Пчелиный пастырь
Шрифт:
В свое время Хемингуэй научил Лонги, что не следует спрашивать, по ком звонит колокол. Здесь не следует даже спрашивать, кто звонит в него.
Христиансен выжимает скорость. Призрачный поселок исчезает позади них.
Временами машину окутывают полосы тумана, пронизанного солнечными стрелами. Чирикают воробьи, щебечут певчие дрозды, зеленушки. Автомобиль едет вдоль высохшего потока. По карте это, должно быть, Булес, который «течет» (это просто такое выражение) к северу. Они оставили водораздел позади. Обожженных деревьев теперь становится меньше. Некоторые из них уже выздоравливают. Это образ Франции 1943 года, но Эме сдерживается и не заговаривает об этом. Датчанина это не касается.
За пихтами и каменными дубами там и сям проглядывают каштаны, оливковые деревья, смоковницы, еще дальше чередуются похожие на складки аккордеона бесконечные волны виноградников и
Появляется стадо коз. Их колокольчики звенят, как колокольчик мальчика-певчего во время торжественной мессы. Датчанин тормозит. Мотор работает на подозрительно малых оборотах. Пастух собирает своих коз с золотистыми прямоугольниками глаз. Некоторые из них карабкаются по откосам, готовые к прыжку. Пастуху, наверное, лет шестьдесят, у него глаза как у араба и очень худое лицо. Костлявая рука его сжимает руль велосипеда со смешной предохранительной сеткой, тяжело нагруженного его скарбом, который он перевозит с места на место. У Эме возникает такое чувство, будто он уже видел это лицо — лицо покойника. Пастух их не замечает, хотя находится в нескольких шагах от них.
— Эй! Добрый человек! — кричит Эме.
Эспарра никогда иначе не заговаривает с незнакомцем. Добрый человек — это каталонский эквивалент кастильского «hombre». В трех метрах от них мужчина отскакивает в сторону.
— Вы не знаете, мсье, есть в Венса гараж Берлье?..
Добрый человек (он же мсье) обгоняет их. Он не видел их и не слышал. Его пес задирает лапу перед самой машиной, потом злобно облаивает отставших коз. Одна старая коза с бородкой готова дать ему отпор. Она показывает рога, пес — клыки. Они сделали свое дело. И теперь они идут бок о бок, оставив машину позади. Ни коза, ни собака, ни пастух не обернутся. Два мира столкнулись тут в потрясающем безразличии друг к другу.
— Он словно сошел с картины «Положение во гроб», — говорит Христиансен.
Верно! Те же черты, тот же ранящий глаз скелет — испанский реализм в изображении смерти. И если уж «Положение во гроб» начинает разгуливать по горам, то каков же грядет Апокалипсис?
Дорога становится шире. Женщины и дети во фруктовых садах машут им руками. Деревья пострадали — год выпал засушливый и не хватает рабочих рук, которые поливали бы их. Едва ли будет большой урожай.
На последнем повороте перед равниной датчанин резко тормозит, и Эме лбом бьет поклон стеклу. Дорога перегорожена колючей проволокой. Ее охраняют солдаты и два полевых жандарма.
— Halt! Polizei! [100]
Для вящей убедительности один из них дал сигнал «стоп» круглым дорожным знаком цвета крови.
Эме берет бумажник датчанина, отдает его немцам, вытаскивает из своего бумажника документы и тоже отдает их солдатам. Все в порядке. Но тогда почему же сжимается сердце? От ожидания. Печальный ефрейтор явно не прочитал всех книг [101] .
«Тоска Зеленая! Ну точь-в-точь Тоска Зеленая!» — «Спасибо, Бандит. Я и сам вижу». Ефрейтор в самом деле похож на того немецкого офицера из офлага, которому они все время подбирали подходящие прозвища: Вдовец, Унылая Морда, Бледная Рожа, Длинная Физия, а главное — Тоска Зеленая.
100
Стой! Полиция! (нем.).
101
Перефразированная строка из стихотворения Стефана Малларме «Морской ветер»: «Печальна плоть, увы, и я прочел все книги».
Ефрейтор возвращает бумаги. Мундир у него потрепанный, хоть и чистый. Армия-победительница пообносилась. На своем лагерном немецком языке Эме объясняет ситуацию и причины, в силу коих караван застрял в горах. Маузеры опущены.
