Патруль времени (сборник)

– Даже если ты сдашься, – проговорил он, – я – никогда.

Раздался стук в дверь. Мужчина, сидящий ближе к ней, взял секиру и пошел открывать. В залу ворвался ветер; пламя встрепенулось и брызнуло искрами. Появившуюся в дверном проеме фигуру окутывал мрак.

Хайдхин вскочил.

– Эдх! – воскликнул он и направился к ней.

– Госпожа, – прошептал Берманд.

По всему залу прокатилось бормотание. Мужчины повскакивали на ноги. Отбросив капюшон, Эдх двинулась вдоль костровой канавки. Все заметили, что она бледна и взволнована, а взгляд ее устремлен куда-то в пространство.

– Как, как ты добралась сюда? – изумился Хайдхин. – И зачем?

Хайдхин, всегда такой сдержанный, выглядел потрясенным, и это многих обескуражило. Эдх остановилась.

– Я должна поговорить с тобой наедине, – промолвила она. В ее тихом голосе звучал зов судьбы. – Иди за мной. Один.

– Но… ты… зачем?…

– Иди за мной, Хайдхин. Важные известия. Остальные подождите здесь.

Вел-Эдх повернулась и направилась к выходу. Словно во сне, Хайдхин двинулся за ней. У входа его рука сама выхватила копье из груды оружия, оставленного у стены. Вместе они шагнули во мрак. Поеживаясь, один из мужчин тихонько пошел запереть дверь.

– Нет, не задвигай засов, – приказал ему Берманд. – Мы подождем здесь, как она велела, пока они не вернутся или пока не наступит утро.

Высоко над головой мигали первые звезды. Постройки чернели бесформенной массой. Эдх прокладывала путь со двора к открытой площадке позади него. Увядшая трава и встревоженные ветром лужи были в непроглядной тьме едва различимы. В стороне высился дуб, у которого Хайдхин приносил жертвы асам. Из-за него пробивался ровный белый свет. Хайдхин невольно остановился. Из его горла вырвался вскрик.

– Сегодня тебе нужна храбрость, – сказала Эдх. – Там богиня.

– Найэрда… она… вернулась?

– Да, прибыла в мою башню, а оттуда перенесла меня сюда. Пошли.

Эдх решительно двинулась дальше. Ее плащ трепетал на ветру, распущенные волосы развевались вокруг гордо поднятой головы. Хайдхин покрепче ухватил древко копья и последовал за ней.

Едва заметные в слабом сиянии, широко раскинулись кривые ветви дуба. Ветер со стуком сталкивал их друг с другом. Хлюпали под ногами мокрые опавшие листья. Они обошли ствол и увидели ее рядом с покрытым железным панцирем то ли быком, то ли конем.

– Богиня!.. – вымолвил Хайдхин и, упав на одно колено, склонил голову. Но когда он снова поднял ее, лицо выражало твердость. Если копье Хайдхина и дрожало, то лишь от дикой радости, рвущейся из груди.

– Теперь ты сама поведешь нас в бой?

Флорис устремила взгляд поверх его головы. Он стоял, гибкий и сильный, в темной одежде, с суровым и замкнутым лицом, несущим отметины долгих лет походной жизни; стальной наконечник его оружия сверкал в луче прожектора. Тень Хайдхина падала на Эдх.

– Нет, – произнесла Флорис. – Время войны миновало.

– Все римляне мертвы? Ты всех поразила? – Его голос дрожал от волнения.

Эдх отступила в сторону.

– Они живы, – ответила Флорис, – как будет жить и твой народ. Слишком много погибших в каждом племени, и у них тоже. Они хотят мира.

Левая рука Хайдхина присоединилась к правой, держащей копье.

– Я не хочу, – прохрипел он. – Богиня слышала мою клятву на берегу. Когда они будут убегать, я стану кусать их за пятки. Не будет им покоя ни днем ни ночью. Должен ли я посвящать тебе смерти моих врагов?

– Римляне останутся. Но они вернут народу его права. Этого будет достаточно.

Как громом пораженный, Хайдхин тряхнул головой. Он переводил взгляд с одной женщины на другую, затем прошептал:

– Богиня, Эдх, неужели вы обе отступаетесь? Не могу поверить.

Он словно бы не заметил, как Эдх потянулась к нему через разделяющий их ветреный мрак. Ее голос умолял:

– Батавы и остальные, они ведь не нашего племени. Мы уже достаточно для них сделали.

– Уверяю тебя, условия будут почетными, – сказала Флорис. – Твоя работа окончена. Ты получишь то, чему будет рад и сам Берманд. А Веледа должна известить всех, что боги требуют сложить оружие.

– Я и ты… мы клялись, Эдх. – В голосе Хайдхина слышалось удивление. – Никогда ни ты, ни я не прекратим войну, пока я жив, а римляне у власти. Мы поклялись и отдали земле нашу единую кровь.

– Ты освободишь ее от клятвы, – требовательно сказала Флорис. – Как это уже сделала я.

– Не могу. И не стану. – Пронизанные болью, его слова внезапно обрушились на Эдх. – Ты забыла, как эти собаки сделали тебя своей сучкой? Тебя больше не заботит собственная честь?

Эдх упала на колени, закрывшись руками.

– Нет! – закричала она. – Не надо, нет, нет!

Флорис шагнула к мужчине. В ночи над ними Эверард нацелил парализатор.

– Имей совесть, – произнесла она. – Не волк же ты, чтобы рвать зубами ту, кого любишь?

Хайдхин рванул одежду в стороны, обнажив грудь.

– Любовь, ненависть… Я человек и дал клятву асам.

– Поступай как знаешь, – сказала Флорис. – Только оставь мою Эдх. Помни, ты обязан мне жизнью.

Хайдхин поник. Привалясь к древку копья, Эдх скорчилась у его ног, а ветер бушевал вокруг, и, как под веревкой висельника, скрипело дерево.

Однако он тут же рассмеялся, расправил плечи и взглянул прямо в глаза Флорис.

– Ты права, богиня, – сказал он. – Да, я должен уйти.

Он опустил копье, схватил его обеими руками чуть ниже наконечника, всадил острие себе в горло и одним резким движением качнул лезвие из стороны в сторону.

Вопль Эдх перекрыл вскрик Флорис. Хайдхин рухнул на землю. Заблестела черная в ночи кровь. В предсмертной агонии он продолжал корчиться, из последних сил вцепившись пальцами в траву.

– Стой! – рявкнул Эверард. – Не пытайся спасти его. Эта проклятая воинственная культура – у него оставался только один выход.

Флорис не позаботилась ответить субголосом. Богиня вполне может петь на неизвестном языке, сопровождая душу в царство мертвых:

– Какой ужас!..

– Да, но подумай о каждом, кто останется жив, если мы все сделаем верно.

– Сможем ли мы теперь? Что подумает Берманд?

– Пускай думает. Прикажи Эдх не отвечать ни на какие вопросы. Ее появление здесь, за десяток миль от башни; этот человек, не захотевший положить конец жестокости, но убивший себя; Веледа, говорящая о мире, – вся эта таинственность прибавит ей весомости, скажется на убедительности ее речей, хотя, я думаю, люди и так придут к правильным выводам.