Павел I
Шрифт:
2 декабря. Четверг. Его Высочество встать изволил в осьмом часу. За чаем изволил рассказывать мне о снах, кои он сей ночи видел. По окончании сего повествования дал я знать Его Высочеству, что сны никогда ничево не значат и что одни только суеверы и люди слабоумные выводят из них разные толкования . «Отчево ж они бывают?»– спросил меня Государь. Отвечал я, что сны производят испорченной желудок и бродящее воображение, чем-нибудь встревоженное или весьма наполненное. <…>
7 декабря. Вторник. <…> У Его Высочества ужасная привычка, чтоб спешить во всем: спешить вставать, спешить кушать, спешить опочивать ложиться. Перед обедом <…> за час еще времени или более до того, как за стол обыкновенно у нас садятся (т. е. в начале второго часу), засылает тайно к Никите Ивановичу гоффурьера, чтоб
8 декабря. Середа. <…> Рассказывал я Его Высочеству и Отцу Платону об обеде Государя Петра Великого, как он обыкновенно с самого утра приказывал для себя студень приготовлять и что завсегда рано за стол саживался. Государь Великой Князь изволил сказать к этому: «В этом мог бы и я легко блаженныя памяти Государю последовать и весьма бы рад был, если б дозволили. Желаю только, чтоб мог последовать и в протчем, почему он великим назван». <…>
9 декабря. Четверг. <…> Его Превосходительство Никита Иванович и гр. Иван Григорьевич рассуждали, что если бы в других местах жить так оплошно, как мы здесь живем, и так открыто, то б давно все у нас перекрали и нас бы перерезали: запираем ворота деревянным запором; двор огорожен бездельным бревенчатым оплотом, вместо того, что в других землях строятся замком, и ворота всякую ночь запирают большими замками и железными запорами, а и тут посредине города воруют и разбойничают. Причиною такой у нас безопасности полагали Никита Иванович и граф Иван Григорьич добродушие и основательность нашего народа вообще. Граф Александр Сергеич Строганов сказал к тому: «Croyez moi, que ce n’est que betise. Notre peuple est ce que l’on veut bien qu’il soit». <Перевод: А по-моему, это из-за глупости. От нашего народа можно добиться всего, чего пожелаешь>. Его Высочество на сие последнее изволил сказать ему: «А что ж, разве это худо, что наш народ таков, каким хочешь, чтоб был он? В этом мне кажется худобы еще нет. Поэтому и стало, что все от тово только зависит, чтоб те хороши были, коим хотеть-та надобно, чтоб он был таков или инаков». <Перевод: А по-моему, это очень хорошо, что от нашего народа можно добиться всего, чего пожелаешь. Главное, чтоб были хороши те, кто желает им управлять>. Разговаривая о полицмейстерах <…>, сказал граф Александр Сергеич: «Да где ж у нас возьмешь такова человека, чтоб данной большой ему власти во зло не употребил». Государь с некоторым сердцем изволил на то молвить: – «Что ж, сударь, так разве честных людей у нас совсем нет?»<…>
11 декабря. Суббота. Государь изволил проснуться в седьмом часу. Жаловался, что голова болит и оставлен часов до десяти в постеле <…>. Разговорились мы потом о разделениях Его Высочества, какие он делает в головной своей болезни. По его системе четыре их рода: круглая, плоская, простая и ломовая болезнь. Круглою изволит называть ту головную болезнь, когда голова болит у него в затылке; плоскою ту, когда лоб болит; простою, когда голова слегка побаливает; ломовою, когда вся голова очень болит. <…>
15 декабря. Середа. <…> После учения изволил в желтой комнате кругом попрыгивать. Бегали за ним собачки и ужасной лай и шум подняли. <…>
18 декабря. Суббота. <…> Пришло мне не знаю как-то в голову из Ломоносова похвального слова Государыне Елисавете Петровне то место, где написано: «Ты едина истинная наследница, Ты Дщерь моего Просветителя». <…> И как я оное выговорил, то Его Высочество, смеючись, изволил сказать: – «Это, конечно, уже из сочинениев дурака Ломоносова». Хотя он сие и шутя изволил сказать, однако же говорил я ему на то: «Желательно, Милостивой Государь, чтобы много таких дураков у нас было. <…> Вы Великой Князь Российской. Надобно вам быть и покровителем Муз российских. Какое для молодых учащихся Россиян будет ободрение, когда они приметят или услышат, что уже человек таких великих дарований, как Ломоносов, пренебрегается?» <…> Его Высочество,
выслушавши, изволил говорить, что это, конечно, справедливо и что он пошутил только. <…>24 декабря. Пятница.<…> Зашла речь о саранче. Его Высочество изволил говорить: «Как летит она таким облаком, так можно бы картечами по ней выстрелить, авось-либо тем и отогнать бы ее можно».
