Паж цесаревны

— О, Юля! Юля! — прошептала принцесса, — мы должны его спасти во что бы то ни стало.

— Это безумие! Что можем сделать мы, две слабые девочки? Сейчас сюда для розыска съедутся сановники — и все пропало!

Принцесса на мгновение поникла головою. Потом лицо ее приняло сосредоточенное выражение.

— Юля! Юля! — прошептала она, — как это ужасно! Я бессильна помочь этому несчастному…

Но как ни тихо были сказаны эти слова, Долинский их услышал и отошел от крошечного оконца. Его лицо скрылось за решеткой. Он не хотел своим скорбным видом еще более увеличивать отчаяние бедных девочек. Вдруг Юлиана весело вскрикнула и захлопала в ладоши. Христина в ужасе зажала ей рот рукою.

— Безумная! Что ты делаешь! Там караульный! — вся трепеща, сказала она.

Но Юлиана в эту минуту все, казалось, забыла: и караульного, и опасность, и весь мир! Лицо ее так и сияло. Черные глаза лукаво блестели. Она протянула руку и указала на что-то подруге.

— Видишь? Видишь? Вот спасение! — лепетала она. Действительно, спасение было возможнее, нежели мог думать о том заключенный.

У наружной стены стоял большой ящик со старыми использованными гвоздями, пучками веревок и прочими принадлежностями хозяйства тайного пыточного отдела. Проницательный взгляд Юлианы заметил крошечную дверцу, чуть высунувшуюся из-за ящика своими ржавыми петлями. Если отодвинуть ящик и открыть дверцу, то узник очутится на дворике «тайной» и оттуда может бежать… Лишь бы только дверь оказалась не запертой на замок, а то… все пропало.

Хорошенькая юная фрейлина всплеснула руками.

— Скорее, скорее! Помоги мне, Христя!

— Что ты хочешь делать, Юля? — прошептала та, и обычная робость заменила недавнюю решительность девочки. Она уже отчаялась в спасении узника.

— Молчи! Не время теперь! — прошептала юная Мегден, — делай то, что буду делать я! — повелительно присовокупила она.

И обе подруги в четыре руки принялись за работу. В один миг ящик был опорожнен от гвоздей и прочей ветоши.

Обливаясь потом, девочки неслышно делали свое дело.

Теперь, когда все содержимое ящика валялось в траве, он легко поддался усилиям слабых ручонок. Вот ящик сдвинут. Перед ними дверь или, вернее, дверца, величиною не более входа в собачью конуру.

Юлиана бросила быстрый взгляд на запор двери.

— Слава Богу! Замка нет, одна задвижка! Бог смилостивился над несчастным заключенным!

Христина в два прыжка очутилась у окна тюрьмы.

— Господин офицер, выходите, скорее, выходите! — прошептала она взволнованно, вперяя лихорадочно загоревшиеся глаза в темноту подземелья.

Бледное лицо узника снова показалось за решеткой.

— Благослови вас Бог, принцесса! — произнес Долинский, осеняя девочку крестным знамением.

В тот же момент щелкнула задвижка под быстрой рукой Юли, и торжествующая смуглянка распахнула дверцу.

— Выходите же! — прошептала она, радостно сияя глазами.

Лицо Юрия исчезло за решеткой и сейчас же появилось в крошечном пространстве дверцы, откуда Долинский вышел, согнувшись, и вслед за тем предстал взволнованный и потрясенный перед обеими подругами.

— Нет слов благодарить вас! — произнес он вздрагивающим голосом, — но имена ваши будут произноситься постоянно в моих горячих молитвах…

И он снова обратил признательный взор к Христине.

— Даст Бог, я еще послужу вам верой и правдой, ваша светлость! — произнес он тихо и с благоговением поцеловал протянутую ручку молодой принцессы. Потом горячо пожал руку ее фрейлины и, перепрыгнув высокий забор «тайного» дворика, быстро зашагал по набережной, с трудом удерживая охватившее его безумное волнение.

Девочки снова старательно заперли роковую дверцу, придвинули к ней ящик, наполнили его гвоздями и рухлядью и незаметно выскользнули со двора.

Это было как раз вовремя, потому что по дороге к страшному дому ехала коляска с самим сиятельным Бироном, очевидно, пожелавшим лично присутствовать при розыске. За коляскою Бирона, в другой коляске, скакал во всю прыть генерал Ушаков со своим помощником и Никитою Юрьевичем Трубецким, генерал-прокурором того времени.

Вот они направились к «тайному» домику.

— Ха, ха, ха, ха! — весело расхохоталась Юлиана, когда промчавшиеся мимо них экипажи скрылись за поворотом летнего дворца.

— Что ты? — удивилась Христина. — Чему ты смеешься?

— Нет! Нет, ты только вообрази, с каким длинным носом отъедет милейший граф Бирон, не найдя преступника на его месте! Ха, ха, ха, ха! Ах, как бы мне хотелось посмотреть на него хоть в щелочку!.. А генерал-прокурор?.. Ведь никому в голову не придет способ исчезновения. Ведь ключ хранится-то у самого страшного Ушакова! И солдат нельзя под ответ подвести! Все на месте. Я убеждена, что все припишут вмешательству злого духа и дьявольского наваждения! Ха, ха! ха! — с громким хохотом говорила Юлиана, но вдруг разом умолкла и притихла. В двух шагах от девочек очутилась рассерженная донельзя их таинственным исчезновением госпожа Адеркас.

Глава IX Темною ночью — черным лесом

Черная непроходимая глушь со всех сторон, куда ни кинешь взор. Правда, лес поредел. Костлявая рука осени сорвала пышный зеленокудрый убор с кустов и деревьев, но деревья и кусты так плотно жмутся друг к другу, что делают затруднительным путь. А скрестившиеся ветки образуют чащу, в которой жутко и темно кажется даже в яркий летний полдень, а осенним октябрьским вечером и совсем страшно одинокому путнику, забредшему в эту глушь.

Лес спереди, лес сзади, лес со всех сторон…

Худенькая, маленькая, сгорбленная странница с котомкой за плечами одиноко бредет по лесной тропинке, опираясь на посох. С нею рядом шагает крошечная фигурка шестилетнего мальчика.

Странница эта — Наталья Дмитриевна Долинская. Крошечная фигурка, придерживающаяся за ее юбку, — Андрюша.

Вот уже более трех недель длится их путешествие. Ушли, когда еще было теплое и солнечное бабье лето, а теперь совсем осень на дворе установилась. Под самым Петербургом примкнули они к партии богомольцев, направлявшихся в Лавру под Троицу. Но вскоре пришлось отстать. Успеть за богомольцами слабой и болезненной Наталье Дмитриевне было не под силу. К тому же она простудилась дорогой, приходилось заходить в крестьянские избы ночевать, чтобы не дрожать на ночном воздухе, а богомольцы торопились. И вот снова мать с сыном очутились одинокими путниками.

Наталья Дмитриевна изнемогала. Кашель, усталость, невыносимая боль в груди, а пуще всего страшная томительная неизвестность о дорогом человеке — все это подрывало силы молодой женщины. А тут еще крошка Андрюша не мог идти. Поневоле приходилось его нести на руках большую часть дороги. Кое-где им удавалось, правда, подрядить телегу, едущую обратно с ярмарки из какого-нибудь города. Возница, проникнутый сожалением к молодой богомолке (как называла себя Наталья Долинская) и ее крошечному сынишке, сажал их к себе и подвозил немного.