Печальные тропики

Жены обычно живут в добром согласии. И хотя участь первой жены кажется порой неблагодарной — в то время как она работает, ее муж развлекается со своими молодыми возлюбленными, — у нее не возникает по этому поводу досады. Ведь подобное распределение ролей не является ни незыблемым, ни неукоснительным, и порой муж затевает игры и с первой женой. Радости жизни ни в коем случае не закрыты для нее. Кроме того, незначительность участия первой жены в отношениях влюбленного товарищества компенсируется ее более солидным положением и возможностью влиять на молодых товарок.

Полигамность брака вождя имеет серьезные последствия для жизни группы. Вырывая периодически молодых женщин из регулярного цикла браков, вождь нарушает равновесие между числом юношей и девушек брачного возраста. Молодые мужчины становятся главными жертвами подобного положения — они осуждены либо оставаться холостыми на протяжении многих лет, либо жениться на вдовах или старых женщинах, от которых отказались их мужья.

Итак, привилегия полигамии представляет собой важную уступку группы своему вождю. Что же означает эта привилегия с его точки зрения? Естественно, ему импонирует возможность доступа к молодым и красивым девушкам; это дает ему удовлетворение не столько физическое, сколько эмоциональное. Однако главным образом полигамный брак и его специфические атрибуты служат средством помочь вождю выполнять свои обязанности. Если бы он был один, то ему было бы трудно делать больше, чем остальные. Его второстепенные жены, освобожденные от тяжелых обязанностей своего пола, оказывают ему поддержку и утешение. Они одновременно являются вознаграждением за власть и ее инструментом.

VI. Тупи-кавахиб

На пироге

Я покинул Куябу в июне, а теперь уже сентябрь. Вот уже месяца три как я брожу по плато. Пока отдыхают быки и мулы, я живу в лагере с индейцами, а в то время, как неровная иноходь мула набивает мне синяки, вспоминаю отдельные эпизоды из своего путешествия и размышляю о смысле своей затеи.

Меня начинает одолевать скука. Уже несколько недель перед моими глазами расстилается однообразная саванна, такая сухая, что живые растения трудно отличить здесь от увядшей зелени, тут и там виднеющейся на месте покинутого лагеря. Отдельные черные следы пожаров в бруссе сменяются землей, сплошь выжженной солнцем.

Мы прошли от Утиарити до Журуэны, затем до Жуины, Кам-пус-Новус и Вильены. Теперь мы двигались к последним постам на плато: Трес-Буритис и Баран-ди-Мелгасу, которые находятся уже на спуске.

Почти при каждом переходе мы теряли одного или двух быков— они гибли от жажды, усталости или из-за отравления ядовитой травой. Переходя через речку по прогнившему мостику, несколько быков упали в воду вместе с грузом, и мы с большим трудом спасли экспедиционную казну. Но подобные происшествия случаются редко. Ежедневно повторяется одно и то же: разбивка лагеря, подвешивание гамаков и противомоскитных сеток, размещение грузов и вьючных седел в местах, недоступных термитам. Назавтра готовимся в путь, и все происходит в обратном порядке.

Когда встречаем группу индейцев, устанавливается другой привычный порядок: перепись, выяснения, как на их языке называются части тела, термины родства, определение родословных, составление описи имущества. При этом я чувствую, что, убежав от бюрократии, сам становлюсь бюрократом. Дождя нет уже пять месяцев и вся дичь покинула эти места. Мы бываем счастливы, если нам удается подстрелить тощего попугая или поймать большую ящерицу тупинамбис [79] , которую мы варим вместе с рисом; иногда печем прямо в панцире сухопутную черепаху или броненосца, имеющего темное жирное мясо. Но чаще всего приходится довольствоваться тем самым сушеным мясом, которое приготовил для нас несколько месяцев назад мясник в Куябе. Каждое утро мы раскладываем на солнце и проветриваем толстые, кишащие червями листы этого мяса, а на следующий день обнаруживаем их в том же самом состоянии. Правда, один раз кто-то убил дикую свинью. Недожаренное, с кровью мясо оказало на нас более возбуждающее действие, чем вино. Каждый съел не меньше фунта, и тогда я понял, чем объясняется распространенное среди многих путешественников мнение о прожорливости «дикарей». Достаточно хоть немного пожить их жизнью, чтобы испытать ненасытный голод и понять, что его утоление приносит нечто большее, чем насыщение, — счастье.

79

Эта ящерица достигает одного метра; она съедобна (прим. ред.).

