Печать павшего. Лики Судьбы

Эррита помолчала и после недолгой паузы тихо спросила:

— А что скажет Кассандра? Она ведь считает его своим…

— Она ошибается, — возразила я. — И о многом, наверняка, пока не догадывается. Думаю, переживёт.

— Смотри, Райлит, — Проходящая покачала головой. — Люди такого не прощают…

— Мне не понять, — я равнодушно пожала плечами. — Я не успела побывать человеком и не собираюсь потакать чьей-либо сентиментальности. Как и ставить под угрозу собственные достижения. А колдун, пока существует, всегда будет таить в себе угрозу и мешать мне жить.

— Что ж, — она встала, изящно оправив платье, — не буду тебя отговаривать. Если ты всё для себя решила…

— Всё, — подтвердила я.

— Но на твоём месте я бы поступила иначе.

— Но ты — не на моём месте.

Вот и первая стычка… К чести Проходящей, она, видимо, не любила долго спорить и не умела настаивать на своём.

— Чему я очень рада… Поступай, как считаешь нужным, Райлит.

— О Долине теней, ты, надеюсь, не станешь со мной спорить?

— Да что ты! — Эррита смешно сморщила веснушчатый носик. — Убирай её с лица изнанки миров — я только «спасибо» скажу! Это Создающая любила свою Долину — но не мы, безликие тени. К тому же…

Я рассеянно слушала болтовню своей спутницы, думая совершенно о другом. Мне в голову пришла неожиданная мысль и, пока Проходящая была занята детальным перечислением недостатков Долины, я подошла к стене и осторожно провела по шероховатой поверхности кончиками пальцев. Так я и думала. Там, где перчатка коснулась камня, остался расплывчатый след. Я повела крыльями, разгоняя обступивший меня мрак. След слабо замерцал. Понятно.

— А-а-а, вот оно что… — прервав свою пламенную речь, протянула Проходящая, выглядывая из-за моего плеча.

— Вот именно… — я рассеянно чертила на стене незамысловатые узоры, с некоторым удивлением замечая, что моя рука независимо от мыслей выводит руны печатей.

— У колдуна тоже печать Судьбы, — подсказала Эррита, — а цвет Хариты — ультрамариновый.

— Я помню…

Оказывается, как всё легко и просто. Одно движение руки — и от моего вечного врага в семи мирах не останется даже памяти… И ровной дороги емутуда и обратно, в сердце мира, где стражи отнимут у колдуна и привычную память, и привычную печать, превратив некогда могущественного полухарта-полудейте в обычного человека. А вот что делать со второй его ипостасью… Я задумчиво постучала кулаком по камню. Права моя спутница, Касси может мне не простить… Проклятье. Ладно. Я всегда слушала только себя и поступала так, как считала нужным, не отвлекаясь на сантименты. К тому же, бывшая сущность и так многого мне не простит, а одной обидой больше, одной меньше… Я решительно начертила напротив двойной руны судьбы руну смерти. Одну на двоих. И будь, что будет.

Руны слабо замерцали, озаряя коридор робким сиянием, и хрупкими осколками чужой судьбы осыпались на пол, к моим ногам. Всё, одно дело сделано. Я прошлась по осколкам, методично стирая их в мелкую пыль и навеки оставляя прах помощника Хариты во тьме периферии. Далее. Последние Слова заклятья и Долина теней. И можно приступать к следующим важным делам, не терпящим отлагательств. Я брезгливо стряхнула с подошв сапог сухую пыль рун. Последние Слова и…

— Не пожалеешь, Райлит?..

Я оглянулась на Проходящую и невольно опустила глаза. Девушка исчезла, сменив человеческий облик на собачий. Знакомый маленький щенок сидел на полу, подняв мордочку и виляя хвостиком, и не сводил с меня проницательного взгляда.

— Не пожалею, — спокойно отозвалась я. — Я никогда не ошибаюсь.

Щенок тряхнул ушками и подошёл ближе, затаившись в тени моих крыльев, подальше от воздействия Слов. Я тихо вздохнула, собираясь, мысленно повторила Слова, отрешилась от происходящего — и заклятье полилось мягким, журчащим ручейком.

…Дорогой сна, дорогой дня — И до заветной тишины, До упокоенной души Дойти, тревоги не тая, Оставить тьму после себя, Задуть мерцающий огонь, В свою раскрытую ладонь Собрав осколки бытия…

Стены периферии дрогнули, не выдерживая натиска силы. Мелкий песок, смешанный с клочьями камней, брызнул в разные стороны из пробитых Словами щелей, пропуская холод разрушительной ночи. Найда жалобно заскулила и я, не переставая говорить, наклонилась, легко подхватила её на руки и запахнулась в чёрные лепестки крыльев. Как известно, проклятья дейте имеют одну неприятную особенность: иногда и сам колдующий попадает под раздачу, не говоря уже об его спутниках. Что, кончено же, сейчас — нежелательно, а исключить — непросто.

И хлопнет крыльями ничто, За пустотою — новый свет, На месте старого — наш след… …Что было — то давно прошло, Что умерло — давно мертво, Под сенью призрачных надежд Успеть однажды умереть, Чтоб пережить своих богов…

Резкие порывы горячего ветра едва не сбили меня с ног, закружив вокруг в бешеной пляске буйных стихий. Я зажмурилась, непроизвольно прикрываясь куполом солнечного света. Последний штрих на портрет недописанного уничтожения…

И догорает сталь клинков, И доживает чей-то мир Мгновенья, сношенных до дыр Случайных фраз, нелепых Слов И тайной дальних берегов Оставит в памяти навек Размытый шаг, огонь побед, Последний миг… последний вздох…

Мир периферии взорвался, стирая в незримую пыль крупные осколки того, что раньше называлось Долиной теней — последним пристанищем безликих. И лишь мы с Найдой парили в звенящей, вздрагивающей от пульсирующих волн силы бесцветной пустоте, окутанные паутиной солнечных лучей. Тряхнув головой, я протёрла глаза, чихнула, посмотрела по сторонам и кивнула самой себе. Отлично. Лучше некуда. Моя пушистая спутница издала жалобный писк и громко вздохнула, уткнувшись носом в моё плечо.

— Спасибо за комплимент, — усмехнулась я.

Найда проворчала что-то неразборчивое, однако я странным образом прекрасно её понимала. И, внимательно изучив пустоту, указала на далёкое пятно серого портала.

— Думаю, нам пора. Туда. Домой.

Глава 21

«Вот ты, студент, думаешь,

что это мне дали пятнадцать суток?

Ошибаешься! Это нам дали пятнадцать суток!»

(«Операция „Ы“ и другие приключения Шурика»).

Кассандра.

Я тупо смотрела в одну точку перед собой, с ужасом чувствуя, как ускользает от меня нить реальности, как сворачиваются в тугой клубок, замирая, время и пространство, как мутнеет перед глазами облик последнего всадника, расплываясь и теряя очертания… И холодная, скользкая рука отчаяния сжимает горло, больно впиваясь в кожу острыми когтями, вспарывая плоть и позволяя вырываться наружу даже не крику — но хрипу, тихому, предсмертному хрипу, последнему в этой жизни. И в попытках её разжать я с силой вцепилась в собственное горло. Где-то на задворках замороженного сознания мелькнула последняя здравая мысль, что по доброй воле меня не прикончить… Мелькнула и растворилась в густом белом тумане безумия, уступая место жгучей боли и острой нехватки живительного воздуха.