Патронус и боггарт

Фабиан крутился на стойке как уж на сковородке, мысленно ведя подсчет. Долохов уже подбирает палочку. Еще один противник оглушен ударом. Он снял заляпанную кровью маску, под которой оказалось совсем молодое лицо, и прижимает руку к голове, не переставая изумленно повторять: «Он раскроил мне череп! Он раскроил мне череп!». Итого пока четверо против двух. Шансы есть. Но если их будет пятеро…

Додумать он не успел: опора внезапно ушла у него из-под ног. Кто-то схватил его за лодыжку и с силой дернул. Фабиан успел увидеть, как стремительно приближается пол, а потом удар животом о стойку вышиб из него весь дух. Ощущение было такое, словно его разрубили пополам, в глазах потемнело но и этого невидимому противнику оказалось мало. Мир снова перевернулся, и теперь Фабиан лежал спиной на стойке. «Палочка? Где моя палочка?».. из полутьмы выступило лицо, и он увидел искаженное ненавистью лицо маггла.

– Какого…?!
– Удар. Кулаком в лицо. Фабиан задохнулся от боли, но не смог даже вскрикнуть: кровь заполонила рот и брызнула из носа на лицо его противника. Ничего не видя, он попытался сгруппироваться и оттолкнуть мужчину ногами, но тяжелый кулак снова опустился на его лицо, и кровь теперь уже хлынула из носа, заливая его грудь.

– Все вон отсюда, ублюдки!
– взревел маггл. Фабиан отвернул лицо в надежде уйти из-под нового удара, но потом услышал или скорее почувствовал легкое движение воздуха. Нежное и незаметное приближение чего-то невидимого и неведомого. Маггл замер на миг, занеся руку, а потом его глаза остекленели — и огромное тело всей своей тяжестью рухнуло на Фабиана.

«Твою мать, твою мать», - Гидеон укрылся за опрокинутым столом. Будь у него хотя бы одна минута на размышление, у них был бы шанс спастись. Но минуты не было. Из всех магглов на защиту общественного спокойствия решил стать только один, и тот, оказавшись идиотом, расценил Фабиана как наибольшую угрозу.

В пабе стало намного тише — все магглы наконец вывалились в двери. Но они больше не интересовали Пожирателей. Как справедливо заметил Долохов, у них в руках была добыча пожирнее. В наступившей почти тишине Гидеон услышал хрипы и стук. Осторожно выглянув из своего укрытия, он увидел лежащего на полу мужчину. Лысый пожилой маггл бился в судорогах и царапал руками шею, пытаясь нащупать сдавливавшую горло удавку и не находя ее. Именно он случайно поймал Ахелитус две минуты назад.

– Заткни его, - негромко приказал Долохов, и один из Пожирателей наложил на жертву невербальное Силенцио. Маггл продолжил корчиться на полу, не издавая ни звука, только колотил ногами по полу. Его побагровевшее лицо становилось все темнее, сливаясь с цветом вздувшихся вен.

Совсем рядом раздался грохот, как будто упало что-то тяжелое, и стон.

– Ты, кажется, говорил что-то о сведении счетов, Прюэтт?
– с издевкой спросил Долохов.
– Если хочешь, давай поговорим, - он полностью расслабился, зная, что ситуация в его руках.
– Нет? Не хочешь? Так я с твоим братом поговорю, а, Прюэтт?
– пинок, глухой стон.
– Надо же, как символично, что даже тупой маггл выбрал верную сторону в этой битве. Вы не находите, мистер Прюэтт? Нет? Круцио!

Отчаянный, захлебывающийся крик Фабиана наполнил собой паб. Гидеон знал, что это случится, и вцепился зубами в рукав собственной мантии. Его так трясло, что стало трудно держать палочку в руках. Он знал, что пытаются сделать Пожиратели и знал, что сейчас, стоит ему высунуть нос, четыре нацеленных на него палочки ударят разом. «Держись, Фаби, только держись…».

«Казался таким умным, а на деле — дурак дураком».

Сколько времени прошло? Неизвестно. Сначала он пытался мерить его приступами боли, но эта затея оказалась бесполезной. После очередного Круцио он что-то выплюнул и не сразу понял, что это кусок его собственного зуба не выдержал давления челюстей и откололся. Кровь перестала хлестать из носа и запеклась — на лице, на одежде, на полу. Несколько раз его вырвало, и теперь он лежал на деревянном полу в луже собственной блевотины, крови и разлитого пива. В те моменты, когда боль раскаленными ножами вонзалась в его тело, было невозможно ни думать, ни чувствовать, и он радовался коротким передышкам, каждая из которых могла стать последней. С привычной обстоятельностью он разбирал по косточкам свои чувства, и основным из них была обида на то, как по-дурацки все в итоге получилось. Он повернул голову и совсем рядом с собой увидел мертвого маггла. Синее лицо, выкаченные глаза, кровь медленно вытекает из ободранной шеи… еще одна фотография в еще одном деле. Еще одна единица в статистике смертности — как и он сам.

