Печаль без конца

Однако должна же быть хоть какая-то ниточка… Пожалуй, за все время службы в должности коронера у него не было такого запутанного дела… Как тут снова не помянуть яйца Сатаны?..

Но вот что-то, словно пчела, зажужжало в голове. А не видел ли он этого субчика раньше? Где? Когда?.. Быть может, на рынке в один из воскресных дней, когда они с Кутбертом отлавливали карманных воришек? Так чего же он до сих пор не велел Кутберту заняться этим типом? А теперь уж бесполезно отдавать такое распоряжение. Эх, ты, коронер! Гнать тебя надо поганой метлою!

Он тряхнул головой. Пчела почти уже перестала жужжать в ней, но память еще подсказывала что-то. Когда Кутберт совсем недавно разбудил его сообщением о нападении на сестру Кристину, в его похмельной башке мелькнул, кажется, облик этого сумасшедшего? Тот вроде бы сидел вчера вечером в зале гостиницы. Или там был высоченный и худющий брат Мэтью? А этот при чем?.. Но все заслонило воспоминание о пышной груди Сигни…

Черт! Почему, когда его пьешь, эль так здорово проясняет голову, а на следующее утро она оказывается никуда не годной?

Он не стал даже пытаться ответить на вопрос, а принялся еще усерднее рыться в постельной соломе, разбрасывая охапки по полу.

И вдруг рука наткнулась на что-то твердое. Он вытащил находку. Ничего особенного — небольшой кожаный кошель, изрядно потертый. Тесемки, которыми он привязывался к поясу, обрезаны. Безусловно, кошель принадлежал последнему обитателю комнатушки, потому что — Ральф знал — солому здесь меняют для каждого, кто поступал в лазарет.

Он отложил кошель в сторону, еще раз перетряхнул всю солому и, встав на колени, заглянул под койку. Там что-то темнело. Это был смятый кусок грубой ткани. Точнее, небольшой мешок. Он осмотрел его под светом факела, увидел, что внутри мешок покрыт серой пылью. Провел по ней пальцем — она оказалась шероховатой, как песок. Но это был не песок.

Он потер то, что у него осталось на пальцах, присмотрелся, даже принюхался. Засевшая в голове пчела снова зажужжала.

Ральф рассмеялся.

— Эй, Кутберт! — закричал он. — Ты здесь? Иди сюда и позови брата Томаса!

ГЛАВА 41

На следующий день робкие лучи солнца сумели прорваться сквозь пелену туч и немного осветить и согреть землю в преддверии нового шторма. Но даже солнце не могло разогнать мрачное настроение сестры Руфи и брата Мэтью.

Оба они находились сейчас в покоях настоятельницы и, судя по всему, чувствовали себя не лучшим образом. Однако не все присутствующие там пребывали в столь подавленном состоянии: Элинор выглядела лишь озабоченной, таким же казался и брат Эндрю, а на лице сестры Анны даже играла легкая улыбка.

Перед ними стояло еще четверо: коронер Ральф, брат Томас и пресловутый безумец. Его руки были связаны, но все равно Кутберт держал его за плечо.

На столе посреди комнаты лежали две вещи: заполненный чем-то мешок и пустой кошель. А рядом с ними еще два предмета, уже известные раньше и находящиеся на особом попечении сестры Руфи: две кости — бедренная и коленная чашечка.

— Повтори, мошенник, то, что уже рассказал! — велел безумцу Ральф, указывая на кости. — Чтобы все услышали и ни у кого не осталось ни тени сомнения.

Задержанный беспокойно оглянулся, прокашлялся.

— Ну да, — произнес он, — чего тут говорить? Правильно. Они овечьи. От овцы то есть.

Брат Эндрю не позволил своему рту растянуться в улыбке. Элинор вообще прикрыла рот рукой.

— Итак, — посчитал нужным разъяснить Ральф, — мощи, которые ты собирался продать монастырю, принадлежат убиенной тобою овце, так? А что припрятано здесь? — Он ткнул пальцем в мешок на столе.

