Паутина

Под сложенной кружевной скатертью смутно различались формы каких-то предметов. Приподняв скатерть, я замерла… Лампа. Разумеется, это не подлинник, не Тиффани, Лиз не стала бы держать такую красоту в глубине серванта, но подделка хороша. Почти такая же, как та, что у нас украли.

Я опустилась на корточки, осторожно вытащила лампу. Точно такая же,как наша. Стеклянные вставки тех же цветов — от кроваво-красного до желтовато-зеленого и темно-синего; тот же абажур, та же причудливо изогнутая кованая подставка. Я ясно представила себе эту лампу стоящей две недели назад в нашей гостиной, на полке с книгами возле двери.

Выпрямившись, я в полном замешательстве смотрела на лампу. И тут в моей голове зазвучали голоса. Сначала соло, затем дуэтом; число голосов увеличивалось, они начали сливаться в хоре, где каждый одновременно с другими произносил свою фразу и каждый из участников, присоединяясь к хору, увеличивал его громкость.

Приятная во многих отношениях.

Хомячок по кличке Тоффи.

Настоящая домохозяйка в будущем.

Кот по кличке Сокс.

Ей больше нравилась роль слушателя, и с этой ролью она отлично справлялась…

— Анна, милая моя? Что вы здесь делаете? — раздался голос от кухонной двери.

Я обернулась. В дверном проеме, на фоне темной прихожей, стояла Лиз в розовой пижаме с зайчиком на кармане. Она смотрела на лампу в моих руках.

— Это вы, — медленно произнесла я. — Вы — это она. Вы — Ребекка.

43

— О чем это вы, моя милая?

Ее лицо, освещенное холодным белым светом, противоречило невинно-недоуменному голосу: глаза раскрыты чуть шире, чем обычно, губы и веки мелко подрагивают, испуг в каждой черточке. Она просто пыталась оттянуть время. О своей догадке я объявила без тени сомнения — наоборот, с неопровержимой уверенностью, словно лампа-вспышка внезапно осветила все.В этот миг истина открылась, и наши с Лиз беседы промелькнули в моем сознании, словно прокручиваемая назад видеозапись: ее расспросы как бы между прочим, ее обеспокоенность моим расследованием, ее настойчивые уговоры оставить это дело ради моей же безопасности. Поставив лампу на стол, я смотрела на Лиз, как мне казалось, без всяких эмоций.

— А я действительно оказалась права, — сказала я. — Ошиблась только насчет Хелен. Вы избавились от Джералдины из опасения, что в один прекрасный день она приглядится и заподозрит…

— Нет! Все было совсем не так! Я никогда этого не сделала бы, никогда, — если бы обстоятельства не вынудили. Вы должны понять, у меня не было выбора. — Слова слетали с ее губ, а я, глядя на нее, понимала, что эти слова отрезают ей все пути назад. — Анна, она же почти догадалась! Еще немного — и она все поняла бы. Когда Джералдина переехала сюда и зашла ко мне на чашку чая, я поинтересовалась, откуда она. А услышав, что из Тисфорда,я поняла, что знаю ее,помню по начальной школе. Если я могла вспомнить ее, то она наверняка вспомнила бы меня.Внешне я, конечно, изменилась, но никто не меняется настолько, чтобы…

Приятное лицо без единой морщинки, серо-голубые глаза, маленькие руки, тонкие запястья — я как будто видела все это впервые. И только когда она замолчала, я отметила про себя, что ее манера поведения изменилась до неузнаваемости: все в ней было другим — и то, как она держалась, и выражение ее лица, и даже поза. Прежняя Лиз еще проглядывала, но маска приветливой немолодой домохозяйки слетела, как шляпа с головы.

— Я не хотела убивать ее собаку. Совсем не хотела, — продолжала она негромко. — Но я должна была избавиться от Джералдины. Если бы она серьезно отнеслась к тому письму, к телефонным звонкам, к разбитым окнам… Но она проигнорировала все предупреждения— и, значит, не оставила мне выбора. А ведь я создала для себя совершенно новую жизнь, я стала здесь своей. Если бы вы знали, как долго я искала место, где могла чувствовать себя в безопасности, — и только здесь вписалась в общество. Одна мысль о том, что все может измениться, повергает меня в ужас. Я не могу уехать отсюда… это мой дом, Анна, мой первый настоящий дом. В нем вся моя жизнь.

