Печать Р'лаи

Что произошло с Йохансеном и судном «Эмма», как не то, что он сам же и изложил? Возможно ли какое-то иное объяснение?

И почему Правителъство Соединенных Штатов отправило эсминцы и подводные лодки бом бить океанские глубины у Дьявольского Рифа прямо на выходе из гавани Иннсмута? И арестовывало десятки жителей этого городка – и после этого их никогда больше не видели? И сжигало все прибрежные районы, убивая десятки других людей? Почему – если неправда, что кое-кто из этих людей справлял некие странные обряды и был противоестественно породнен с некими обитателями морских глубин, видимыми по ночам на Дьявольском Рифе?

И что случилось с Вилмартом в горах Вермонта, когда он чересчур приблизился к истине в своих исследованиях культов Древних? И с некоторыми писателями, утверждавшими, что их работа – всего лишь художественный вымысел, – с Лавкрафтом, Говардом, Барлоу? И с некоторыми, утверждавшими, что они занимаются наукой, – с Фортом, например, – когда они подошли слишком близко к истине? Они умерли – все до единого. Умерли или исчезли как Вилмарт. Умерли прежде своего срока – большинство, но крайней мере, будучи сравнительно еще молодыми людьми. У моего дяди были их книги, хотя только Лавкрафта и Форта печатали более или менее полно. Я раскрыл их и читал в большом смятении, чем когда-либо, поскольку произведения Г.Ф. Лавкрафта, казалось мне, имели то же соотношение с истиной, что и факты, столь необъяснимые наукой, которые сообщал Чарльз Форт. Для художественной литературы сказки Лавкрафта были чертовски привязаны к фактам – даже если не брать во внимание факты Форта, внутренне присущие мифам всего человечества; эти сказки сами по себе были квазимифами, как и судьба их автора, чья преждевременная смерть уже питала множество легенд, среди которых обнаружить прозаический факт, было все сложнее и сложнее. Но у меня было время, чтобы зарыться в тайны дядиных книг, вчитаться в его заметки. Ясно было одно – он верил достаточно, чтобы пуститься на поиски затонувшего Р'лаи, города или царства, – оставалось непонятным, чем именно оно было, и действительно ли оно охватывало кольцом половину Земли от побережья Массачусеттса в Атлантике до островов Полинезии Тихом океане: туда был низвергнут Ктулху, мертвый и все же не мертвый – «Мертвый Ктулху лежит и видит сны!» – как об этом повествовалось более чем в одном месте, выжидающий, затаившийся, чтобы подняться и восстать вновь, вновь, нанести удар по владычеству Старших Богов, вновь самому захватить власть над миром и вселенными – ибо не суть истина, что если зло торжествует, то зло становится и законом жизни, и что тогда надо бороться с добром, что правление большинства устанавливает норму, а то, что от нее отличается, становится ненормальным или, как принято у человечества, плохим, должно вызывать отвращение.

Мой дядя искал Р'лаи и записывал то, как делал это, и это меня будоражило. Он спускался в глубины Атлантики прямо из своего дома на побережье, с Дьявольского Рифа и из более отдаленных мест. Но нигде не упоминалось, как именно он это делал. С приспособлениями для; ныряния? В батисфере? Я ее нашел совершенно никаких следов подобного оборудования. Когда дядя подолгу отсутствовал, он отправлялся как раз в такие экспедиции. Но ни одного упоминания 6 средствах передвижения нигде не было, и в своих владениях дядя ничего подобного не оставил.

Если Р'лаи был объектом его поисков, то чего тогда искала Ада Марш? Это требовалось узнать, и, что бы это сделать, на следующий день я намерению оставил на столе в библиотеке некоторые из наименее содержательных дядиных заметок. Мне удалось понаблюдать за девушкой в тот момент, когда она на них наткнулась и у меня, уже не оставалось никаких сомнений касательно истинной цели ее пребывания в доме. Она знала об этих бумагах. Но откуда?

