Паутина грез

Я никогда не встречала человека такой щедрой души, человека, способного на подобную глубину чувств. Ну почему, почему мой отец и вполовину не любил меня так, как любит Люк, почему он не смог поступиться интересами своего бизнеса ради того, чтобы помочь мне, защитить меня от ударов судьбы? Почему мать думала только о себе и о своем суетном счастье, а не обо мне? Родители твердили, что любят меня, но они и близко не подошли к чувству, которым одарил меня Люк. Его любовь была искренней, глубокой, жертвенной — какой и должна быть истинная любовь. Хотя в любви главное не сама жертвенность, а готовность к ней, готовность идти на уступки ради дорогого человека… Господи, какое же счастье, что я встретила на своем пути любящее сердце.

Я посмотрела на Ангела, верную подругу. Мне показалось, она улыбается. Может, на самом деле это мой ангел-хранитель? Может, это она свела нас с Люком, который готов стать моим верным спутником и защитником. Люк заметил, что я гляжу на куклу.

— Что она говорит тебе? — с затаенной надеждой спросил он.

— Она говорит: скажи «да», — прошептала я, будто обращалась к самой себе.

Глаза его засияли. Какая же чудесная у него улыбка! Похоже, он из тех юношей, которые с каждым годом становятся все обаятельнее и привлекательнее. И этот мужчина будет моим мужем!

— Она говорит: скажи «да», — повторила я громче, окунаясь в ослепительные глубины его глаз. Люк обнял меня и с жаром поцеловал. Путешествие, которое начиналось со страха и отчаяния, внезапно обернулось дорогой к любви и счастью. Я плакала, но то были сладкие, теплые слезы. Я крепко прижималась к человеку по имени Томас Люк Кастил. Сердце радостно трепетало. И мир вокруг превратился в сказку.

Цирковое начальство ничего не имело против внезапного увольнения Люка, тем более он объяснил, что собирается жениться и возвращаться в родные места. Люк открыто сказал, что у него теперь обязательства перед потомством и отныне он глава молодой семьи. Новость эта мгновенно распространилась в стане ряженых, и когда мы зашли в его угол за вещами, то там нас уже ждала веселая толпа. Нечего и говорить, народ этот был своеобразный. Меня тут же познакомили с бородатой женщиной, с сиамскими близнецами, с карликами, толстяками и великанами, с силачами и жонглерами, с глотателями шпаг и пожирателями огня, с гимнастами и, наконец, с «кинжальной» супружеской парой. Затем вперед вышел маг и фокусник Чародей Манделло. Его сопровождала сногсшибательной красоты девушка-ассистентка. Иллюзионист попросил мою руку. Я робко глянула на Люка, он весело кивнул. Манделло взмахнул плащом, и неожиданно я увидела на ладони колечко. Очаровательное колечко с искусственным самоцветом.

— Прими дар от Чародея Манделло и его друзей! — звучно провозгласил фокусник. — Обручальное кольцо!

Все кругом завопили, заахали и заулюлюкали, будто он вручил мне бесценный перстень. Да, эти люди действительно жили в иллюзорном мире, но не тяготились этим, напротив, пребывали в покое и счастье.

Что же, шагну и я из своего мира грез в их царство, процветающее под розовым куполом цирка.

— О благодарю! Какая красота! — воскликнула я. А ведь в Фартинггейле у меня остались подлинные драгоценности — бриллианты, золотые украшения, часы, но сейчас, в пестром цирковом мире, когда рядом стоял Люк, дороже этого колечка ничего не было. Оно было преподнесено от души. Все искренне желали нам счастья.

— А теперь — к судье, оформим брак законным путем! — громогласно заявил Люк, и толпа артистов восторженно загудела. — Он живет в нескольких кварталах.

Все гурьбой высыпали на улицу. Прохожие оборачивались нам вслед с веселым изумлением в глазах. Скоро показался дом мирового судьи. Наверное, он никогда не забудет это бракосочетание.

