Патриарх Никон

Патриархи отвечали, что всё равно, в какой бы церкви ни было произнесено определение собора, лишь бы оно было по совету царя и архиереев.

Патриархи на Никона надели простой клобук, снятый с греческого монаха, но архиерейского посоха и мантии у него не взяли...

Что последнее означало?..

Никона повезли из Чудова монастыря в санях в земский двор.

Когда Никон садился в сани, он воскликнул:

— Никон! Отчего всё это тебе приключилось? Не говори правды, не теряй дружбы. Если бы ты давал богатые обеды и вечерял с ними, то не случилось бы с тобою этого.

С Никоном поехало: два чёрных священника, два дьякона, один простой монах и два бельца. В санях с ним сидели: спасоярославский архимандрит Сергий и бывший эконом Никона.

Народ огромною массою окружил поезд и поплёлся за Никоном.

Когда Никон хотел что-нибудь говорить, архимандрит Сергий кричал грубо:

— Молчи, Никон.

— Скажи Сергию, — обратился Никон к эконому своему, — что если он имеет власть, то пусть придёт и зажмёт мне рот...

Эконом исполнил требование Никона, причём назвал его патриархом.

— Как ты смеешь, — закричал Сергий, — называть патриархом простого чернеца?

— Что ты орёшь? — закричали из толпы, — имя патриаршеское дано ему свыше, а не от тебя гордого.

Стрельцы схватили протестовавшего, и он исчез.

Никона привезли в земский двор и ввели в избу, где он должен был оставаться впредь до указа.

Спустя некоторое время земский двор наводнился солдатами разного оружия.

Народ разогнали, уверив его, что Никона только на другой день повезут через Кремль. Никон же думал иное: меня привезли в земскую избу, чтобы здесь творить надо мною суд светский.

Это было логично и в духе тогдашней юстиции: земский двор представлял светскую власть, и когда кто-либо туда попадал, то из него расправа была уж общая уголовная: уголовная тюрьма, пытки, казнь.

Сердце патриарха Никона, однако ж, не дрогнуло при этой мысли.

«Пущай меня казнят! — думал он. — По крайней мере будет за что: за то-де, что с псами восточными обращался по их достоинству: обозвал бродягами, ворами, пред всем собором в церкви, пред царскими вратами... А уж псы, что ни на есть: посочиняли такие вины, о которых я и не слышал... Отчего же не упомянули ни об одной заслуге... И хоша б один кто-нибудь сказал доброе слово... Да и все-то наши святители хороши — такие же псы, как и те восточные».

В то время, как так рассуждал Никон, в Москве творилось необычайное: народ волновался и шумел в кабаках, ругая бояр и называя их кровопийцами Никона.

Дошло это до царя, и поэтому велено Никона вести в земскую избу в архиерейской мантии и с посохом.

Но в самой церкви явилась новая случайность: Никон поносил патриархов публично. Бояре хотели из этого сделать новое дело и монаха Никона судить своим судом. Для этой цели они и задержали его в земском дворе.

Князь Одоевский, Салтыков и Алмаз явились во дворец с докладом царю: Алексей Михайлович велел зайти к себе через несколько часов.

Когда они ушли, он в в сильном волнении отправился к царевне Татьяне Михайловне. Он передал ей о поступке Никона при исполнении над ним приговора.

— Спасибо ему за это, — воскликнула царевна. — Узнаю в этом поступке прежнего Никона... А то я уж думала, что он в Воскресенском от безделья с ума спятил.

— Как? — удивился царь. — Да знаешь ли, бояре требуют за это оскорбление патриархов предать его суду... А это значит пытка... потом казнь... Они его и задержали на земском дворе.

— Пущай казнят... Но знай, братец, что смута и гиль будет без меры, и камень на камне не останется из Москвы... Тебе не доносят то, что есть: меня оповестили, что завтра соберётся народ, и когда повезут Никона через Кремль, народ его освободит и возведёт на патриаршество... Если народ подымется ради того лишь, что Никона низложили, так что будет, коли он узнает, что его ведут на казнь? Опасную шутку шутите.

— Так что же по-твоему?

— По моему бабьему разуму: коли вы его низложили, так отправляйте да с почётом в монастырь... Придут бояре, так ты им скажи, что хочешь... А патриарху пошли дары и требуй его благословения... Так и накажи говорить в народе...

Алексей Михайлович понял, что сестра советует ему дело.

Когда после того к нему вновь явились бояре, он сказал:

— Никон говорил исступя ума, на него сердиться нельзя... Возьмите вот это, — он подал кошель с деньгами, — отдайте ему на дорогу, да и шубу взять из моих лучших... теперь, зима, холод.

Бояре удивились, сделали гримасу и ушли. На другой день, чуть-чуть начало светать, как народ стал валить в Кремль, и не больше как в полчаса он переполнил его. Толпилось несколько десятков тысяч: лица у всех были мрачны и речи зловещи.

Появились пристав, дьяки, бояре и распустили слух, что Никона повезут по Сретенке. Народ двинулся в Китай-город.

В это время привезли Никону в земскую избу царскую шубу и деньги — он отказался принять и то и другое.

Его повезли дорогою, где народ не предполагал вовсё, что он появится там. На одном из поворотов какая-то черница бросилась к саням, схватила коренных лошадей за уздцы и неистово завопила:

— Куда вы, как воры, его увозите... Везите в народ, он не ваш... он народный...

— Мама Натя, — крикнул Никон, — прощай... прости... Молись за меня... да и поклонись.

— Не пущу... Сворачивайте... Караул! Народ... сюда... Ратуйте! — кричала инокиня.

Из соседних домов показалось несколько человек.

— Бей её, — крикнул стрелецкий сотник своим ратникам.

Один обнажил палаш и ударил инокиню по голове.

Обливаясь кровью, та упала на снег под лошадей; кони испугались, подхватили и понеслись с санями через инокиню... Раздирающий душу вопль её раздался, а со стороны Никона крик ужаса, но лошади умчали его далеко... далеко...

XXXII ПЕРВЫЕ РАСКОЛЬНИЧЬИ СТРАСТОТЕРПЦЫ

Рождественский праздник 1666 года прошёл для царя Алексея Михайловича не радостным. Обыкновенно-то он всегда проводил его в семейном кругу; но если позволял себе что-либо, так это устройство борьбы зверей меж собою или бой со зверями ловчих на Москве-реке. И теперь, чтобы заглушить злые думы, тревожившие его по случаю низложения и ссылки Никона, он велел ловчему пути, т.е. администрации охоты, устроить поездку.