Бывший безумец молчал.

Ральф подошел к столу, начал выкладывать из мешка содержимое.

— Еще немного овечьих костей! — объявлял он, как балаганный фокусник на рынке. — Пузырьки с овечьей кровью!.. Клочки шерсти! Тоже овечьей.

Хозяин всего этого добра молчал, уставившись на свои босые ноги.

— Для чего шерсть? — продолжал пояснения Ральф. — Наверное, чтобы продавать как волосы святых, поседевших от мук… Скажи что-нибудь, негодяй, если я не прав!

— Вы желаете, чтобы я признался, коронер? — спросил пленник.

Голос у него не дрожал, но на лице сквозь сильный загар проступила бледность.

— Можешь признаться, можешь отказаться от признания, теперь это значения не имеет. Улики налицо.

— Вы будете пытать меня?

— Нет необходимости. Все ясно и так. Но разъясню для тех, кому еще не вполне ясно. Послушайте. У одного местного крестьянина пропала овца. Он сообщил куда следует, то есть нам. Я послал Кутберта расследовать. Выяснилось, что волки и прочие дикие звери тут ни при чем и что овцу украли. Кто? Кругом свои, знакомые люди. Мы установили слежку, и мой помощник стал свидетелем того, как ты, — Ральф ткнул в задержанного, — украл на днях еще одну овцу, зарезал ее, освежевал, очистил несколько костей. Все остальное ты запрятал в кусты, а кости и хороший шмат мяса уложил в свой мешок и тоже спрятал, но в другом месте. Кутберт мог бы арестовать тебя тогда же за кражу овцы — наверное, уже не первую, — но решил посоветоваться со мной, поскольку ты уже был у нас на подозрении по другому поводу. И он правильно сделал, так как его рассказ напомнил кое о чем, что мне привелось тогда же увидеть в сельской гостинице.

Задержанный неловко переминался с ноги на ногу, но молчал. Ральф ухмыльнулся:

— Рассказывать дальше? Осталось уже немного. От хозяина гостиницы я узнал, что ты любил беседовать там с теми странниками, у кого водились деньжата. За тобой продолжали следить, и ты сделал то, чего мы от тебя ожидали: пошел туда, где спрятал мешок, и вернулся с ним в гостиницу. Там тебя встретил один из богатых пилигримов, кому ты обещал продать ценную святую реликвию… Сказать какую? Немного крови одного святого… Какого? Если не ошибаюсь… — Ральф взглянул на Томаса. — Святого Поколума, так?

— Святого Поколума Бутири, — уточнил тот.

Всегда сдержанный брат Эндрю фыркнул.

— Масло! — вскричал он. — Причисленный к лику святых горшок масла! Вот что это такое! Бутирон — по-гречески «масло».

Он согнулся от смеха.

— Да, — с улыбкой сказал Томас. — Надо признать, наш продавец реликвий шутник и обладает некоторым знанием латыни и греческого… Вы, часом, не были раньше священнослужителем?

Пленник не ответил.

— Пилигрим латыни не знал, — продолжал Томас, — но я ее знаю немного, и я был рядом с продавцом и покупателем. Конечно, прикрыв лицо капюшоном.

— Слышишь все это, обманщик? — обратился Ральф к задержанному. — Так нужно ли пытать тебя, несчастного, если у нас есть показания моего помощника и брата Томаса?

Молчавший все это время брат Мэтью вдруг воскликнул:

— Но этот человек невиновен! То, что вы рассказали здесь, ничего не доказывает. Его самого могли обмануть. Овца могла сама заблудиться в лесу. Ваш помощник мог выдумать все, что он якобы видел… И потом, — голос его окреп, — если мы верим в явленные нам Господом чудеса, почему нельзя к ним причислить превращение кости овцы в чудотворные мощи святого Скаллагрима?..