доске.
– Интересно слушать тебя, Максим Журавский, – говорили учителя. – Словно учебник читаешь. Хорошая у тебя память развилась. Берите с него пример, ребята – недавно только, в прошлом году, на одни тройки учился, а сейчас… Садись, Максимка, пять тебе!
Особенно забавными казались мне уроки английского, на котором я научился говорить лучше нашей престарелой англичанки Дэнны Артемьевны Синицыной. Чтобы не обескураживать её, мне специально приходилось допускать грамматические ошибки и коверкать произношение. Но как-то раз, сам не зная зачем, я начал излагать задание на безупречном южном британском диалекте. Учительница широко распахнула глаза и на минуту словно застыла.
– Максим, мне показалось или нет? – спросила она, приходя в себя.
– Что, Дэнна Артемьевна?
– Ну-ка ещё расскажи нам…
Я рассказал. Но с обычными искажениями.
– Значит, всё же показалось, – заключила Дэнна Артемьевна. – Ох, возраст! – Она знала ещё французский и немецкий языки, и я мог бы и на том и другом с ней говорить, и на многих других языках, которые с недавней поры прямо-таки теснились в моём сознании, но зачем лишний раз озадачивать старушку?
Много похвалы было от учителей в мой адрес, до приторности порой. Один лишь Геннадий Тихонович словно не замечал моих достижений, а только внимательно поглядывал на меня, слушая, как я излагаю учебный материал, и время от времени задумчиво покачивал головой.
Как-то раз, когда я закончил рассказывать задание по истории, он говорит:
– Продолжай дальше.
– Следующий параграф?
– Ну да, следующий. Зачем спрашиваешь? Ты же знаешь, что я имею в виду.
Остальные четверо учеников нашего класса только хлопали глазёнками, не понимая, о чём речь.
После уроков директор пригласил меня в свой кабинет, налил в стаканы – мне и себе – чаю, поставил передо мной блюдце с конфетами и сказал:
– Давай,
Максим, почаёвничаем да поговорим.А я уже знал содержание предстоявшего разговора. Он должен был пойти о моём даре улавливать суть мыслительных процессов людей. И проникать в содержание книг, не открывая страниц. Потому как в тот момент опять словно прочитал, о чём думает директор. Но немножко ошибся. Прочитал, да только не всё.
– Давно это у тебя? – спросил Геннадий Тихонович.
– Что именно? – переспросил я.
– Способность угадывать мысли людей. И дословно знать тексты учебников – не заглядывая в сами тексты.
Я сказал когда. «Это» началось примерно спустя шестьдесят дней после злополучного «приземления» с обрыва Хромушкиной горы. Однако о причине, давшей импульс появлению необычного свойства, промолчал.
– Ещё что можешь? – снова спросил директор.
– В смысле?
– В смысле проявления сверхъестественных качеств, недоступных обычным людям.
– Могу наперёд знать, что случится в скором времени. Не всегда и не про всё, но кое-что знаю точно.
– Ну да, ты уже говорил, что нашу школу закроют, – сказал Геннадий Тихонович, не отводя от меня проницательного взгляда. – Но закрытие это вполне понятное – учеников-то в селе раз-два и обчёлся, а в ближайшие годы и того меньше будет.
– А вы переедете на жительство в Ольмаполь!
Хозяин кабинета удивлённо вскинул брови.
– И что мне предстоит делать там?
– Вот этого пока не могу сказать, не знаю, – ответил я, хотя отчётливо увидел, в каком неблагополучии окажется мой собеседник в довольно-таки скором времени.
– Или не хочешь говорить?
– Просто не знаю, – более твёрдо сказал я, покривив душой. Лицо моё запылало от прилившей крови.
– Не хочешь говорить, не надо. Только вот что посоветую тебе, Максим. Времена нынче, сам видишь, какие смутные настали. И народ сейчас пошёл о-ёй! Много среди него не совсем нравственно устойчивых и корыстных людишек повылазило. Ты осторожней будь с ясновиденскими высказываниями-то. При себе их держи, не надо рассказывать о своём даре кому попало. А то можно большую беду на себя накликать.
Почти то же самое, чуть ли не слово в слово, говорил и мой отец.
– В общем, имей в виду, – наставлял Геннадий Тихонович, – что язычок лучше держать на привязи. Понял?
– Да.
– Ну а раз «да», то вернёмся к твоим необычным качествам. На что ещё ты способен?
– Не знаю.
– Гм, опять «не знаю»! А что ты можешь сказать о здоровье окружающих тебя людей?
– Не думал об этом.
– А ты подумай.
– Хорошо.
Думал я не больше полминуты. И выдал:
– У вас проблема с поджелудочной железой.
– Есть такое дело. Но как ты узнал?
– После того как вы упомянули слово «здоровье», о вашей поджелудочной железе я словно вычитал – в пространстве, окружающем вашу голову, в каком-то подобии эфирного облачка. А потом увидел и саму эту штуковину у вас в животе. Она на скобочку этакую похожа. В отличие от остальных органов, поджелудочная железа ваша излучает немножко другую энергию, более низкочастотную, что ли. И ещё она тусклее, мертвенней выглядит.