Пасынки Джихада

Бойцы Шарипа отодвинули в сторону верстак, подняли плиту, обнажив чёрный зев выложенного кирпичом колодца. Наши даги смотрят на творение Арсена угрюмо, с тоскливой обречённостью. Не хотят в дыру. Они опытные, родились на Кавказе и знают: если сажают под землю, значит, будут держать долго. Судя по их взглядам, они бы не прочь опять в багажнике поваляться, только бы не лезть в это прекрасное укрытие.

— Сам делал, Арсен?

— Сам. Ну, помогали, конечно… Но в основном всё сам.

— Сколько работаю, в первый раз вижу такое. Золотые руки у тебя, Арсен!

— Угу…

Арсен на похвалу не ведётся. Изобразил подобие улыбки, но по-прежнему напряжён, всем своим видом показывает: вам здесь не рады, убирайтесь побыстрее!

Это неправильно. Никто не заставляет мою «связь» лобызать мне ноги, взрываться на городской площади или, паче того, добровольно класть ко мне в постель своих дочерей.

Но вот так себя вести он точно не должен. Как это «так»? А как ведёт себя нормальный горец, когда к нему без спросу вламывается гяур, которого он по каким-то причинам не может убить или выгнать, и начинает распоряжаться, как у себя дома. То есть полный тихий саботаж на грани взрыва эмоций, который может обернуться чем угодно.

Кстати, к Шарипу он относится совсем по-другому.

Мне всё равно, чем вызвано такое отношение: что они оба одной нации, а я другой, или просто из-за того, что я не вышел ростом и лицом. Некогда разбираться. Я поступлю проще: сейчас быстренько решу все наши проблемы и заодно воспитаю свою «связь»…

Руденко всё это время как бы не в себе. Вид отсутствующий, взгляд какой-то рассеянный, блуждающий, постоянно трёт глаза и трясёт головой (хотя его никто по голове не бил). Такое впечатление, что ему кажется, будто он спит и видит сон. Скверный такой сон, как после обильного застолья с неумеренным возлиянием. Сейчас глаза протрёт как следует, проснётся, и всё кончится…

Зря тебе так кажется. Такие сны не кончаются, даже и не надейся!

— Ну, теперь надо подумать, как тебя вывезти.

— Вывезти?

— Угу. Именно вывезти.

— Думаешь, всё так плохо?

— Чего тут думать? Наверное, и сам всё прекрасно понимаешь.

— Да, понимаю… Но хотелось бы как-то с семьёй…

— Насчёт семьи можешь не беспокоиться. С ними всё в норме. Более того, могу обещать, что очень скоро ты с ними увидишься…

Во взгляде Арсена — глубокое осуждение и неприязнь. Я разговариваю с гяуром заботливым тоном, отношусь к нему, как к равноправному партнёру, принимаю трепетное участие в его судьбе. А братья по вере — даги то бишь — закованы в наручники и сейчас будут спущены в подвал.

Да, да, Арсен, я понимаю — это ещё один штрих не в мою пользу. Но ты ведь многого не знаешь…

Я достал из кармана телефон. Руденко вздрогнул, зафиксировал взгляд на желанном предмете и невольно потянул руку. Я сделал вид, что читаю эсэмэску, потом нахмурился и с сожалением покачал головой.

— Извини, но у нас маленькие проблемы. Наши с твоей хаты ещё вчера свалили, это я тебе впаривал, чтобы ты слушался…

Руденко даже бровью не повёл, ждал, что скажу дальше.

— У нас там наблюдатель, недалеко… Короче, в твоём доме сидит засада чекистов. Догадываешься, кого они там ждут?

— Догадываюсь. Вообще, не совсем понятно, почему именно чекисты…

Насчёт засады я даже и не сомневался. Ждут, ещё как ждут! А телефон, это так — дополнительный декоративный аргумент и одновременно средство рассеивания внимания.

— Потому что это теперь по их юрисдикции. Поэтому я и сказал, что надо подумать, как тебя вывезти…

— Ну и куда меня теперь… — Руденко озабоченно наморщил лоб. — В Турцию, что ли?

