Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2

– Нечего. Уже оделся.

Я подчинился, бросив остальную одежду на пол. Свитер остался лежать посреди комнаты как символ, понятный каждому, кто мог прочесть его. Когда меня уводили, я молился, чтобы уборщик не пришел прежде, чем в комнату заглянет Зеб.

Они завязали мне глаза, как только мы вошли во внутренние покои Дворца. Мы спустились на шесть пролетов вниз, оказавшись, по моим представлениям, на четвертом подземном уровне, и достигли помещения, наполненного сдавленной тишиной сейфа или бомбоубежища. С глаз сняли повязку. Я зажмурился.

– Садись, сын мой, садись и чувствуй себя как дома.

Я понял, что нахожусь лицом к лицу с самим Великим Инквизитором, увидел его добрую улыбку и добрые собачьи глаза.

Мягкий голос продолжал:

– Прости, что тебя так грубо подняли из теплой постельки, но нашей Святой Церкви нужна некая информация. Скажи мне, сын мой, боишься ли ты Господа? О, разумеется, боишься. Твое благочестие мне известно. Так что ты не откажешься помочь мне разобраться в маленьком деле, даже если из-за этого опоздаешь к завтраку. Все это к вящей славе Господней.

Он обернулся к одетому в длинный черный плащ и маску помощнику и сказал:

– Подготовьте его. Только, ради бога, не причините ему страданий.

Со мной обращались быстро, грубо, но боли и в самом деле не причинили. Они вертели меня как нечто неживое и обращались со мной безразлично, как с механизмом, который требует определенных манипуляций. Они раздели меня до пояса, правую руку плотно обвязали резиновой полосой, на ладонях закрепили лентой электроды, вторую пару электродов поместили на запястья, третью – на висках, а на горло прикрепили миниатюрное зеркальце считывания пульса. Один из них подошел к панели управления на стене и что-то отрегулировал, а затем щелкнул переключателем и на противоположной стене замелькали образы, отражающие мое внутреннее состояние.

Маленький огонек плясал в такт с ударами моего сердца, волнистая линия на экране иконоскопа показывала рост и падение моего артериального давления, другая двигалась вслед за моим дыханием, были и другие, назначения которых я не понял. Я отвернулся и постарался припомнить таблицу натуральных логарифмов от одного до десяти.

– Понимаешь ли ты наши методы, сын мой? Эффективность и доброта – вот что их отличает. А теперь скажи… Куда вы ее дели?

К тому времени я добрался до логарифма восьми.

– Кого?

– Зачем ты это сделал?

– Простите, ваше преосвященство. Я не понимаю, что я должен был сделать?

Кто-то сильно ударил меня сзади. Огоньки на стене дрогнули и сместились, и Инквизитор внимательно присмотрелся к их показаниям. Затем сказал помощнику: «Сделайте укол».

Опять шприц. Они дали мне отдохнуть, пока средство не подействовало. Я провел это время, стараясь вспомнить таблицу логарифмов дальше. Но вскоре это стало трудно делать, меня охватило дремотное равнодушное состояние. Я чувствовал детское любопытство по отношению к моему окружению; но страха не было. Затем в мой мирок ворвался с вопросом голос Инквизитора. Я не помню, о чем он спрашивал, но наверняка я в ответ сказал первое, что пришло мне в голову.

Не знаю, как долго это продолжалось. В конце концов они вернули меня к реальности еще одним уколом. Инквизитор внимательно изучал небольшой синяк и пурпурную точку на моей правой руке. Он посмотрел на меня:

– Откуда это у тебя, мой мальчик?

– Не знаю, ваше преосвященство.

В ту минуту это была правда.

Он сокрушенно покачал головой:

– Не будь наивным, сын мой, и не думай, что я наивен. Позволь мне кое-что тебе объяснить. Вы, грешники, никогда не поймете, что в конце концов Господь всегда побеждает. Всегда. Наши методы основаны на любви и доброте, но они действуют с неотвратимостью падающего камня и с результатом, столь же неотвратимым.

Сначала мы беседуем с самим грешником и просим его добровольно отдаться в руки Господа, рассказать нам все, руководствуясь остатками добра, сохранившимися в его сердце. Когда наш призыв к доброте не находит отклика в ожесточившемся сердце, как это случилось с тобой, мой мальчик, мы пользуемся знаниями, которые вручил нам Господь, чтобы проникать в подсознание. Как правило, дальше этого допрос не идет – если только какой-то слуга Сатаны не побывал там раньше нас и не извратил священную скинию ума.

Итак, сын мой, я сейчас вернулся из прогулки по твоему разуму. Я обнаружил в нем много достойного похвалы. Но я обнаружил там также стену, воздвигнутую во мраке каким-то другим грешником, и то, что нужно мне – то, что нужно Церкви, сын мой, – скрывается за этой стеной.

Возможно, я не уследил за своим лицом, и на нем отразилась радость, или меня выдали огоньки на стене. Инквизитор улыбнулся печальной и доброй улыбкой и добавил:

– Никакая стена Сатаны не остановит Господа. Когда мы обнаруживаем такое препятствие, в нашем распоряжении два выхода. Если у меня достаточно времени, я могу убрать стену мягко, безболезненно и не повредив разум упорствующего грешника. И я хотел бы, чтобы у меня было это время, поверь мне, потому что в глубине души ты хороший мальчик, Джон Лайл, и не принадлежишь к закоренелым грешникам.

Но хоть вечность длинна, наше время коротко. Есть второй путь. Мы можем игнорировать искусственный барьер в твоем подсознании и нанести прямой удар по сознанию, под знаменем Господа нашего.

Он отвернулся от меня и сказал:

– Подготовьте его.

Безликие палачи надели мне на голову металлический шлем и сделали что-то с приборами на пульте управления.

– А теперь посмотри сюда, Джон Лайл. – Он указал на диаграмму на стене. – Без сомнения, тебе известно, что нервная система человека имеет отчасти электрическую природу. Здесь представлено схематическое изображение головного мозга, его нижняя часть – таламус, сверху его покрывает кора. Каждый сенсорный центр, как видишь, отмечен на схеме. Электродинамические характеристики твоего мозга были проанализированы. Мне печально об этом говорить, но сейчас мы вынуждены будем искусственно усилить твои обычные чувства.

Он повернулся к пульту, но затем снова посмотрел на меня.

– Кстати, Джон Лайл, – сказал Инквизитор. – Я сам занялся тобой, потому что на этой стадии допроса мои помощники, чей опыт в богоугодном деле меньше, чем у моей скромной особы, порой заменяют искусство усердием и приводят грешника к гибели. Я не хочу, чтобы это случилось с тобой. Ты – заблудший ягненок, и моя цель – спасти тебя.

– Спасибо, ваше преосвященство.

– Не благодари меня, благодари Господа, которому я служу. Однако, – продолжал он, слегка нахмурившись, – прошу тебя учесть, что прямая атака на разум хоть и необходима, но неизбежно болезненна. Простишь ли ты меня?

Я колебался не больше секунды:

– Я прощаю вас, ваше преосвященство.

Он взглянул на дисплеи и добавил сухо:

– Ложь. Но я прощаю тебе эту ложь, ибо она была сказана с благими намерениями.

Он кивнул своим молчаливым помощникам:

– Приступайте.

Свет ослепил меня, и нечто громом взорвалось в ушах. Моя правая нога дернулась от боли и скорчилась в бесконечной судороге. Перехватило горло. Я задыхался от позывов тошноты. Что-то раскаленное уперлось мне в солнечное сплетение. Я согнулся пополам и никак не мог отдышаться.