Пасынки судьбы

— А в Фермое знают, кто это сделал? Откуда знают?

— Конечно, знают, миссис Квинтон. Один из солдат, который той ночью был с Радкином, совершенно голову потерял. Он убежал из казармы, и его нашли только на второй день возле Митчелстаунских пещер. Всё говорил о Радкине и о канистрах с бензином. Эту историю он пережил очень тяжело. Правда, его даже пальцем не тронули, ведь все знали, что черно-пегие с ним сами расправятся, когда узнают, что он проговорился.

— А не кажется ли вам странным, что ни у кого не хватило смелости застрелить сержанта Радкина? Как вы думаете, мистер Дерензи?

— Радкин сбежал. Как только он понял, что с вдовой Макбёрни у него ничего не получится, он перевелся в Дандолк.

Теперь даже не верилось, что это был тот самый сержант Радкин, который дружески помахал отцу на улице, а в другой раз похвастался, что ему досталась овощная лавка в Ливерпуле. Подумать только, он мог бы, как это часто делал один фермер со слезящимися глазами в «Гранд отеле», даже пожать ему руку.

— И все-таки странно, — не унималась мать, — что никто не убил Радкина. — Она опять с отсутствующим видом откинулась на спинку стула, перестав слушать мистера Дерензи, который стал говорить, что сам слышал, будто черно-пегим собирались отомстить. Если бы сержант Радкин не сбежал, сказал мистер Дерензи, он бы получил по заслугам.

— Он сделал это, — прошептала мать, обращаясь скорее к самой себе, чем к нам, — потому что Дойла повесили на нашей земле. В этом все дело. А Коллинз тут ни при чем.

— Предстоит ремонт крыши, — сказал мистер Дерензи после минутного молчания. — На чердаке справа. На это, миссис Квинтон, уйдет никак не меньше пары дюжин шиферных плиток.

— Не понимаю, почему же его никто не убил? Никак не могу взять в толк. Сейчас-то он, наверное, вернулся в Ливерпуль, торгует себе овощами. И, по-моему, вы считаете, что это в порядке вещей, так ведь, мистер Дерензи?

— Миссис Квинтон…

— Неужели до нашего обидчика никому и дела нет? Что ж, может, так и должно быть…

— Помилуйте, как вы можете?

— Скажите, вы по-прежнему по воскресеньям бываете в Килни?

— Да, в общем-то, бываю.

— В таком случае, пожалуйста, объясните моим золовкам, что мы еще не можем принимать гостей.

— Просто они волнуются, что от вас нет писем, миссис Квинтон.

— Ничего не поделаешь. Передайте им, чтобы они мне не писали.

Мать встала, пожала мистеру Дерензи руку и быстрым шагом вышла из столовой. Когда она двигалась, в комнате еще сильнее пахло ее духами, а черно-красное платье издавало приятный шелестящий звук.

— Надеюсь, я ее не утомил? — с беспокойством в голосе заметил мистер Дерензи. Он достал из-под стола коричневый кожаный чемодан и аккуратно сложил в него все свои амбарные книги и бумаги. К содовой он даже не притронулся.

— А ты освоился, Вилли? — спросил он, прервав молчание, которым выражал заботу о матери.

— Где, в школе, мистер Дерензи?

— В школе, конечно. И вообще. Правда, Корк замечательный город?

— Да, мне нравится.

— Здесь есть чем заняться, верно? Это тебе не Лох. А школа хорошая?

Я покачал головой, но мистер Дерензи этого не заметил.

— Занимайся как следует, Вилли, и слушайся учительницу. А я буду трудиться на твоей мельнице, пока ты сам меня не сменишь.

— Спасибо, мистер Дерензи.

— Твоей матери со временем станет лучше, Вилли. Вот увидишь.