Вот как тебя разморило — в Турцию! Ты кто такой? Что ты такого сделал, чтобы тебя вообще куда-то надо было прятать?

— Нет, тут недалеко, — и кивнул Ильясу: — Открой багажник.

Ильяс открыл. Даги, переглянувшись, нервно вздохнули и дружно покосились на зев убежища. Можете мне не верить, но в глазах их я уловил отчётливую тоску по родному багажнику. Вот как люди в яму не хотят!

— Нет, это не для вас, — я взял Руденко под локоть, подтолкнул его к «мерсу» дагов. — Полезай. Сейчас поедем.

— А это обязательно? — полковник в нерешительности остановился у багажника, оценивая взглядом его габариты. — Может, мы как-нибудь…

— Как хочешь, — я с видимым безразличием пожал плечами. — Можешь сесть в салон. Но предупреждаю: твоя физиономия уже висит на каждом втором столбе. И потом, ты у нас такой видный, тебя же в городе знают…

— Хорошо, — Руденко тяжело вздохнул и, кряхтя, стал устраиваться в багажнике.

— Ну вот и молодец, — я сунул руку за пазуху, пряча телефон во внутренний карман, и достал нож. — Не придётся возиться…

Да, для тех, кто начинает трудиться по нашему профилю: это очень старый и очень простой приём. Когда ты в центре внимания, незаметно достать что-то из кармана очень трудно. Ты полез за пазуху — все сразу насторожились, ждут. Эффект внезапности пропадает. Поэтому надо иметь в руке что-то нейтральное, внешне безобидное. Телефон, например, или даже просто носовой платок. Ты кладёшь его в карман, это выглядит очень естественно… А когда достаёшь руку, в ней уже находится смертоносный предмет. Даже если рядом опытные люди, всё равно лишняя секунда — твоя…

Лежал полковник неудобно, свернувшись калачиком, поэтому я вогнал нож ему в ухо. Он дёрнулся и забился в конвульсиях — машина вся затряслась. Я выдернул нож, и захлопнул багажник. Вытирать не стал, лезвие было в крови, несколько капель упало на пол.

Напоследок я успел заметить, что лицо моей жертвы исказила жутковатая гримаса, а затухающий взор полон искреннего недоумения.

Умирающий взгляд полковника шептал: «Не может быть! Это что, шутка такая?!»

Такой большой, а такой глупый. И чему тут удивляться? Когда имеешь дело с такими мерзавцами, надо быть готовым ко всему. В том числе и к самому худшему. Нормальным людям твои удостоверения и пропуска не нужны, так что надо было учитывать, с каким контингентом придётся иметь дело…

Так, ну всё. Теперь вернёмся к нашим баранам. То есть я не соратников имею в виду, что разинули варежки до пола, а к ситуации, знаете же, присказка есть такая.

Ильяс мне нравится. Единственный из всех бровью не повёл.

Остальные в трансе. Даже Артур, который уже имеет опыт общения со мной, заметно шокирован.

В театре про такое говорят «немая сцена».

Оперативная пауза. Все замерли, оторопь, эмоции…

В глазах дагов — уже было начавший забываться ужас. Вчера в их присутствии резали людей, ночь прошла, как-то всё стало отдаляться… А сегодня — опять. Такое вот страшненькое правило вырисовывается. Что, вот так всегда будет?

Будет, ребята, будет. Персонально для вас — всегда, но недолго. Скоро всё кончится, и будете вы отдыхать.

У Арсена и Шарипа в буквальном смысле челюсть отвисла. Арсен сразу и не понял, что я сделал (он позади стоял, когда я склонился над багажником), подошёл посмотреть.

Бойцы Шарипа, люди опытные, смерть им не в диковину, вжали головы в плечи и смотрят в пол. Не вижу, что в их глазах: глаза ведь у нас основной индикатор, особенно, если человек умеет прятать свои эмоции и владеет мимикой лица. А во взгляде Арсена полное смятение.