Пасынок судьбы

В конце концов Годимир разозлился и заставил шпильмана отрабатывать шаги. Круговой и скрестный, приставной и отшаг. «А не хочешь учиться, ищи другого учителя!»

Неожиданно помог Ярош, с интересом наблюдавший за их упражнениями. Он заявил возмущенному музыканту, что движение в бою – основа основ и начало начал. Неподвижный боец – мертвый боец. И от души посоветовал рыцарю не подпускать шпильмана и близко к мечу, пока не научится слушать умных людей и двигаться на поле боя свободно и раскованно.

Аделия тоже принимала живейшее участие в занятиях, хлопала в ладоши при каждой удаче Олешека и порывалась сама схватить меч и встать рядом с ним. Сказала, что тоже всю жизнь мечтала научиться рубиться настоящей сталью.

В общем, от всего происходящего у Годимира начала голова идти кругом, и он прекратил занятия до той поры, пока не станет у них больше свободного времени.

На другой день с утра он разбудил всех с рассветом, заставил разводить костер и готовить завтрак, чтобы и мысли не возникло о мечах, стойках и выпадах. На дневке тоже от роли учителя отказался, сказав, мол, что слышит непонятное шуршание в подлеске. Ложь вышла такой убедительной, что даже Ярош повелся – накинул тетиву на лук и все время привала держал под рукой пяток воткнутых в землю стрел.

Зато когда тронулись в путь, Годимир получил возможность вздохнуть с облегчением.

Лесной молодец продолжал оставаться настороже. Перекинул повод коня через предплечье, а сам так и зыркал по сторонам, выискивая, в кого бы всадить стрелу. Олешек надоедал королевне, пристроившись у ее стремени:

– А какой он, дракон?

– Страшный, вот какой, – отвечала Аделия, но уже без истерик или душевной дрожи.

– Я понимаю, что не теленок, а все же… Какой, а?

– Какой, какой… Крылья… Хвост… Пасть… Зубастая.

Королевна оказалась не из записных рассказчиц. Хотя о других заботах болтала довольно бодро. Наверное, и вправду сильное потрясение пережила.

– А огонь он может пускать?

– Конечно, может… Из ноздрей.

А вот это что-то новое. Такого ни магистр Родерик, ни архиепископ Абдониуш не писали, не говоря уже об Абиле ибн Мошше Гар-Рашане… Тьфу, басурманин, пока выговоришь… Годимир не мог понять, хочется ли ему дальше слушать беседу королевны и шпильмана, или пустопорожнее щебетание Олешека начинает его злить? Ишь, прилип как банный лист к… Нет, нехорошее сравнение, не благородное. Просто – пристал как смола. И тут рыцарь вспомнил свой сон и липкую грязь, куда угодил по воле навьи. Настроение испортилось окончательно.

– Вы бы тише! – сердито буркнул он, проверяя – легко ли ходит клинок в ножнах. – Не нравится мне этот лес!

– А то мне он нравится! – воскликнул шпильман, делая широкий жест рукой. – Елки, палки, лес густой…

– Тише! – поддержал Годимира Ярош. – Пан рыцарь верно говорит. Что-то не то в лесу…

Аделия ойкнула и закрыла рот ладошкой. Брови Олешека поползли на лоб:

– Как это – «не то»? – вполголоса спросил он.

– Да вот так! – пояснил Ярош, тоже стараясь говорить негромко. – Птицы не поют. Слышал?

– Нет.

– Если бы меньше болтал, услышал бы. Версты две назад и сойки кричали, и ореховки. А дятлов сколько было! А теперь тишина…

Годимир прислушался к своим ощущениям – нет ли чувства слежки? Да нет. Затылок не сверлили ничьи глаза, как это случилось на тракте. Но вот дышать почему-то стало тяжелее. Или воздух стал влажным и холодным?

Пожалуй что…

Да! А вот еще!

– Ярош, – позвал он разбойника. – Ярош, ты можешь сказать, в какую сторону мы едем?

– Да вроде в гору… – почесал затылок лесной молодец. – Значит, на юг. А там… тяжело сказать. Солнца нет.