Постепенно пейзаж меняется. Древние кристаллические или осадочные породы, которые выходят на поверхность в центральной части плато, уступают место глинистым почвам. Саванна сменяется зоной сухого леса с ореховыми деревьями (но не нашими, а бразильскими Bertholletia excelsa) и с большими деревьями копаифера, вырабатывающими бальзам. Прозрачные ручьи становятся мутными из-за желтой и гнилостной воды. Повсюду виднеются изъеденные эрозией косогоры, у подножия которых простираются болота, заросшие высокой травой сапезаль и рощами пальмы бурити. Наши мулы, топая по их берегам, продираются через заросли диких ананасов, на которых растут небольшие плоды желто-оранжевого цвета с мякотью, изобилующей множеством больших черных зернышек. По вкусу они напоминают нечто среднее между культурным видом ананаса и великолепной малиной. От земли поднимается запах, которого я не ощущал уже несколько месяцев, — запах теплого шоколадного настоя. Его испускает тропическая растительность и органический распад.

От последнего уступа плато, отвесно падающего к телеграфному посту Баран-ди-Мелгасу, начинается прерия.

И вот, насколько хватает глаз, перед нами протянулась долина Машаду (Жипарана. — Г. М.), а за нею — амазонский лес, который простирается на полторы тысячи километров до границы с Венесуэлой. В окрестностях Баран-ди-Мелгасу некоторые участки прерии с зеленой травой окружал влажный лес, откуда доносились громкие трубные звуки жаку, птицы-собаки. В течение трех дней мы ходили на охоту в лес и возвращались в лагерь, нагруженные дичью. Нас охватило какое-то исступление: мы только и занимались тем, что готовили пищу и ели. Отныне у нас не будет недостатка ни в чем. Тщательно сберегаемые запасы сахара и спиртного растаяли моментально. Из амазонской пищи особенно вкусны были токари, или бразильские орехи, сердцевину которых можно растереть до белого соуса или жирного крема.

Вот список наших гастрономических упражнений, который я обнаружил в своих заметках: колибри, поджаренные на брошетах и подающиеся в горящем виски; хвост каймана, поджаренный на решетке; жареный попугай, подающийся в горящем виски; рагу из дикого индюка и почек разных пальм в соусе из токари и с перцем; жаку в жженом сахаре.

После этого разгула и мытья (во время путешествия мы порой по нескольку дней не могли снять комбинезоны) я начал строить план относительно второй части путешествия. Отныне я решил передвигаться по рекам, а не по заросшим лесным просекам. У меня осталось всего семнадцать быков из тридцати одного, с которыми мы начинали путешествие, да и они в таком состоянии, что уже не могут идти дальше.

Мы делимся на три группы. Начальник отряда и с ним несколько человек пойдут сухопутным маршрутом до первых поселков серингейрос, где он надеется продать лошадей и часть мулов. Другие останутся в Баран-ди-Мелгасу с быками, чтобы те могли восстановить силы на пастбищах с сочной травой. Эту группу будет возглавлять Тибурсио, старый повар, которого все любят. Когда быки восстановят силы, отряд возвратится по прежней дороге в Утиарити. Будем надеяться, что это произойдет без затруднений, ибо животные пойдут налегке, а дожди, которые скоро начнутся, превратят эти пустынные пространства в зеленую прерию.

Наконец, научный персонал экспедиции и остальные люди возьмут на себя заботу о багаже, который они доставят на пироге до обитаемых районов, где мы расстанемся.

Сам я рассчитываю перейти в Боливию через реку Мадейру, пересечь эту страну на самолете, вернуться в Бразилию через Ко-румбу и оттуда возвратиться в Куябу, а затем примерно в декабре оказаться в Утиарити. Там я встречусь со своим отрядом, чтобы завершить дела экспедиции. Начальник поста в Баран-ди-Мелгасу одалживает нам два галиота (легкие дощатые лодки) и гребцов. Прощайте, мулы! Теперь остается только спуститься по течению реки Машаду. Забыв, что сухой сезон кончился, мы в первый вечер не позаботились найти укрытие от возможного дождя и подвесили гамаки между деревьями на берегу. Гроза разразилась среди ночи с грохотом скачущей галопом лошади. Прежде чем мы проснулись, гамаки наши уже превратились в ванны. Мы наскоро развернули брезент и спрятались под ним, потому что растянуть его в этом потопе было невозможно. О сне не могло быть и речи. Присев на корточки в воде и поддерживая брезент головами, мы все время вынуждены были следить за тем, чтобы складки брезента не наполнялись водой, и спешили вылить ее прежде, чем она протечет насквозь.

На следующий день дождь продолжал лить, и мы плыли на пост Пимента-Буэну, непрерывно выливая из лодок воду. Этот пост расположен при слиянии одноименной реки с Машаду. Там жило человек двадцать: несколько белых из внутренних территорий и индейцы, работавшие на линии, — кабиши из долины реки Гуапоре и тупи-кавахиб с реки Машаду. Вскоре я получил о них важные сведения. Одни касались ведущих первобытный образ жизни людей тупи-кавахиб, которых на основании прежних сообщений считали уже исчезнувшими, другие — одного неизвестного племени, которое жило, как говорили, в нескольких днях пути по реке Пимента-Буэну. У меня тотчас же возник план разведать эти места, но как это сделать?