Печать Р'лаи

В то же самое время я начал осознавать собственное психическое пробуждение и это стало для меня более важным. Надев кольцо, я стал ощущать давление невидимых сил, могущественных превыше всякого человеческого представления, точно этот дом и впрямь был точкой фокуса влияний, не поддающихся моему пониманию . Короче говоря, я представлял себя магнитом, притягивающим к себе отовсюду элементарные, силы; они обрушивались на меня с таким неистовством, что я казался себе островом в океане посреди бушующего урагана – буря рвала меня на части, пока я почти с облегчением не расслышал в ее реве очень реальный звук кошмарного, звериного голоса, поднимавшийся в отвратительном вое – не сверху, не рядом со мной, а откуда-то снизу!

Я сорвал кольцо с пальца, и все мгновенно затихло. И дом, и скала вернулись в свое тихое одинокое состояние; ветры и воды, бушевавшие вокруг меня, смолкли где-то вдалеке; голос, что я слышал, отступил и замер. Сверхчувственное восприятие, которое я испытал, закончилось, и вновь все, казалось, ожидало моего следующего шага. Значит, кольцо покойного дядюшки было талисманом, колдовским кольцом – оно было ключом к его знанию и дверью в иные царства бытия.

С помощью этого кольца я отыскал дядин путь к морю. Я уже говорил, что долго пытался найти тропу, по которой он спускался на пляж, но поблизости от дома не было ни одной, достаточно протоптанной, чтобы можно было заключить, что ею пользовались постоянно. По каменистому откосу вились какие-то дорожки; в некоторых местах там даже были выбиты ступеньки, чтобы человек из дома на мысу мог спускаться прямо в воду, но все они были проделаны в скале очень давно, и к тому же нигде внизу не было места, к которому было бы удобно причаливать. Глубина у берега была очень большой – я несколько раз плавал там и всегда с чувством неясного возбуждения, настолько велико было мое удовольствие от моря, но там было много камней, а удобный пляж, как таковой, расстилался чуть дальше к северу и югу за небольшими бухточками – плыть на такое расстояние было довольно далеко, если, человек не был тренированным пловцом. К своему немалому удивлению, я обнаружил, что сам плаваю очень хорошо.

Я собирался спросить Аду Марш о кольце. Ведь это она рассказала мне о его существовании, но с того дня, как я не подпустил ее к дядиным бумагам, она перестала приходить в дом. Правда, я время от времени замечал, как она бродит вокруг или видел ее автомобиль на обочине дороги чуть вдалеке от дома и знал, что она где-то рядом. Однажды я поехал к ней в Иннсмут, но ее не оказалось дома, а расспросы навлекли на меня лишь неприкрытую враждебность одних соседей и хитрые, двусмысленные взгляды других – в то время я не мог еще их правильно истолковать. Ее соседи были неопрятными, неуклюжими людьми, уже почти совсем выродившимися в своих прибрежных тупичках и переулках.

Поэтому проход к морю я обнаружил без ее помощи.

Однажды я надел кольцо и, притягиваемый морем, решил спуститься по скале к воде, но вместо этого обнаружил, что не могу сдвинуться с одного места посреди большой центральной комнаты – настолько велико было притяжение кольца к нему. Я бросил все свои попытки двигаться дальше, признав в этом проявление некий психической силы, и просто стоял, ожидая, куда она меня поведет. Поэтому, когда меня потянула к особенно отталкивающей резной деревянной скульптуре – какой-то первобытной фигуре, изображающей некий отвратительный земноводный гибрид, укрепленной на пьедестале у стены кабинета, – я поддался порыву, подошел и ухаватился за нее. Я ее толкал, тянул, пытался повернуть вправо и влево. Она подалась влево.

Незамедлительно заскрежетали цепи, заскрипели какие-то механизмы, и целая часть пола кабинета, покрытая ковром с Печатью Р'лаи, поднялась, будто крышка огромной ловушки. Я в изумлении подошел ближе – и мое сердце учащенно забилось в возбуждении. Я заглянул в пропасть, открывшуюся моим глазам: это была огромная зияющая бездна, уходящая во тьму. В скале, на которой стоял дом, были высечены ступеньки, спиралью уходившие вниз. Вели ли они к воде? Я наугад взял книгу из дядиного собрания Дюма, бросил вниз и стал слушать. Наконец, откуда-то издалека донесся всплеск.

И вот, с крайней осторожностью, я стал сползать по бесконечной лестнице к самому запаху моря – не удивительно, что я ощущал его в самом доме! – все дальше, вниз к застоявшейся прохладе воды, пока, не почувствовал влагу на стенах и ступенях под ногами, вниз, к звуку вечно беспокойных волн, к хлюпанью я шелесту моря, пока не дошел до конца лестницы, до самого края воды; Я стоял в пещере, достаточно большой для того, чтобы вместить весь дом, в котором жил дядя Сильван. Я ничуть не сомневался, что именно здесь пролегал его путь к морю здесь и нигде больше, хотя я был так же, как я в других местах, озадачен отсутствием лодки или подводного снаряжения. Здесь были видны лишь отпечатки ног да в свете спичек, что я зажигал, кое-что еще – длинные смазанные следы и кляксы в тех местах, где покоилось какое-то чудовище, следы, от которых волосы зашевелились у меня на затылке, а по коже побежали мурашки: я невольно подумал о тех отвратительных изображениях с таинственных островов Полинезии, что дядя Сильван собрал в своем кабинете наверху.