– Верно. Солнца нет. Хотя туч не было. Мох на деревьях где придется.

– Точно! Во дела! А я как чувствовал… Вляпаемся в дерьмо по самые уши… Уж извини, твое высочество.

– И туман… – вдруг добавил дрожащим от волнения голосом Олешек.

Он ткнул пальцем под ноги.

Ну, туман, не туман, а легкая дымка поднималась над травой, достигая уже колен. Так бывает над лугом, когда солнце ранним утром высушивает росу, и она плывет клубящимся паром. Кажется, будто идешь в парном молоке. Здесь же другое. Туман казался липким, противным. Так и хотелось остановиться и счистить его со штанов рукавом. А потом залезть на дерево или найти выступ скалы и пересидеть, когда он пройдет мимо.

– Гляньте! Домик! – звонко закричала королевна и опять шлепнула себя по губам, убоявшись чужого в лесу звука.

Годимир повернул голову.

Лес на время кончился, и они вышли на край широкого яра. Его, видимо, промывали ежегодно сбегающие с гор талые воды. Да и сейчас на дне бесшабашно звенел ручеек. Со временем стены оплыли, придав оврагу ширину и монументальность, а после заросли шиповником и терном. Кусты укрепили сползающий глинозем и остановили рост оврага. С северной стороны ели подступили почти вплотную к его склону – кое-где даже корни торчали в воздухе, словно скрюченные и почерневшие куриные лапы. А на противоположной, южной стороне располагалась рукотворная просека саженей двадцать на двадцать, заросшая густым травостоем. К склону длинного, как язык страдающей от жары собаки, холма, покрытого темным ельником, притулилась избушка. Маленькая, слегка покосившаяся, крытая дерном.

– Кто бы это?.. – выразил вслух всеобщее опасение Олешек.

– Может, и никто, – задумчиво ответил Годимир. – Жили когда-то старатели или промысловики из тех, что пушнину…

– Нет. Подворье не заброшенное, – возразил Ярош. – Не ухоженное, конечно, но и не заброшенное. Знаешь, похоже, будто хозяин либо ленивый, либо запойный…

– А если больной? – вставила королевна.

– Нет, твое высочество. Больной бы не выжил в глуши. Верно люди говорят – волка ноги кормят. А лесного жителя и ноги, и руки, и голова… Чего угодно лишись и не выживешь. Только косточки обглоданные найдут по весне.

– Заглянем? – предложил шпильман, но его голос не выдавал горячего желания посетить незнакомое жилище.

– Думаю, одним глазком можно, – неуверенно проговорил Бирюк. – Мы все-таки при оружии. Не годится шарахаться, словно пуганая ворона от куста.

– Зайдем, – подвел итог Годимир. – Хоть обед сготовить на очаге попросимся. А то на костре все время каша пригорает с одного боку.

– Это котелок у Дорофея дрянной. Жмотится бортник хорошие вещи у купцов торговать. Берет, что ни попадя, а потом мучается. Он, верно, радуется, что за гарнец прелого пшена и худой котелок долю в драконьем сокровище застолбил… – Ярош махнул рукой и заглянул в яр. – Глубоко, но спуститься можно. Пошли, что ли?

Они осторожно, придерживая и успокаивая коней, волнующихся из-за оседающей под копытами земли, спустились к ручью. Годимир набрал на всякий случай баклажку. Перепрыгнул на тот берег. Отсюда вверх вела довольно утоптанная тропинка. Видно, что один-два раза в день ею пользуются по назначению. Значит, ходят за водой, готовят и стирают. Обычные люди.

Плетня у избушки не обнаружилось. Да и зачем он хозяевам, которые птицу или скотину не держат? Собак, и тех нет. Сразу вспомнился Дорофей – он тоже без охранника обходился. Но на воткнутых в землю кривых кольях, в которых без труда угадывались кое-как обтесанные еловые стволы – елки-ковырялки, как сказал бы Бирюк, – сохли кувшин и три объемистых казана. По одному из них Ярош и постучал кибитью лука.