Я вышел к ней. Не успел я и рта раскрыть, как она вскричала:

– Вы их нашли!..

– Откуда вы о них знали?

– Я знала, чем он занимается.

– Вы знали о его поиске?

Она кивнула.

– Не может, быть, чтобы вы в это тоже верили, – возмутился я.

– Как вы можете быть таким глупым? – рассерженно закричала она. – Неужели родители ничего вам не рассказывали? И ваш дед тоже? Как они могли воспитывать вас в темноте? – Она шагнула ко мне, сжав в руке бумаги, и потребовала: – Дайте мне увидеть остальное!

Я покачал головой.

– Ну пожалуйста. Они ведь вам не нужны…

– Посмотрим.

– Тогда скажите, он начал поиск?

– Да. Но я не знаю, как. В доме нет ни лодки, ни подводного костюма.

При этих словах она одарила меня взглядом, в котором, была вызывающая смесь жалости и презрения:

– Вы даже не прочли всего, что он написал! Вы не читали книг – ничего! Да знаете ли вы, на чем вы стойте?

– Вы имеете в виду этот ковер?

– Да нет же, нет – этот рисунок, этот узор. Он везде. А знаете, почему? Потому что это великая Печать Р'лаи! По крайней мере, именно это он обнаружил много лет назад и был так горд, что увековечил ее здесь. Вы стоите на том, чего ищете! Ищите дальше и найдите его кольцо.

III

Тем же днем, когда Ада Марш ушла, я вновь обратился к дядиным бумагам. Я не мог от них оторваться еще очень долго после полуночи – некоторые просто просматривал, другие читал более внимательно. Мне трудно было поверить в то, о чем я читал, но ясно было, что дядя Сильван не только верил, но и сам принимал во всем этом какое-то участие. Смолоду он целиком посвятил себя поискам затонувшего царства, не скрывал своей преданности Ктулху и, что было для меня самым загадочным, в своих писаниях не раз упоминал о леденящих душу встречах – иногда в океанских глубинах, иногда на улочках овеянного легендами Аркхэма, древнего городка под островерхими крышами, расположенного чуть дальше в глубь суши от Иинсмута на берегу реки Мискатоника, или в близлежащем Данниче, или даже в самом Иннсмуте – о встречах с людьми или же с существами, которые не были людьми, – я не вполне представлял себе разницу, которые верили в тоже, что и он сам, которые были связаны точно такими же темными узами с этим возрожденным мифом, пережитком далекого прошлого.

И все же, несмотря на такое мое иконоборство, во мне самом стал пробиваться краешек веры, преуменьшить которую я не мог. Возможно, из-за странных намеков в его заметках: фактически, это были полуутверждения, относящиеся лишь к его собственному знанию и поэтому до конца не понятные, ибо он ссылался на что-то слишком хорошо ему известное; чтобы записывать, – намеки на неосвященные бракосочетания Обадии Марша и «трех других» – мог среди них быть кто-нибудь из Филлипсов? – и на последующее обнаружение фотографий женщин семейства Маршей, в частности, вдовы Обадии, странно плосколицей женщины с очень темной кожей и широким тонкогубым ртом; и молодых Маршей, которые все до единого походили на свою мать, вместе со случайными ссылками на их странную припрыгивающую походку, столь характерную для тех, кто произошел от вернувшихся в одиночестве с затонувшей «Кори», как об этом писал дядя Сильван. Что он хотел этим сказать, было безошибочно ясно: Обадия Марш на Понапе женился не на полинезийке, хоть женщина и жила там, а на существе, принадлежавшем к морской расе, которая была человеческой лишь наполовину и его дети, и дети его детей несли на себе отметину этого брака, который; в свою очередь, привел к разорению Иннсмута в 1928 году и к уничтожению столь многих членов старых иннсмутских семейств. Хотя мой дядя записывал все это весьма обыденным тоном, за его словами громоздился старый ужас, а эхо бедствия доносилось из каждой фразы и каждого абзаца его заметок.

