Паутина и скала

И ради чего? Ради чего? Чтобы толкаясь, теснясь, давясь бро shy;дить взад-вперед мимо дешевой помпезности и скучных увеселе shy;ний этих улиц. Чтобы беспрестанно слоняться туда-сюда по мрачным, серым, безрадостным тротуарам, оглашая их грубыми колкостями и замечаниями, хриплым бессмысленным хохотом, уничтожившим радостное веселье их юности, заливистый смех от всей души!

Ради чего? Ради чего? Чтобы изгнать жуткое раздражение из своих усталых тел, своих истерзанных нервов, своих смятенных, отягощенных душ обратно на эти скучные, безумные ночные улицы, их вечно подгоняет эта бесплодная безнадежность надеж shy;ды. Чтобы вновь увидеть раскрашенную личину старой приман shy;ки, чтобы стремиться к огромному, бессмысленному блеску и сверканию ночи так лихорадочно, словно их там ждет некое ве shy;ликое воздаяние счастья, любви или сильной радости!

И ради чего? Ради чего? Какое воздаяние приносят им эти бе shy;зумные поиски? Быть мертвенно освещенными этим безжизнен shy;ным светом, проходить с развязным самодовольством и много shy;значительным подмигиванием мимо всей этой броской пустыни киосков с горячими сосисками и фруктовой водой, мимо сияю shy;щих искушений, затейливых убранств крохотных еврейских лавочек, в дешевых ресторанах впиваться мертвенно-серыми челю shy;стями в безвкусную мертвенно-серую стряпню. Надменно про shy;талкиваться в тускло освещенную утробу, скучное, скверное убе shy;жище, жалкое, полускрытое убожество кинотеатров, а затем с нажным видом продираться обратно на улицу. Ничего не пони shy;мать, однако поглядывать с понимающим видом на своих мерт shy;венных ночных собратьев, смотреть на них, насмешливо кривя губы, с презрительной гримасой, суровыми, мрачными, непри shy;ятными глазами и отпускать насмешки. Каждую ночь видеть и быть на виду – о, ни с чем не сравнимое торжество! – демонст shy;рировать блеск своей находчивости, остроту своего плодотвор shy;ного ума такими вот перлами:

– Черт возьми!

– Ну и ну!

– Иди ты?

– Точно!

– Который парень?

– Вот этот! Нет – не он! Другой!

– Вот тот? Черт возьми! Ты про того парня?

– Которого?

– Который говорил, что он твой друг.

– Мой друг? Черт возьми? Кто сказал, что это мой друг?

– Он.

– Кончай! Откуда ты взял эту чушь? Никакой этот сукин сын мне не друг!

– Нет?

– Нет!

– Ну и ну!

– Черт возьми!

О, вечно швырять эти перлы своих убогих уст в убогие уши своих безжизненных собратьев, в синевато-серое, бессмыслен shy;ное мерцание ночи, ненавидя свои безрадостные, убогие жизни, лица своих безжизненных собратьев – вечно ненавидящих, ненавидящих и несчастных! А потом, вновь набродясь по улицам в этих давних, бесплодных и нескончаемых поисках, пресытясь ими, снова устремиться в свои камеры с той же неудержимостью, с какой покидали их!

О, дорогие друзья, разве это не та изобильная жизнь в славе, могуществе и неистовой, ликующей радости, не то замечатель shy;ное видение сияющего, чарующего города, не те герои мужчины и красавицы женщины, не все то, что Джордж Уэббер мечтал найти в юности?

Тогда почему он так несчастен? Господи Боже, неужели им – племени, которое взметнуло ввысь девяностоэтажные дома, за shy;пустило снаряды, везущие по тоннелям ежесекундно девяносто тысяч людей – не под силу отыскать маленькую дверь, в которую он мог бы войти?

Неужели людям, создавшим эти громады, не под силу сделать стул, на котором он мог бы сидеть, стол, за которым он мог бы есть пищу, а не безвкусную стряпню, комнату, где в мире, покое, уверенности он мог бы на минуту отдохнуть от всех страданий, неистовства, непокоя окружающего мира, спокойно подышать без мучений, усталости, сокрушения души!

Иногда настроение Джорджа менялось, он часами ходил по людным улицам и в окружающих толпах находил только источ shy;ник радости, предвестие некоего восхитительного приключения. Тогда он ликующе погружался с головой в городскую жизнь. Гро shy;мадные толпы будоражили его предвкушением и восторгом. Со сверхъестественно обостренными чувствами он впитывал каж shy;дую подробность этого многолюдья, постоянно готовясь увидеть хорошенькое личико и соблазнительную фигуру женщины. Каж shy;дую женщину с красивыми ногами или сильной, манящей чувст shy;венностью во внешности он тут же облекал пленительным орео shy;лом красоты, мудрости и романтики.

