Пасынки судьбы

По словам отца Килгарриффа, она родилась в один день со святой Имельдой Ламбертини из Болоньи — 13 мая. На свет Имельда появилась раньше, чем ожидалось, и святая из Болоньи как будто бы тоже. Когда святая Имельда в возрасте неполных двенадцати лет молилась в доминиканском монастыре, ей явился ангел, после чего она внезапно умерла.

— Вы будете продолжать получать деньги, Марианна, даже если вернетесь в Англию, — говорил мистер Лэниган за закрытой в гостиную дверью.

А ее мать сказала какую-то странную вещь: мол, на карте Ирландия и Англия похожи на возлюбленных.

— Вы не согласны, мистер Лэниган? Вам не кажется, что на карте эти острова словно бы обнимаются? Что они заключили друг друга в объятия?

— В объятия?!

— Наверно, вы думаете, с чего бы это у нее разыгралось чисто ирландское воображение? Отец Килгаррифф и все остальные тоже удивляются. Что ж, теперь меня можно считать ирландкой, и я не могу совладать со своей буйной фантазией.

Имельда отошла от двери. В кухне она выпила воды, поиграла с терьерами и овчаркой, а потом задумалась о своей тезке, святой Имельде. Она уже рассказывала сестре Роуан о том, какое чудо случилось со святой Имельдой, однако та, внимательно выслушав ее, сказала, что любая ирландская монахиня об этом знает. В кухне явившийся святой ангел представился просто прозрачной дымкой, облачком, не более. Потом, забыв про святую Имельду, она списала подзаголовок из учебника: «У насекомых отсутствуют и легкие, и жабры». Только она кончила писать, как услышала в передней голоса мистера Лэнигана и матери:

— Называется город Пунтаренас, — сообщил мистер Лэниган, но в дальнейшем Имельде так и не удалось найти это место в своем школьном атласе. Она сразу же поняла, что разговор зашел об отце — вероятно, он в этом городе живет. «Небось фрицы дали ему прикурить», — уже очень давно, ехидно ухмыльнувшись, предположила Тереза Ши, и тогда Имельда занервничала; теперь же ее занимал упомянутый мистером Лэниганом город. Мать ей об этом спрашивать не хотелось: она бы сразу догадалась, что Имельда подслушивала, поэтому девочка решила для начала расспросить тетю Пэнси и Филомену, но те в один голос заявили, что слышат про такой город впервые. В конце концов Имельда была все же вынуждена обратиться к матери. «Если спросит, откуда я знаю, скажу, что услышала случайно — так ведь, в общем, и было», — решила она. Однако мать ей ничего не ответила, позвала пойти погулять и на обратном пути, словно это и было ответом на ее вопрос, показала Имельде то самое дерево, на котором был повешен предатель:

— Видишь, самое обыкновенное дерево. Можно пройти мимо и ничего не заметить.

После того как повесили этого человека, рассказала мать, в Килни был пожар, а годы спустя одна женщина в Корке покончила с собой. Как-то Имельде показали дом, где жила эта женщина, — на вершине высокого-превысокого холма. Теперь в этом доме, судя по медной табличке на дверях, жил зубной врач.

— Природа умеет хранить тайны, Имельда. Гуляя по огромному парку в Англии, я, например, никогда не знала, что оттуда в Килни давным-давно уехала молоденькая девушка. Она молила своих английских, родственников облегчить судьбу ирландских крестьян, но судьба простых, невежественных людей, погибавших от голода в чужой стране, была им безразлична. Знала бы ты, сколько ирландцев умерло в нищете!

Они шли полем, а потом взобрались на Духов холм, и мать рассказала ей, как в свое время она приехала в Ирландию всего с одним чемоданом и остановилась в пансионе, который порекомендовала ей совершенно незнакомая женщина.

В другой раз, точно так же подымаясь на Духов холм, мать сказала:

— Нам с твоим отцом так и не удалось пожениться. Ты должна это знать, Имельда.

Рассказала ей мать и о том, какой скандал разыгрался в садовом крыле, когда за ней из Англии приехали родители.