Спустя несколько недель после приезда мистера Дерензи мы с матерью договорились после уроков встретиться в отеле «Виктория», а оттуда пойти в нотариальную контору Лэнигана и О’Брайена, которые на протяжении многих поколений были поверенными семьи Квинтонов. В отеле мать заказала чай, бутерброды с ветчиной и маленькие бисквитные пирожные с глазурью, однако всего этого есть не стала, что-то сказала на ухо официанту, и тот принес ей стакан воды — так, во всяком случае, мне показалось.

— «Виктория» напоминает тебе «Гранд отель» в Фермое, Вилли?

Мать изо всех сил старалась поддерживать разговор. Она похудела, но по-прежнему была так хороша собой, что в отеле на ней задерживали взгляд.

— Да, немного напоминает, — ответил я. — Совсем немного.

— Слушай, Вилли, давай как-нибудь сходим в оперу?

— С удовольствием.

— Ты, кажется, уже ходил с Джозефиной? Память у меня никуда не годится.

— Да, ходил.

— Ну, конечно, ходил. Теперь вспомнила. А что вы слушали?

— «Безупречный Пэдди».

Встретившись глазами с официантом, она подозвала его, и вскоре он принес ей еще один стакан с бесцветной жидкостью.

— Когда я впервые приехала в Килни, то уже знала, что останусь там на всю жизнь. «Ты не должна выходить замуж за Квинтона», — говорил мне отец. Поразительно, правда? Ты помнишь дедушку, Вилли? Очень высокий, худой.

— Да, помню.

— Служит теперь британской короне в Индии. Здесь-то уже не послужишь. Он там с бабушкой.

— Да, я знаю, что они в Индии.

— Сделай одолжение, напиши им вместо меня, Вилли. Передай, что у нас все в порядке.

Я кивнул, доедая пирожное с малиной.

— Напиши, пусть не волнуются.

— Хорошо.

— Я заплачу в следующий раз, — неожиданно сказала мать, поспешно, не дожидаясь меня, встала из-за стола и, махнув рукой, отослала официанта.

— Как вам будет угодно, — отозвался тот.

— Я пришла по поводу мистера Дерензи и мельницы, — с порога выпалила мать в нотариальной конторе Лэнигана и О’Брайена, — А Вилли я взяла с собой потому, что на мою память последнее время рассчитывать не приходится. Насчет мельницы мы составим новое соглашение, которое тебе, Вилли, придется запомнить, потому что на меня теперь надежда плохая.

Находилась контора в Саут-Мэлле, на двери была прибита потертая медная табличка, точно такая же, как у всех частных юристов и врачей в этом районе. Мистер О’Брайен давно умер, но мистер Лэниган, по всему было видно, отлично справлялся за двоих. Он был похож на пирамиду: маленькая головка плавно переходила в покатые плечи, а плечи — в раскинутые на письменном столе руки. Коричневый же, в белую полоску костюм имел свою, совершенно независимую от мистера Лэнигана конфигурацию; под массивной золотой цепочкой от часов жилет так туго обтягивал покатое брюшко нотариуса, что, казалось, крошечные пуговки в любую минуту разлетятся по всему кабинету. Маленькие, чем-то похожие на эти пуговки глазки прятались в складках лица, а искусственно образованный накрахмаленным целлулоидным воротничком подбородок почти полностью прикрывал коричневый, в мелкий горошек галстук-бабочку. С лица мистера Лэнигана не сходила улыбка.

— Я сам бы пришел к вам, миссис Квинтон. Мне, право, стыдно, что я заставил вас идти пешком в Саут-Мэлл. В следующий раз, если будет во мне нужда, Вилли, извести меня через Дэклена О’Дуайера, и я тут же, без промедления, явлюсь к твоей матушке.

На это мать не без раздражения ответила, что ей полезно иногда выходить. Все ей твердят об этом, заметила она: и врач, и Джозефина, и даже мистер Дерензи.

— Что касается мистера Дерензи… — начала было она.

— Как поживает наш дорогой друг? Между прочим, не кажется ли вам, миссис Квинтон, что у него французская фамилия? Знаете, я всем говорю: французы оставили в Ирландии свой след. И слава богу, что оставили, миссис Квинтон. Вилли, ты хорошо говоришь по-французски?