Печать мастера
Шрифт:
Напротив, следующим утром он вел себя так, словно ничего не произошло. Когда я попытался завести разговор насчет вчерашнего, знаком велел мне умолкнуть и дал понять, что эту тему обсуждать не намерен. Мои извинения он тоже не захотел выслушать. Зато, когда пришло время, спокойно отправился со мной на пробежку, как это частенько бывало в школе. Затем отправил нас с йорком в продуктовую лавку, которая как раз сегодня и завтра должна была работать в деревне. Потом мы вместе позавтракали, причем наставник ни разу не намекнул, что его как-то напрягает или огорчает вчерашнее происшествие. Забрали с заднего двора «Фурию» и снова отправились на озеро, где до обеда я, как и вчера, добросовестно учился ею управлять. С обеда и до позднего вечера еще
И так изо дня в день. На протяжении всей следующей недели. До тех пор, пока я не приноровился и не перестал делать ошибки.
При этом у меня ни разу не было повода хоть в чем-то упрекнуть наставника. Он не повышал на меня голос. Все так же выходил со мной на утреннюю пробежку. Возился с йорком, занимался домашними делами. Мы, как и раньше, спокойно обсуждали по утрам текущие дела, готовили на пару завтраки-обеды-ужины, строили планы на день, затем, уже вечером, обговаривали результаты и решали, где нужно поднажать, а где, наоборот, торопиться не стоит…
И все же за эти дни кое-что изменилось. Причем изменилось не в лучшую сторону. Потому что если как опекун и наставник лэн Даорн, как и всегда, честно выполнял взятые на себя обязательства, то как человек…
Не знаю. В какой-то момент я вдруг почувствовал, что он во мне больше не заинтересован. Да, мы все еще разговаривали, но в этом не было того участия, которое он обычно проявлял. По-прежнему помогал, подсказывал, учил, но теперь это происходило как-то машинально. Без эмоций. Как будто наставник делал это не потому, что хотел, а потому, что должен.
И сознавать это оказалось неприятно. Как будто я стал для него чужим. Не воспитанником, не учеником, а просто работой, которую надо было выполнить от сих до сих.
В том, что дело и впрямь принимает серьезный оборот, я убедился, когда в середине третьей недели каникул лэн Даорн вдруг сообщил, что с «Фурией» я уже вполне освоился, поэтому в пределах озера могу теперь обойтись без сопровождения.
Проще говоря, он разрешил мне полеты в одиночку.
С одной стороны, это, конечно, было хорошо. И с виду походило на то, что наставник по-прежнему мне доверяет. Но раньше он бы ни за что так быстро не отказался сопровождать меня во время полетов, особенно зная, что лето скоро закончится. И не отправил бы меня в свободное плавание, не проведя перед этим еще один, последний и очень подробный инструктаж.
Однако на этот раз ничего этого не было. Наставник просто поставил меня перед фактом и ушел. Так что на самом деле подобное разрешение следовало расценивать не как попытку расширить границы моей свободы, а как очередную формальность, которая не принесла мне ничего, кроме огорчения.
Еще через день после этого лэн Даорн впервые за все время не вышел вместе со мной на пробежку, отговорившись какими-то делами.
А на следующий я и вовсе обнаружил вместо него на кухне одну только записку, которая гласила, что ему нужно срочно уехать, и что на ближайшие сутки я предоставлен сам себе.
Когда я прочитал эти куцые две строчки на клочке неровной, словно впопыхах оторванной бумаги, мне пришлось сесть за пустой стол и глубоко задуматься над происходящим. А потом и вовсе отключить эмоции, чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию со всех сторон.
И вот когда я беспристрастно проанализировал последние две недели своей жизни, то пришел к совершенно однозначному выводу, что на этот раз наставник действительно был глубоко уязвлен моим молчанием и бесконечно разочарован тем фактом, что я опять предпочел довериться посторонним людям вместо того, чтобы обратиться к нему.
Раньше он относился к таким вещам несколько мягче и как-то снисходительнее, что ли? Вероятно, списывал на возраст и последствия недолгого общения с ублюдком Моринэ.
