Печать волка
Шрифт:
Ланн не стал ее останавливать. Он слишком устал, чтобы спорить. Ульцескор не знал, что происходило между Летицией и Археном в его отсутствие, да и не хотел знать. Одно было неизменным: ликантроп умрет, он останется в живых.
Волк споткнулся и едва не скатился вниз по склону. Белые цветы тянули свои головки к восходящему солнцу. Архен обернулся к девушке.
— Что?
Способность говорить покидала его вместе с жизнью. В ответном взгляде Летиции не было мрачного торжества. Зачем девчонка пошла за ним? Архен не догадывался.
— Что? — повторил он.
— Можно, я побуду с тобой? —
Архен собирался рявкнуть, что он не пес и не намерен играть с ней, но вместо этого он послушно приблизился и положил морду девушке на колени. Летиция ласково погладила волчью макушку, почесала волка за ушами. Расплавленное золото света заливало долину; Архен закрыл глаза, Летиция наклонилась над ним, уткнувшись лицом в серый загривок. Она почувствовала, что плачет: когда приходит смерть, слезы льются сами собой. В ее душе теплилась надежда, что Странник уйдет туда, где его ждали.
Плоть подверглась изменениям под ее рукой, ветер шевельнул светлые локоны человека. Летиция подняла голову и с удивлением разглядывала лицо Архена — того Архена, каким он мог бы стать, если бы над ним не нависло проклятье оборотня. Будь она чуть сентиментальней, она бы влюбилась в него — влюбилась в мертвого парня, лежащего у нее на коленях. Но госпожа ди Рейз всего лишь развернула голову Архена к себе и поцеловала его в губы.
Глава 14
Костер медленно разгорался, пожирая сосновые ветки. Ланн придвинул упавший ствол поближе к огню. Летиция расположилась на противоположном конце бревна, подперла рукой подбородок и задумчиво смотрела на пламя. Она была с Археном до его последнего вздоха, и не видела, как волки, окутанные белесым одеянием тумана, поднимались с четверенек — уже людьми. Клер оказалась бледным худощавым подростком с темными глазами лани, Исадора — высокой девушкой лет двадцати пяти с пышной грудью и прямыми волосами цвета сажи, ниспадавшими до самой земли; Хальц был смуглым мускулистым мужчиной, а его самка, Карма, сочетала в своем облике черты гордой аристократки и ласковой супруги. Ее волчата, которым проклятье досталось в наследство от матери, превратились в орущих розовощеких младенцев.
Девушки, поднявшись с колен, расплакались и обнялись. Ульцескор не собирался их разглядывать или разговаривать с ними; его не интересовало, как сложится в дальнейшем судьба ликантропов, освободившихся от проклятья. Точно так же и бывшую стаю не волновало присутствие чужака. Подобно первым людям, еще не вкусившим запретный плод, они ничуть не стеснялись своей наготы.
— Вот чего я не могу понять, — начал Ланн, пытаясь завязать разговор, — как получилось, что я блуждал по лесу больше двух месяцев? По моим наблюдениям…
— Часовая башня Гильдии, — отозвалась Летиция. — Она ворует время.
Взгляд ульцескора приобрел напряженность: на солидном клочке земли, отведенном под здания Гильдии, действительно имелась башня с часами. Она стояла посредине той площади, которую три раза в неделю пересекал Ланн, направляясь на тренировки с оружием. Но эти часы никогда не шли. Стрелки, которым положено отсчитывать минуты, были неподвижны в момент, когда искалеченная,
бескрылая бабочка ползла по мраморному ободку фонтана; когда глаза мастера, подернутые пеленой безумия, смотрели на него в упор. Именно там Ланн встретил его впервые.Он раскрыл рот, чтобы спросить, но Летиция сердито махнула рукой.
— Молчи. Я не могу объяснить. Не сейчас.
Она вздохнула. Ланн поворошил палкой ветки в костре, и госпожа ди Рейз виновато придвинулась к нему. Ей хотелось сказать, что в конечном итоге все произошло именно так, как должно было произойти. Ульцескор убил ликантропа, искоренил зло: если симпатичного белокурого парнишку, бывшего чужим среди своих, можно назвать злом. Летицию устраивал такой финал: все не могут быть счастливы, как ни старайся; хотя, будь на то ее воля, она изменила бы этот принцип, уходивший корнями в века.
Госпожа ди Рейз несколько раз украдкой посмотрела на Ланна. Она так хотела увидеть его снова, но теперь, оказавшись наедине с ульцескором, в ее сердце снова закрались сомнения. Ланн не сделал ничего сверх того, что полагалось по контракту; он всего лишь выполнил свои обязательства. Летиция в очередной раз скользнула взглядом по его лицу: сеточка шрамов на щеке, висячие серьги в ушах, знакомый излом губ… Глаза ульцескора ловили оранжевые блики пламени. Ланн отрешенно глядел на огонь, не разделяя ее тревоги. Он думал о бабочке и часовой башне.
— Ланн, — тихо позвала Летиция.
— Что это за кинжал? — спросил он, не поворачивая головы.
— Кинжал Лирена. Ты же сам… — Девушка осеклась. Этого не было. Она не срывалась в пропасть, не была поймана рукой ульцескора. — Он носил его на шее.
Ланн покачал головой.
— У Лирена никогда не было такой вещи. — Он выдержал паузу, встретив ее растерянный взгляд. — Опять не можешь объяснить?
— Ведьмы Лете говорили со мной, — сбивчиво принялась рассказывать Летиция. — Я лежала на алтаре в центре склепа, испив воды мертвых. Богиня смотрела на меня сверху, и мне являлись видения. Ведьмы сказали мне, что я должна делать. Но кинжал здесь ни при чем, — поспешно добавила она. — Кинжал дал мне ты. Или призрак, похожий на тебя.
Она умолкла. Ланн поднес руку ко рту, скрывая улыбку.
— Что смешного? — моментально вскипела Летиция.
— В лесу я встретил этайну, — объяснил ульцескор. — Подозреваю, она приваживает только одиноких путников.
— Этайну?
— Меняющую облик. Она словно надевает шкурку понравившегося ей человека, воплощая те его желания, которым сам объект по какой — то причине не может потворствовать. — Его улыбка стала шире. — Например, потому, что эти тайные стремления находятся за гранью приличий.
До Летиции медленно дошел смысл его слов. Краска ударила ей в лицо.
— Она была… мною?
Ланн кивнул, явно наслаждаясь реакцией госпожи ди Рейз. Затем легонько хлопнул ладонью по своему бедру. Летиция смотрела на него почти с ненавистью.
— Мы целовались. И не только. — Он повторил приглашающий жест, подкрепив свое намерение словами: — Иди сюда.
Летиция яростно замотала головой.
— Она набросилась на меня, как дикая кошка, — с удовольствием продолжил Ланн, — разорвала одежду в клочья в порыве страсти… Такая неистовая.