Не знаю, как долго я простоял там. Ибо у самого края воды, с кольцом, несущим на себе Печать Р'лаи, слышал я из глубин под собой звуки движения и жизни – они доносились действительно с очень большого расстояния, снаружи, то есть со стороны моря и снизу, – так что я подозревал там существование какого-то прохода к морю, либо сразу под водой, либо еще ниже, на дне, поскольку пещера, в которой я стоял, была замкнута со всех сторон монолитной стеной, насколько я мог разглядеть в слабеньком свете спичек, а движение воды указывало на связь с морем, которая не могла быть просто совпадением. Значит, пещера открывалась в море, и я должен найти этот проход без промедления.

Я вскарабкался по лестнице назад, снова закрыл ход и побежал заводить машину, чтобы немедленно ехать в Бостон. В тот вечер я вернулся очень поздно и привез с собой маску и переносной кислородный баллон, чтобы на следующий день быть готовым спуститься в море под домом. Я больше не снимал кольцо, и ночью мне снились великие сны древней мудрости: о городах на далеких звездах и о великолепных башнях в отдаленных сказочных местах Земли, в неведомой Антарктике, высоко в горах Тибета, глубоко под поверхностью океана. Мне снилось, как я ходил среди громадных построек, охваченный изумлением и зачарованный их красотой, среди таких же, как я, и среди чужих, но они были мне друзьями, хотя одна внешность их, будь я бодрствующим, остудила бы мне в жилах кровь, – и все мы в этом ночном мире были преданы единой цели: служению тем Великим, чьими сподвижниками мы были. Всю ночь мне снились иные миры, иные царства бытия; новые ощущения и невероятные существа со щупальцами, которые управляли нашим послушанием, и нашим поклонением. Мне снились такие сны, что наутро я проснулся, изнуренным и все же возбужденным, как будто на самом деле переживал все свои сны и заряжался невообразимой силой, нужной для предстоящих великих испы таний.

Но я стоял на пороге еще более великого и. волнующего открытия.

Когда уже перевалила за полдень, я укрепил на ногах ласты, надел маску и кислородный баллон и спустился к краю воды. Даже теперь мне трудно объективно и беспристрастно описать, что со мной затем стряслось. Я осторожно опустился в воду, нащупал дно и медленно двинулся по нему в сторону моря – как вдруг достиг края пещеры, во много раз превышавшей человеческий рост, внезапно шагнул в пространство и начал медленно спускаться сквозь толщу воды к океанскому ложу – в серый мир камней, песка и подводной растительности, потусторонне колыхавшейся и изгибавшейся в тусклом свете, проникшем на эту глубину.

Здесь я остро почувствовал давление воды и вес баллона и маски – пришла пора подниматься обратно, возможно, дальнейшие поиски придется прервать, чтобы найти удобное место, где можно по дну выйти на берег, но не успел я ничего сделать, как меня еще сильнее повлекло дальше в открытое море, прочь от берега, на юг, подальше от Иннсмута.

С ужасающей внезапностью мне стало ясно, что меня тянет как магнитом, и здравый смысл мне уже не поможет – кислорода в баллоне хватит ненадолго, и его придется перезаряжать еще до того, как я успею вернуться на берег, если я зайду в море еще чуть дальше. Но я уже был беспомощен и покорно повиновался инстинкту: словно какая-то сила, над которой я не был властен, утаскивала меня прочь от берега, вниз – дно здесь полого опускалось все глубже к юго-востоку от дома на скале. В этом направлении я постепенно и продвигался, не останавливаясь ни на миг, несмотря на нарастающую во мне панику: я должен, должен повернуть обратно, должен начать искать путь назад. Плыть к пещере потребовало бы от меня почти сверхчеловеческих усилий, несмотря на уменьшение давления воды на обратном пути; добраться до подножия лестницы в колодце под домом в то время, когда запас кислорода у меня уже почти бы закончился, казалось и вовсе невозможным – если я сейчас же не поверну обратно.

Однако что-то не позволяло мне повернуть. Я шел все дальше, прочь – будто по плану, начертанному для меня силой, мне неподвластной. У меня не было выбора – я должен был идти вперед, и все то время, покуда росла моя тревога, то, что я желал делать, боролось во мне с тем, что я должен был делать, – а кислорода в баллоне становилось все меньше. Несколько раз я яростно порывался выплыть наверх, но, хотя плыть было вовсе не трудно, – напротив, легкость моих движений казалась мне самому почти чудом, – я постоянно возвращался на дно океана, или оказывалось, что я просто плыву дальше.