Она вошла в кухню и села за стол. Все вокруг теперь выглядело декорациями к спектаклю. Я поймала ее взгляд на фотографию в серебряной рамке, стоявшую рядом с вазой для фруктов. В глазах Лиз была щемящая тоска, которую ей не удалось скрыть. Две смеющиеся темноволосые девчушки с ямочками на розовых щеках…

— А ведь это не ваши дочери, верно? — сказала я. — Эти девочки не имеют к вам никакого отношения.

Не глядя на меня, она кивнула. Ее глаза все еще были устремлены на фотографию.

— Снимок прислал мне директор колонии для малолетних правонарушителей. Это его внучки. Мне всегда хотелось иметь свою семью, но слишком многое пришлось бы скрывать. Разве я сумела бы сохранить в секрете от мужа и детей, кто я на самом деле? А фантазии — все же лучше, чем ничего. Временами я и сама верила, что они мои дочери. И этого было почти достаточно… Кейти и Эллис. Я сама выбрала им имена — и неважно, как их в действительности зовут. Мне было так хорошо здесь, пока не приехала Джералдина. Я жила именно той жизнью, о которой всегда мечтала. Я бы не причинила зла никому и ничему, если бы…

Это было похоже на разговор во сне. Меня захлестнула горячая волна сочувствия, но я подавила жалость.

— А чем вам помешал Сокс? Вы уже не опасались разоблачения, однако покалечили и убили несчастное животное…

— Я не собиралась делать ни того ни другого! — простонала она. Лицо ее было абсолютно неподвижно, словно она превратилась в чревовещателя. — Я никогда не обидела бы Сокса, если бы… если бы он не повадился ходить к вам, даже когда я была дома… Мне показалось, что до меня ему больше нет никакого дела. Однажды ночью он запрыгнул ко мне на кровать, когда я как раз и думала об этом, и я… ударила его наотмашь. Не сдержалась. А вскоре увидела его вечером у блюдца с кормом. Как он смотрел на меня! Вроде я для него никто — так, человек с улицы, который обязан его кормить. Я подняла его и…

Все ясно. Мысленно я перенеслась в квартиру Аннет Уотсон и вновь слушала ее рассказ про убийство хомячка Тоффи.

— Увидев, что он мертв, я… запаниковала, — сбивчиво продолжила она. — Испугалась, что вы заподозрите меня, испугалась того, что натворила. Честно сказать, даже не знаю, о чем я думала. В общем, я оставила его на вашей садовой дорожке, чтобы выего нашли и рассказали мне.А я смогла бы убедить себя в том, что он умер от старости, что он, как обычно, вышел ночью из дома и…

Замолчав на секунду, она сделала глубокий вдох. Я заметила влажный блеск в ее глазах.

— Но у меня и в мыслях не было причинить зло вам, Анна! Никогда. Да, я кинула в ваше окно камень, но сначала дождалась, пока вы выключите свет. Я знала, что вы уже наверху, в спальне. Мне всего-то и надо было напугать вас, остановить ваши поиски сведений обо мне, ведь вы и так уже узнали слишком многое. Я понимала, что это лишь вопрос времени. Если вы продолжите ваше расследование, то скоро сообразите, что к чему, и…

Она перевела взгляд на лампу «под Тиффани».

— Мы так много говорили с вами, — задумчиво произнесла она. — Иногда вы так сильно напоминали мне меня саму. Вы ведь сохраните мою тайну. Анна… мы останемся друзьями? Вы единственный человек в этой деревне, кто меня по-настоящему понимает. Неужели то, что вы обо мне узнали, так много для вас значит?

Я стояла и в упор смотрела на нее. Только теперь ужас, которым я должна была бы проникнуться, едва увидев лампу, обрушился на меня. Боже правый, а я-то полностью доверяла этой женщине, почти любила! Я будто ненароком сдвинула камень в прекрасном саду — и обнаружила тошнотворный клубок полупрозрачных червей. Меня передернуло от омерзения: я вспомнила то утро, когда помогала ей хоронить Сокса.