— Они договорились, что я буду рожать в Лондоне, в Клапаме, где жила двоюродная сестра отца, — сказала мать. — Ты должна была остаться у этой женщины и ее мужа, а я — вернуться в Вудком, как будто ничего не произошло.

— А как же Килни? — Имельда недоуменно нахмурила брови.

— Эти люди в Клапаме удочерили бы тебя.

Имельда представила себе, как в Килни приехали родители матери и как, сидя в квадратной мрачной гостиной, они тщетно пытались уговорить дочь вернуться. Сыпал мелкий дождик, и за высокими окнами по тутовому саду среди сучковатых деревьев расхаживали куры. «Мы договорились, — заявил священник, — что ты будешь рожать в Клапаме». А мать Имельды заговорила об ирландских мучениках, о битвах за Ирландию, а также о состоявшемся много лет назад Пасхальном восстании. Под окнами, — ведя собак с вечерней прогулки, прошли тетя Фицюстас и тетя Пэнси. А затем в сад в накинутом на голову непромокаемом плаще вышла покормить кур Филомена. «Здесь невозможно жить! — вскричала в воображении Имельды жена священника. — Ужасное место!»

Имельда про себя улыбнулась. До нее доносился голос матери, но она ее не слушала. «Давайте пить чай» — с этими словами воображаемая тетя Фицюстас с бисквитным тортом на блюде, в сопровождении тети Пэнси, отца Килгарриффа и собак вошла тем дождливым вечером в гостиную.

— Старик полковник, — говорила мать. — В Индии.

Они стали карабкаться на глыбу сланца, лежавшую на самой вершине горы, и разговор на время прекратился.

— В Индии? — переспросила Имельда, поднявшись на камень.

— Если бы старики так не волновались, мы с матерью никогда бы не поехали в Ирландию. Не напиши они нам этого письма, мы с твоим отцом никогда бы не встретились и мы с тобой не жили бы сейчас в Килни.

— А он был симпатичный, этот полковник?

— Очень высокий, прямой как жердь. Да, мне они оба всегда нравились.

Имельда живо представила себе высокого старого полковника: нещадно палит индийское солнце, а он сидит в маленькой индийской беседке и пишет взволнованное письмо.

— Я к тому все это рассказываю, Имельда, что самые важные в жизни вещи происходят совершенно случайно.

Имельда кивнула. «Напиши им, что мы крайне обеспокоены, — сказала в ее воображении жена высокого старика. — Пусть незамедлительно едут в Корк». Тетя Пэнси иной раз говорила, что она «крайне» обеспокоена. «Я незамедлительно это сделаю», — заверил в прошлое воскресенье мистер Дерензи тетю Фицюстас, которая попросила его поточить ножи от газонокосилки. В беседке индус в тюрбане помахивал рукой над головой старого полковника и его жены, отгоняя от них москитов.

— Нет уж, выслушайте меня, Марианна. — Отец Килгаррифф говорил тихо, но голос у него был недовольный.

Мать Имельды не ответила. Они сидели в гостиной, балконная дверь была открыта. Спрятавшись в саду, Имельда подслушивала их разговор. С недавнего времени это вошло у нее в привычку.

— В конце концов, это моя дочь, отец.

— В ваших рассказах есть какая-то ожесточенность.

— Как же ей не быть, отец? Не все же такие добрые, как вы. Это вы всем все прощаете: простили епископу, который лишил вас сана; простили этому человеку, который вместе со своими бандитами пришел сюда с канистрами с бензином.

— Сейчас этот человек мертв. Я не прощал ему, пока он был жив.

— А Вилли вы прощаете?

— Это самая большая трагедия в моей жизни.

— А известно ли вам, что мои родители за все это время ни разу не написали мне ни строчки. Они порвали со мной, не желают меня знать.

— Что ж вы хотите? Вы ведь поломали им жизнь, Марианна.

— Я любила своих родителей, отец.

— Я знаю, Марианна. Но ведь в этом доме, да и во всей округе не было ни одного человека, который бы не уговаривал вас вернуться с ними в Англию.