У Джорджа бывало на день множество неописуемых встреч и приключений. Каждая женщина проходила, терялась в толпе, и краткость этой встречи пронизывала его невыносимым чувством боли и радости, торжества и утраты. В каждые красивые уста он вкладывал слова нежности и понимания. Продавщица из уни shy;вермага становилась красноречивой, обаятельной благодаря ост shy;роумной, безукоризненной речи; в вульгарной болтливости ирландки официантки ему слышалась чарующая музыка. В этих со-щанных его воображением приключениях Джорджу никогда не приходило на ум, что ему трудно будет снискать восторг этих красавиц – что он просто-напросто нескладный юноша с мелки shy;ми чертами лица, плечистый, коротконогий, напоминающий обезьяну выставленной вперед головой и неимоверно длинными болтающимися руками. Нет: во всех этих фантазиях он принимал красивый, героический облик и мечтал о мгновенном союзе бла shy;городных душ, о немедленном потрясающем соблазнении, обла shy;гороженном прекрасной и поэтичной силой чувства.

Иногда в этих чудесных фантазиях ему отдавалась благородная леди – богатая, лет двадцати четырех – двадцати пяти (он не вы shy;носил любовниц младше себя), недавно овдовевшая, лишившаяся нелюбимого старика мужа, выйти за которого оказалась вынужде shy;на. Обстоятельства их встречи менялись от сокрушения одним уда shy;ром кулака напавшего на нее убийцы-ирландца до совершенно слу shy;чайной находки в канаве уже полузанесенного палой осенней ли shy;ствой бумажника или сумочки, в которой находились не только де shy;сять или двадцать тысяч долларов в банкнотах очень крупных до shy;стоинств, но и жемчужное ожерелье и нешлифованные драгоцен shy;ные камни, кольцо с огромным изумрудом, несколько акций или облигаций и письма с неоценимо важными секретами. Эту форму встречи Джордж предпочитал всем остальным, потому что она хоть и лишала его героизма, но давала возможность проявить столь же ценные честность и мужское достоинство. К тому же, в этом случае он получал возможность нанести ей визит.

Итак, подобрав сумочку на пустынной дорожке Центрально shy;го парка, он сразу же видел ценность ее содержимого – столь значительную, что даже скромное вознаграждение за находку со shy;ставило бы немалую сумму – и,торопливо сунув ее в карман, сразу же, правда, несколько кружным, тщательно продуманным маршрутом шел к себе в комнату, там четко, скрупулезно делал на обороте конверта опись всего найденного, при этом заметив, что инициалы на защелке сумочки совпадают с именем на обна shy;руженной внутри визитной карточке.

Покончив с описью, он брал такси и мчался по указанному адресу. Это оказывался скромный дом на Восточных Шестидеся shy;тых или же огромное мрачное здание на Пятой Авеню. Джордж предпочитал скромный дом, трехэтажный, но с узким фасадом, не бросающийся в глаза, мягкого, почти унылого цвета. Мебель в нем бывала мужской, дом все еще хранил отпечаток характера своего покойного владельца – из ореха и красного дерева, с тол shy;стыми, потертыми кожаными подушками на стульях. Справа от вестибюля находилась библиотека, темная, отделанная орехом комната с окнами в узких нишах, с полками до высокого потол shy;ка, на которых стояло десять – пятнадцать тысяч томов.

Подъехав к дому, Джордж отпускал такси и поднимался по сту shy;пеням. Дверь открывала служанка, хорошо сложенная, лет двадца shy;ти двух, она явно часто принимала ванну, на ее толстых, но строй shy;ных ногах бывали дорогие чулки из черного шелка, полученные от хозяйки. Улыбаясь, она провожала его в библиотеку, перед тем как идти докладывать хозяйке, задерживалась поворошить кочергой пылающие угли в маленьком камине, наклоняясь, обнажала повы shy;ше колен толстые белые ноги, в них глубоко врезались гофриро shy;ванные подвязки из зеленого шелка (видимо, подаренные хозяй shy;кой). Потом уходила с одной красиво раскрасневшейся от жара стороной лица, бросая ему быстрый соблазнительный взгляд, и он замечал ритмичное покачивание ее больших грудей.

Вскоре до него доносились сверху голоса: негромкий служан shy;ки, затем нервозный, раздраженный другой женщины:

– Кто там? Какой-то молодой человек? Передай, что я не мо shy;гу принять его сегодня! Меня очень расстроило случившееся!

Вспыхнув сильным, но праведным гневом на столь неблаго shy;родную отплату за его труды и честность, он широким шагом подходил к лестнице, по которой уже спускалась служанка, и об shy;ращался к ней гордым, резким голосом, негромким, но почти ме shy;таллическим – голосом, который бывает слышен далеко.