Но времени с тех пор прошло уже много. Я вырос. И мы довольно долгое время находились в доверительных отношениях. По крайней мере, лэну Даорну
так казалось. Он, вероятно, рассчитывал, что больше тайн от него у меня нет и уже не будет. И тут вдруг выясняется, что они не только не закончились, но их стало еще больше. Причем с его точки зрения сокрытие информации о моем здоровье и состоянии магического дара выглядело донельзя глупо. Зачем скрывать от него такие вещи? То, что важно для обучения? То, что необходимо знать и наставнику, и тем более опекуну?Причина была все та же: отсутствие доверия. Причем, когда это продолжается из раза в раз, такое уже нельзя списать на старые травмы или возраст.
Ну, вернее, я бы на месте лэна Даорна точно бы не списал. А то, может, отнесся бы к подобному поведению как к предательству. Ты тут, понимаешь, вкладываешься в засранца, стараешься, заботишься, а он вдруг вон чего вытворяет…
И вот в связи с этим возникал вопрос: а что теперь со всем этим делать? Как исправить сложившуюся ситуацию? Ну или не исправить, но хотя бы сгладить острые углы?
Извиниться? Да не вопрос. Хоть сейчас и в трех томах. Если, конечно, эти извинения кого-то интересуют.
Пообещать, что больше такого не повторится?
Увы, но нет. При всем уважении к наставнику я не мог ему этого обещать. А на меньшее он, наверное, не согласится.
Но тогда что? Оставить все, как есть? Дождаться разрешения проблемы естественным, так сказать, путем? И действовать, уже исходя из того, к чему мы в итоге придем?
В конце концов, если отношения с опекуном совсем испортятся, то всего через год я стану совершеннолетним, а еще через два вообще перестану нуждаться в чьей-либо опеке. Финансовый вопрос с некоторых пор передо мной не стоял. На жизнь я, пусть и нелегально, но смогу заработать. В чужом покровительстве или защите я тем более не нуждался. К одиночеству привык. К тому же многие мои дела и впрямь требовали соблюдения конфиденциальности, поэтому было бы лучше, если бы никто, включая наставника, их не касался.
Но в то же время и вычеркивать этого человека из своей жизни я не хотел. Слишком многое нас связывало. Слишком сильно я успел к нему привязаться. Более того, даже сейчас, когда я ничего не чувствовал, но помнил, чем был ему обязан, от этого нельзя было взять и отмахнуться.
Это, в свою очередь, привело меня к совершенно неожиданной дилемме.
«Эмма, что посоветуешь?» — спросил я, осознав, что у меня нет готового решения.
«Ценность для тебя субъекта „лэн директор“ несколько преувеличена, — без промедления откликнулась подруга. — Объективно с его уходом ты почти ничего не потеряешь. Однако эмоциональная составляющая оказывает существенное влияние на твое отношение к этому человеку. И если оценивать картину в целом, то, скорее всего, последствия будут негативными. Причем не только для тебя, но и для него, потому что его привязанность к тебе выражена не меньше. И она настолько глубока, что с вероятностью в семьдесят два с половиной процента субъект „лэн директор“ уже сейчас готов принять о тебе любую правду».
Я задумчиво положил подбородок на скрещенные руки.
«Ты думаешь?»
«У меня была возможность анализировать поведение твоего опекуна на протяжении достаточно длительного времени. Его психопрофиль позволяет с уверенностью сказать, что присвоенный ему уровень доверия он оправдывает целиком и полностью».
«То есть ты считаешь, что я должен все ему рассказать?»
«Не все, — спокойно возразила Эмма. — Но с учетом того, что он и так многое знает о твоем прошлом, имеет полное представление о твоем магическом даре, своими глазами видел ведомости на твое обучение и, как и обещал, изъял их из твоего личного дела, то с вероятностью в пятьдесят шесть процентов субъект „лэн директор“ сделал правильные выводы и провел параллель между тобой и семейством Расхэ. И не исключено, что в его распоряжении есть другие доказательства, что по происхождению ты вовсе не самородок, а единственный выживший наследник мертвого рода».