Паутина долга

Что я скажу принцессе?

— Доброго... вечера?

Легка на помине.

***

Позёвывающее длинноносое привидение с заспанными и оттого словно подёрнутыми мутью зелёными лужицами глаз. Дневной сон, конечно, дело хорошее, но кажется, Сари не по собственному желанию нежилась в постели, да ещё столько времени, чтобы худощавое лицо успело припухнуть: опять я виноват. Когда костяная игла «белошвейки» пронзила мою грудь рядом с сердцем, и то решило слегка замедлить ритм своих шагов, оставляя меня без сознания, контур мэнора немедленно закрылся в ожидании либо окончательной гибели, либо возвращения к жизни замыкающего звена. На матушку и братцев сие обстоятельство не оказало особого влияния, только лишило свободы перемещения, а вот принцессе досталось: закрылся ведь и самый ближний контур — браслет на щиколотке, скреплённый той же самой печатью, что, свёрнутая клубочком, дремлет во мне. А поскольку девчонка не просто жилец, и не просто одарённая, а урождённая Заклинательница (к счастью, не достигшая ещё осознания собственной силы), её внутренний Поток замкнулся сам на себя и начал сновать по кругу всё медленнее и медленнее, пока не достиг наиболее верной в сложившемся положении скорости движения. Говоря проще: чтобы не тратиться зря, усыпил свою хозяйку. Примерно так же я поступил со скорпом, заставляя уснуть, а не вести напрасную борьбу за бодрствование, только расходующую и без того скудные силы. Впрочем, толика отдыха никому не способна повредить!

— Вы говорили о Кэре, — заявила после особенно проникновенного зевка принцесса. — Как он?

М-да, хороший вопрос. Наверняка, маг жив и здоров, раз уж покинул гостевой дом на своих ногах. Но можно ли быть полностью уверенным? Ладно, рискну поверить в лучшее:

— С ним всё хорошо.

Зелёные глаза оживлённо вспыхнули:

— Он поправился?

Осторожничаю:

— Всё указывает на это.

— Он... пришёл?

Грешно и мерзко втаптывать в грязь чужие надежды, но лгать следует, если не можешь быть уличённым во лжи. Во всех же остальных случаях пристойнее и безопаснее говорить правду.

— Нет, ваше высочество.

Она приподняла брови, снова опустила. Задумчиво изучила взглядом угол стола, поцарапанный моим средним братом, дорвавшимся до ножа. Помолчала, выстраивая полученные сведения стройными рядами логических цепочек, и только потом спросила:

— Почему?

— Простите, ваше высочество, я не знаю.

— Почему?

Если первый вопрос звучал рассеянно, во втором уже явственно слышалась требовательность.

— У меня не было возможности выяснить.

К требовательности добавилось раздражение:

— Почему?

— Виноват, ваше высочество. Покорнейше прошу простить мою нерадивость.

— Я уже обещала вынести приговор. Помнишь?

— Как можно забыть?

Тонкие губы равнодушно и не по-юношески царственно изрекли:

— Желаешь усугубить?

Опускаю подбородок, обозначая поклон:

— Всё в вашей воле.

Принцесса сузила глаза, видимо, прикидывая, какими ещё карами меня можно наградить, но тут Кайрен, не скрывавший неприятного удивления все время моего разговора с наследницей престола, сухо заметил:

— Не следует требовать невозможного от человека, всего сутки назад находившегося между жизнью и смертью.

Как и следовало ожидать, возражение, да ещё со стороны лица, не допущенного до изложения собственного мнения, вызвало у её высочества всплеск возмущения.

— Я требую лишь то, что вправе требовать, милейший! И назвать невозможной простую осведомлённость о положении дел способен только...

Видимо, лентяй или бездельник. Но мы так и не узнали, кто именно, потому что Сари вдруг хлопнула ресницами и растерянно переспросила:

— Между жизнью и смертью?