(Порошин. Ст. 2–5, 9, 17, 20, 22–25, 37–38, 40, 43, 45–46, 50–51, 53–57, 69, 86–87, 91, 102–104, 130, 153–155, 166–167, 170–171, 177–178, 183, 192–193, 205)
1765
1 января. Суббота. Его Высочество проснуться изволил седьмого часу было три четверти <…>. Зашло у нас рассуждение о новом годе и вообще о времени. Говорили мы о его неизмеримости, и какое это обширное позорище, когда себе представишь все прешедшие веки, наполненные бесчисленными приключениями и делами, и все следующие, кои теперь еще пусты и будут також наполнены. Государь изволил сказывать мне, что он преж сего плакивал, воображая себе такое времени пространство и что наконец умереть должно. <…>
3 января. Понедельник. <…> Его Высочество имеет за собою недостаточек, всем таким людям свойственный, кои более привыкли видеть хотения свои исполненными, нежели к отказам и к терпению. Все хочется, чтоб делалось по-нашему. А нельзя сказать, чтоб все до одного желания наши таковы были, на которые бы благоразумие и об общей пользе попечение всегда соглашаться дозволяло. <…>
28 февраля. Понедельник. <…> Читал я Его Высочеству Вертотову Историю об Ордене Мальтийских кавалеров. Изволил он потом забавляться и, привязав к кавалерии своей флаг адмиральской, представлять себя кавалером Мальтийским. В девятом часу сели мы ужинать. Разговаривали о Москве и о драматических представлениях. Хотели было из-за стола уже вставать, как не помню кто-то из нас попросил масла и сыру. Великой Князь, осердясь тут на тафельдекера, сказал: – «Для чево прежде не ставите?»– И потом, оборотясь к нам: – «Это они все для себя воруют». Вооружились мы все на Его Высочество и говорили ему по-французски, как дурно оскорблять таким словом человека, о котором, он, конечно, заподлинно знать не может, виноват ли он или нет <…>, как дурен оной поступок был и как он тем у людей в ненависть привести себя может. Признавался он в том и раскаивался. <…>
4 марта. Пятница. <…> По окончании учения забавлялся, привеся к кавалерии своей флаг адмиральской. Представлял себя послом Мальтийским и говорил перед маленьким князем Куракиным речь; потом играл с ним в шахматы. <…>
5 апреля. Вторник. Встал в семь часов. Приехав, я сказал ему о смерти Ломоносова. Ответил: – « Что о дураке жалеть, казну только разорял и ничего не сделал». Платон приехал. О Ломоносове еще, и он сожалел, возбуждая к тому и Великого Князя. <…> Играл Великой Князь в воланы, а потом в войну.
9 июля. Суббота. <…> После обеда поехали мы водою на Каменной Остров. <…> На Малой Невке рыбаки рыбу ловили, тянули тоню. Пристали и мы и велели тянуть тоню; на счастье Его Высочества вытянули они большую лосось. Цесаревич пожаловал им империал. <…>
13 июля. Середа. <…> Я зачал сего дня с Его Высочеством геометрию. <…> В то время, как слушал Государь моих лекций, был жестокой гром и пресильной дождь. Его Высочество робел несколько и спрашивал меня, думаю ли я, чтоб севодни Страшной Суд мог случиться? <…>
31 июля. Воскресенье. Его Высочество проснуться изволил в шесть часов. <…> Часу в одиннадцатом изволил Его Высочество от морских господ флагманов принимать рапорты, с коими они обыкновенно по воскресным дням приезжают. <…>
4 августа. Четверг. <…> Встали мы из-за стола. Зашла у нас речь о покойном Государе Петре III, которая, однако ж, скоро прекратилась <…>.
5 августа. Пятница. <…> Начал Его Высочество жаловаться, что голова у него болит и что ему тошно. Изволил пойтить в опочивальню и раздеться. <…>. Вырвало Великого Князя всем почти севоднишним обедом. Его Высочество <…> часто бывает подвержен так называемым индижестиям, по той притчине, что очень скоро кушает и куски весьма мало разжевывает и от того желудку своему дает несносную работу. <…>