В маленьком офисе вся труппа, конечно, не поместилась. Циркачи просочились в жилые комнаты, заполонили палисадник. У хозяйского пианино тут же оказались сиамские близнецы — два парня, сросшиеся боками, — и заиграли свадебный марш. Все запели. А я, глядя на веселые лица гостей, вспоминала другую свадьбу. Свадьбу матери. Казалось, это было сто лет назад, но все же я отчетливо помнила, как неловко и тягостно мне было стоять в свите разряженных дам. Я в мельчайших подробностях помнила, как смотрели на мать десятки глаз, как подобострастно и одновременно вызывающе держали себя все эти элегантные мужчины во фраках, изысканно-модно одетые женщины. Да, каждый хотел перещеголять другого, каждый завидовал жениху или невесте…

Мать обещала, что устроит мне незабываемую свадьбу — с оркестром, с океаном цветов и тучей гостей, а вышло, что я сочеталась браком в домике рядового мирового судьи, да еще с парнем, которого знала всего сутки. Вместо светской публики кругом стояли бродячие артисты… Нет, даже в самом страшном сне моей матушке не приснилось бы такое, подумалось мне. А я… я пребывала в ладу с собою. Мне не было дела до знатных гостей, я не нуждалась в дорогих подарках. Одета я была в простенькое летнее платьице, а вовсе не в подвенечное, сшитое на заказ у самого модного портного. И после бракосочетания нас ждал не роскошный прием, а шумный праздник с танцами, скромным угощением и обильными возлияниями.

Я сознавала, что никакие деньги, никакие почетные гости, ни горы еды, цветов, подарков не прибавят счастья жениху и невесте, если нет истинного чувства. Моя мать ничего не получила от своей пышной свадебной церемонии, кроме иллюзий. Гости смотрели на них с Таттертоном совсем не так, как смотрели на нас с Люком его цирковые друзья. Я слышала, как бьются от радости за нас их сердца, видела их сияющие глаза. Они от всей души поздравляли, целовали и обнимали нас. Эти люди, возможно, видели в жизни много худого и несправедливого, но сердца их не очерствели. Они выбрали волшебный мир площадного искусства, жили, чтобы радовать других, и они в полной мере владели наукой радости, главный постулат которой — улыбка. А музыка, яркие огни, пестрые наряды, ловкое тело — первые помощники. Неудивительно, что в этом обществе Люк чувствовал себя счастливым.

— Итак, — провозгласил судья, когда мы должным образом распределились перед ним, — начнем!

Это был высокий сухопарый человек с рыжими усами и светло-карими глазами. Никогда мне не забыть его, потому что именно он должен был произнести торжественные слова, которые навеки свяжут мою жизнь с Томасом Люком Кастилом. Отныне и навсегда будущее Люка — мое будущее, его боль — моя боль, его счастье — мое счастье. Наши жизни, как два поезда, ехавших в разных направлениях, теперь соединялись, чтобы начать общее движение. Наверное, неспроста мы встретились с ним на железнодорожной станции.

Рядом с судьей стояла его жена, невысокая упитанная женщина с веселыми глазами. И судья начал речь. Когда он добрался до главного вопроса, согласна ли я взять в мужья Томаса Люка Кастила и быть ему верной и в горести и в радости, я закрыла на мгновение глаза, и в памяти, как вспышка, возникла картина далекого детства: папа держит меня, восьмилетнюю, на руках и обещает построить к моему замужеству дом — «дворец для тебя и твоего принца». С ранних лет я слышала, как болтает о моей свадьбе мать — что надеть, кого пригласить, как держать букет… Замелькали сказанные когда-то слова, услышанный смех, тени улыбок, но все это затмевали слезы. Та жизнь кончилась. И с бешено колотящимся сердцем я подняла на Люка глаза, увидела в его взгляде любовь и смело произнесла:

— Да, я согласна. Обещаю.

— А вы, Томас Люк Кастил, обещаете ли беречь, любить, холить и лелеять названную Ли ван Ворин до последнего вздоха, в беде и благости?

— Да, обещаю, — по-мужски веско молвил Люк, и у меня перехватило дыхание. Неужели он действительно ради меня готов на все?

— Тогда облеченный своей властью я объявляю вас мужем и женой!

Мы поцеловались, как два любовника, пробежавшие пустыню, чтобы оказаться в объятиях друг друга. Ряженые завопили и захлопали. Я тянулась на цыпочках к великанам и наклонялась к лилипутам, чтобы они могли поздравить меня. На нас посыпался ритуальный дождь из зерен и семян. Мы покидали дом мирового судьи законными супругами. Нас сопровождала шумная и яркая свита.

Подали «карету» — старенький пикап Люка. Провожающие окружили нас, продолжая ликовать, лишь одна женщина в темно-красной косынке и длинном платье стояла в стороне. По ее плечам рассыпались длинные с проседью волосы, в ушах сверкали серебряные витые серьги. Глаза ее были глубоки и темны, даже темнее, чем у Люка, но взгляд их был печален.

— Кто это, Люк? — украдкой указывая на нее, спросила я.

— О, это Джиттл, цыганка, гадалка-прорицательница.

— Она выглядит такой серьезной и озабоченной, — не без тревоги заметила я.