Патроны чародея

– Никаких благодарностей. Мне это было нетрудно. А ты все-таки из моих как бы крестьян, хотя по статусу ты деревенская интеллигенция, за которой будущее… до некоторых нехороших реформ. Так что я и за тебя в ответе. Выздоравливай!.. Потом марш за работу.

Я повернулся и пошел к двери, но она проговорила слабым голосом:

– Погодите…

Я обернулся.

– Это мой долг!.. Не благодари.

Она дрожащей рукой протянула мне какой-то подозрительно увядший листок.

– А это… стоит сжевать вам, хозяин.

Я отшатнулся.

– Мне зачем?.. Я здоров, как заяц. Даже как два зайца.

– Человека это убьет, – прошептала она, – но если вы уцелели под светом трех лун и… еще живы, то это… укрепит. Чуть-чуть. Один листок. Два… нельзя, опасно. Три – смертельно…

С колебанием я взял листок, оглядел его. По идее, им невыгодно, чтобы умер их только что появившийся могучий защитник. С другой стороны, кто этих химер знает. Тем более в женском обличье.

Может быть, химере еще можно довериться, но если химера еще и женщина, это такая гремучая смесь…

– Знаешь ли, – сказал я, – как химера химере говорю, мне это как-то жевать не хочется. Не коза все-таки. Рассказывай, зачем это, мы же свои!.. Не хочешь? Ладно, прожую. Глотать не надо?

– Лучше проглотить, – посоветовала она, – так лучше…

– Кому лучше, – спросил я с подозрением, – вам или мне?

Она прошептала жалобно:

– Глерд…

Я посмотрел на нее пытливо. От нее веет теплом, что значит – в самом деле чувствует благодарность, но все-таки не просто химера, а химера-женщина, а кто их знает, вдруг да грызанет.

– Ладно, – сказал я, – рискну.

Разжевав листок, я ощутил некое жжение, язык защипало, уже чувствую, какое это адское зелье, с великим трудом заставил себя побыстрее проглотить.

Она смотрела с сочувствием, меня согнуло, я ухватился обеими ладонями за живот, куда из гортани провалился тяжелый огненный шар. Перед глазами все поплыло, в ушах раздался усиливающийся звон, а тот, в свою очередь, начал разламывать изнутри череп.

Чьи-то руки поддержали меня за плечи, я опустился на лавку и некоторое время сидел, слыша только адский вой в ушах и грохот в голове.

Я поднял тяжелую голову. Я снова наедине с Бдиллой, муж уже выскочил за дверь. Бдилла с тревогой, что-то в ее лице изменилось, вроде бы зрю в ней гораздо больше, чем видел раньше. Сейчас вот даже все ресницы могу пересчитать… нет, и так могу сказать точно, сколько их там.

И вообще, грохот в черепе стихает, а в теле прибывает мощи. Я сжал и разжал кулаки, чувствуя, что сейчас, пожалуй, смог бы раздавить мелкий камешек в песок.

Она пошарила под подушкой, я смотрел настороженно, хотя вряд ли достанет оттуда второй пистолет, и точно угадал: вытащила нечто мелкое, протянула вздрагивающую руку ко мне и медленно разжала кулак.

Но еще раньше я увидел, как между пальцами пробивается свет, на ладони светится изнутри грецкий орех, такая же изрезанная пьяными бороздами поверхность, тот же размер.

– Это чё? – спросил я.

– Эта вещь, – сказала она, словно извиняясь, – бесполезна людям, но в ней сохранилась древняя магия, что делает химер сильнее и здоровее. И потому всегда за нею охотились…

– Давно?

Она ответила просто, будто я спросил, что она ела на завтрак:

– Не очень, но лет двести уже охотятся, как я знаю точно… но слышала, что она изготовлена тысячи лет тому. И уже тогда переходила из рук в руки.

Я удивился.

– И что, захапавший ее вот так и ходил по улицам, помахивая ею над головой?

Она грустно усмехнулась.

– Каждый ее хозяин прятал, но все-таки как-то выявлялось… Не сразу, но…

– Может быть, – предположил я, – узнавали по тому, как усиливалась какая-то из химер, что раньше была тихоней?.. Насколько я догадываюсь…

Она прошептала:

– Догадываетесь верно. Моего брата убили из-за этого… Он чувствовал, что кольцо вокруг него смыкается, но решил больше не убегать, а передал мне.

Я сказал саркастически:

– А ты мне, чтобы теперь охотились за мной?

– Вы сумеете защитить, – шепнула она. – Возьмите. Иначе…

– Что?

– Я не уберегу, – ответила она просто. – И не знаю, кому передать. Возьмите. Это ваш долг.

Я стиснул челюсти. С одним долгом не успеваю расплеваться, как новый навешивают, что за сраная ипотека…

– Ладно, – сказал я зло. – Пусть будет у меня. А то у кого-то сорвет крышу, возжелает стать властелином мира.

– Властелином… мира?

– Да это у меня такие шутки, – пояснил я. – Настолько изысканные, что и сам не понимаю. И тонкие… жутко тонкие, совсем плоские.

– А-а-а, – протянула она непонимающе, – поняла… Вы же глерд, вот и шутки у вас такие…

Я отмахнулся, сунул светящийся орех в карман и пошел к выходу, муж и его родственник поспешно отпрыгнули в стороны.

На улице Фицрой, сидя в седле, доел яблоко и швырнул огрызком через плетень, стараясь попасть в козу. Увидев меня на крыльце, весело оскалил зубы.

– И как, любовь народа сумел завоевать?

– Не знаю, – ответил я, – но стараюсь. Вдруг и тут наступит демократия? Надо успеть понравиться вовремя. И подсуетиться.

Копыта наших коней ступили на земли глердства Остеранского перед самым полуднем, а к вечеру на фоне багровеющих облаков поднялись к небу остроконечные башни с крышами из красной черепицы.

– Красиво смотрится, – заметил Фицрой. – Будешь продавать, не продешеви.

– Тебя позову, – пообещал я.

Он сказал довольно:

– Правильно. Сразу мне скажи, помогу раздеть покупателя до подштаников!

– Легко пришло, – ответил я безучастно, – легко уйдет… О вечном надо думать, а ты о каких-то замках, землях, бабах…

Он живо возразил:

– Баб не трожь! Земли и замки – ладно, но бабы – это наше все. Без баб нельзя. Как вообще без них?.. Зачем я тогда такую нарядную шляпу купил?

– Согласен, – сказал я рассеянно, – бабы и шляпы, шляпы и бабы…

Дорога пошла по дуге вверх, замок неспешно и величественно развернулся к нам той стороной, где ворота. Вскоре я рассмотрел на стене две фигуры, нас узнали, замахали руками, а когда мы подъехали к воротам, их уже распахивали сразу в обе створки.