Долохов вещал что-то над его головой. Откуда-то издалека он слышал еще голос Гидеона, но не понимал слов.

Один из пятерки нагнулся над Фабианом и за волосы поднял его голову над землей. Было больно, но не настолько, чтобы что-то по этому поводу предпринимать. Кажется, он тоже что-то сказал, но Фабиан ничего не понял из-за шума в ушах. Тогда Пожиратель отпустил его волосы, поднялся и с силой пнул его в живот. Откуда-то изнутри обжигающим огнем прошлась волна боли и выкатилась через горло. Фабиан попытался глотнуть воздуха, но закашлялся и выплюнул на пол сгусток крови.

Пожиратель снова поднял палочку, и Фабиан понял, что сейчас произойдет. Ему стало нестерпимо тоскливо от мысли о том, что он умирает вот так — в грязи, что последним видением в этой жизни для него станут озлобленные глаза в прорезях белой маски. Он успел еще подумать о Молли и о том, что, пожалуй, теперь она будет в большей безопасности.

Фабиан перекатился на спину и закрыл глаза.

Был ли это аврорский рефлекс, или, напротив, глупое тело, наполненное гневом, вело своего хозяина к погибели, - уже не имело значения. Ничто уже не имело значения. Разве что Гиидеон немного боялся, что у него не получится впервые сделать то, что нужно.

Два заклинания прозвучали одновременно. Два зеленых луча прочертили собой две стороны неравнобедренного треугольника. Два человека упали на деревянный пол.

Антонин Долохов оглядел поле битвы. Все это не было спланированной операцией, он всего лишь решил вывести молодежь «проветриться» - потренироваться перед настоящими боевыми действиями. Они шли наудачу, и удача была благосклонна к ним. Да, пришлось пожертвовать Гилроем, и Мейхью до сих пор ползает по полу, собирая осколки своего черепа, но выигрыш намного, намного превосходил затраты. Милорд будет доволен.

Долохов вышел в центр зала — туда, где рядом лежали мертвые тела попавшегося под руку маггла и невезучего Гилроя. Фабиан Прюэтт слабо шевелился на полу. Приглядевшись, Антонин увидел, что тот пытается дотянуться до палочки, все еще зажатой в руке павшего Пожирателя. Долохов рассмеялся и носком тяжелого ботинка отшвырнул палочку в сторону.

– Неужели ты все еще на что-то надеешься?
– Долохов поднял маску и наклонился.
– Твой брат мертв. Ты даже не представляешь, как просто управлять людьми, если знаешь их слабое место.

Глаза, смотревшие на него с окровавленного лица, не выражали абсолютно ничего. Рукой в черной перчатке Долохов схватил Прюэтта за подбородок и повернул на свет. Тот застонал от боли, хотя этот стон был уже больше похож на звериное мычание. Переломанные нос и челюсть, слезы и сопли, смешавшиеся с коркой засохшей крови… Тут Прюэтт закашлялся, и вырвавшийся из его рта красный фонтанчик забрызгал перчатку Пожирателя.

– Вот теперь вы оба красавцы как на подбор, - Долохов брезгливо поднялся и наступил жертве на руку. Каблук с жесткой набойкой вонзился в мягкую податливую плоть. Прюэтт снова замычал и судорожно задергался, пытаясь освободить руку и размазывая по полу некогда выпитое им самим пиво. Антонин усмехнулся и усилил нажим. Кости пальцев очень хрупкие и ломаются с очень громким хрустом, пропарывая тонкую кожу… Мычание перешло в рев, Прюэтт забился на полу.

Несколько хлопков послышалось снаружи: прибыл патруль. Значит младший из братьев не соврал, он действительно успел вызвать коллег, только вот прибыли они, как всегда, секундой позже, чем нужно было.

– Авроры, - подал голос Стоверти.

– Без тебя слышу, - раздраженно ответил Долохов, надевая маску.
– Вон отсюда. Я попрощаюсь с нашим другом.

Эпилог

Молодая женщина сидит на полу, глядя в пустоту.

Впервые за весь день Артур позволил себе оставить ее одну в комнате, до этого он не отходил ни на шаг, хотя, к счастью, ничего и не говорил. Только иногда обнимал за плечи и целовал в макушку. Молли была благодарна ему — по крайней мере, та часть ее, которая пряталась где-то глубоко внутри, живая. Если ее не трогать, рано или поздно она обязательно вернется.