— «Берлье» капут! Ganz [102] капут!
Он указывает назад, на вызывающий сострадание радиатор.
— Ach, so [103] , «Берлье»!
Ефрейтор обнаруживает проблески разума. Kein [104] «Берлье»! Nicht [105] «Берлье» в Бультернере или в Венса! Ни шиша! Полюбуйся на этот вольный
перевод! Перпиньян или Прад!102
Совсем (нем.).
103
Ах, так (нем.).
104
Никакого (нем.).
105
Нет (нем.).
— Брад? Was? [106]
— So, so, Брад.
— А! Прад?
— So, so, Брад.
Это означает Прад в пятнадцати километрах. Туда и обратно это будет тридцать.
— Danke sehr [107] .
Лонги сует в руки печального ефрейтора горшок с медом.
— Honig! Nicht Kunsthonig. Honig. F"ur Sie. Auf Wiedersehen [108] , красавчик!
Но перед своими «ауфвидерзейнами» он сказал им, что сегодня же проедет здесь обратно. Этак будет лучше. Ефрейтор облизывает палец, потому что горшок закрыт неплотно, и губы его обнажают в улыбке ослепительно белый ряд зубов. Рогатки раздвигаются.
106
Что? (нем.).
107
Большое спасибо (нем.).
108
Мед! Не искусственный. Мед. Для вас. До свидания (искаж. нем.).
«Ситроен» снова трогается, икая — тому виной сцепление, которое дает неожиданную скорость. Христиансен считает километры и литры бензина. Вечно его не хватает. Талонов осталось только на пять литров.
— Не беда! У нас еще есть мед!
— Ты полагаешь, что «ситроен» будет жрать мед?! — говорит Христиансен, похлопывая правой рукой по бедру своего бывшего соперника.
Укрепленный городок Бультернер одет в чепец из охряной черепицы, украшен деревянной резьбой, при въезде в него стоят два черных кипариса. Оливковое дерево шевелит и позвякивает своими маленькими серебряными ложечками, выделяясь светлым пятном на фоне темной каменной громады, над которой ведут бой облака.
Не признаваясь себе в этом, оба художника дают один и тот же несбыточный обет — рисовать Бультернер до скончания века.
По этой дороге Эме в свое время проезжал дважды, но в памяти его осталась лишь ее прелесть. Долина Теты представлялась ему более широкой, более изобильной и величественной, чем долина Теша. Сами названия подсказывают это: он — Теш — скачущий, стремительный, танцующий, а она — Тета — нежная, женственная, плодоносная. Поток-Мужчина и река-Женщина вот так и текут до самого моря, ни разу не соприкоснувшись друг с другом, текут, чтобы навсегда слиться в этом бездонном брачном союзе.
Призраки Аспры остались где-то далеко. Между ними неожиданно возникла своего рода симпатия.
Датчанин замедляет ход: колонна немецких машин. Христиансен вжимается в обочину.
— А эта Алиса недурна, — неожиданно произносит он. — Она замужем. И муж ее не обременяет. Он в плену в Силезии. Зря ты на нее не клюнул!
Эме сжимает губы. Значит, Алиса наврала ему, что ее муж живет в Бордо! И он ей поверил! Бумеранг вернулся к нему. Конечно, Христиансен не мог знать ни о чем. Все время, пока Эме был в плену, он переписывался с Натали. Он смотрел на нее как на жену. Он дал ей доверенность на получение содержания. Когда он вернется, он женится на ней. Это гнусная история, самая горькая история — в первый же вечер по его возвращении Натали призналась ему, что ждала его целых три года, но несколько месяцев назад не выдержала. И с тех пор она живет… с чиновником из министерства по делам военнопленных, с которым она познакомилась, когда составляла ходатайства о репатриации Эме! В жизни прочных привязанностей не существует, тем более когда идет война. И в довершение всего он возвращается во Францию и его прикомандировывают к министерству по делам военнопленных! Больше и думать нечего о том, чтобы снова увидеться с Натали, которая так интересно рассказывала о гекко и о планктоне! Галантный роман Арлекина закончился мелодрамой Пиксерекура! И вот Эме, который был этим потрясен, потрясен до такой степени, что даже не смог ни о чем рассказать Альберу Мелмейстеру, теперь, сам того не зная, обманывает неизвестного товарища по несчастью, оставшегося в Силезии!