Кайрен открыл было рот, собираясь в красках расписать мои приключения, но я отрицательно мотнул головой. Карий взгляд дознавателя спросил: «Уверен?» Конечно, уверен, иначе бы и не просил о молчании.

— У тебя, кажется, много дел на службе?

Намёк пропал впустую. Блондин, то ли поражённый в самое сердце бесцеремонностью принцессы, то ли по причине не угасшего ещё приступа благодарной заботы, не собирался отступать:

— А едва пришёл в себя, пережил ещё одно покушение!

Понимая, что без причины Кайрен не сможет угомониться, хмуро поправляю:

— Два.

— Что «два»?

— Покушения.

— Когда успел?

Давайте теперь ещё установим степень моей вины!

— Знаешь ли, мне для этого не пришлось прикладывать усилий. Совсем.

— И когда произошло второе?

— Да только что. Собственно, ты едва не разминулся с убийцей.

— Та женщина?

— Она самая.

Дознаватель пожевал губами, задумчиво поморщился и хлопнул ладонями по бёдрам:

— Действительно, дел многовато... Пожалуй, пойду.

Однако скорость шага, которым Кайрен покинул кухню, заставляла усомниться, что он именно «пошёл». Скорее, побежал. Хотя, его дело: хочет — пусть придумывает себе занятия, а хочет — пусть бережёт шкуру. Надоело взвешивать «за» и «против». Надоело принимать решения во благо других.

Принцесса не заметила ухода одного из актёров со сцены. Вообще ничего не заметила, потому что травянисто-зелёные глаза смотрели вроде и на меня, а вроде и мимо. В лучшем случае взгляд Сари фокусировался на мочке моего левого уха и осмысленностью не отличался. Зато речи её высочества были исполнены глубочайшего смысла и чувства:

— Ненавижу.

Тихое и уверенное. Пояснять не нужно. Мои слова (а до них — действия) опять оказались неправильными. Впрочем, если учесть, что за все считанные часы нашего общения я ни единого раза не был понят, как должно, можно сделать любопытный и совершенно нелестный для принцессы вывод. Это не я тугодум и бездарь, не умеющий складывать слова друг с другом. Это...

— Ненавижу.

Тот же тон, тот же накал. Очень плохо. Девчонка должна либо разреветься, либо броситься на меня с кулаками, либо начать лелеять планы жестокой мести, но только не стоять, невидяще глядя мимо. Слишком опасная тропка. Слишком болезненная для души.

— Ненавижу.

— Позвольте узнать, кого?

Зелёный взгляд медленно перетёк на моё лицо. Да, я не ошибся: дела плохи. Что ж, будем изымать опухоль, пока та не сдавила душу принцессы в своих тлетворных объятиях.

— Не можете сказать? Тогда отвечу я, уж не корите за дерзость! Ненавидеть можно только себя. И мне печально узнавать, что наследница престола Империи страдает столь презренным недугом.

— Я ненавижу тебя! Вас всех!

Хм. Круг жертв расширился до безобразия. «Всех»? Ещё хуже, чем никого. Не верите? А зря. Результат достигается только при полном приложении сил, мыслей и чувств к единственному предмету: будете распыляться по сторонам, ничего не добьётесь. Уж я-то знаю! Проходил. И вовсе не мимо, а рука об руку с ненавистью, злостью и прочими уродливыми спутницами.

— Прежде чем указать вам на главную ошибку, хотелось бы всё же знать, за что вы всех нас ненавидите. И собственно, кого «нас»?

Некрасивое лицо скривилось, став почти отталкивающим.

— Кэра. Тебя. Отца.

— То бишь, одинаково ненавидите трёх персон разного положения и достоинств. Значит, причина должна быть одна. Какая же?

Сари с полминуты смотрела на меня взглядом человека, над которым издеваются и не скрывают этого.

— Вы все бросили меня... или собираетесь бросить.