Ибо те, о ком он писал были породнены с Глубоководным Народом – как и Глубоководные, они были земноводными существами. Насколько далеко в веках простиралось проклятье, печать которого они на себе несли, дядя не рассуждал, как нигде не было ни слова, определившего бы его собственные с ними отношения. Капитан Обадия Марш и, видимо, Сайрус Филлипс с двумя остальными членами экипажа «Кори», оставшимися на Понапе, определенно не разделяли со своими женами и детьми тех причудливых черт, но никто не мог сказать, пошла ли порча дальше их детей. Что Ада Марш имела в виду, когда сказала мне: «Вы один из нас»? Или она подразумевала какую-то еще более темную тайну? Я догадывался, что страх моего деда перед морем появился благодаря его знанию о деяниях предков. Дед, по крайней мере, успешно противостоял темному наследию. Бумаги же дяди Сильвана были, с одной стороны, слишком разрозненными, чтобы я мог составить по ним какое бы то ни было полное представление, а с другой стороны – слишком очевидными, чтобы возбудить во мне немедленную веру. С самого начала меня больше всего тревожили повторяющиеся намеки на то, что его дом – то есть, этот дом – был, «гаванью», «пристанищем», «точкой контакта», «отверстием, открытым тому, что лежит внизу»; а также размышления о «дыхании» дома и скального утеса, которые так часто встречались на первых страницах дневника, а потом совершенно из его заметок исчезли. То, что он записывал, ставило меня в тупик и бросало мне вызов, вселяло страх и изумление, наполняло меня священным трепетом и одновременно сердитым неверием и диким, непреодолимым желанием верить и знать.

Ответы на свои вопросы я искал везде, но эти поиски обескураживали меня все сильнее. Люди в Иннсмуте были очень неразговорчивы; некоторые по-настоящему шарахались от меня, переходили при моем приближении на другую сторону улицы, а в итальянском квартале даже открыто крестились, как бы оберегая себя от сглаза. Никто мне ничего не сообщал, и даже в публичной библиотеке мне не удалось найти ни книг, ни записей могущих пролить, хоть какой-то свет, ибо все они, как мне объяснил библиотекарь, были конфискованы и уничтожены правительственными агентами после пожара и взрывов 1928 года. Искал я и в других местах – и узнавал, еще более темные тайны Аркхама и Данвича; и в гигантской библиотеке Мискатоникского Университета мне, в конце концов, посчастливилось найти средоточие, всей мудрости чернокнижия – полулегендарный «Некрономикон» безумного араба Абдула Альхазреда, который мне было позволено прочесть лишь под неусыпным оком помощника библиотекаря.

Именно тогда, две недели спустя после того, как я обнаружил дядины бумаги, я нашел и его кольцо. Оно лежало там, где труднее всего было заподозрить, и все-таки именно там оно и должно было находиться – в небольшом пакете дядиных личных вещей, возвращенных в дом гробовщиком. Он лежал неразобранным в ящике дядиного комода. Кольцо было отлито из серебра, массивное, с оправленным камнем молочного цвета, похожим на жемчужину. Но жемчугом он не был, и на нем была выгравирована Печать Р'лаи.

Я внимательно рассмотрел его: ничего необычайного там не было, если не считать размеров – на вид, то есть; однако, стоило мне его надеть, как это повлекло да собой совершенно невообразимые результаты. Как только кольцо оказалось у меня на пальце, мне как будто открылись новые измерения – или же старые горизонты отодвинулись в бесконечность. Все мои чувства обострились. Первое, что я заметил, надев кольцо, это дыхание дома и скалы. Теперь оно совпадало с движением моря: словно дом вместе с утесом поднимался и опускался приливом и отливом, и мне чудилось, что я слышу шелест, наступающих и отступающих волн под самым домом.