Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Печатная машина
Шрифт:

Но все равно это пустое здание меня завораживало. Здесь не было ни одной вещи — до колпачка шариковой ручки! — которая могла бы принадлежать мужчине. Десяток шкафов, набитых медицинскими книжками, и на всех — женские имена и фамилии. От тринадцати и до шестидесяти восьми лет! В них хранились секреты целого царства, и они были в моих руках. Но я не знал, что мне с ними делать. Я не верил в свое могущество.

После десяти я выходил на улицу и, заперев дверь, шел в ларек за пивом. Дождь лил как из ведра, я возвращался с пятью-шестью пузырями крепкого «Степана». Это была моя ежевечерняя доза, без которой я

уже не мог.

Вымокший с головы до ног, я стаскивал с себя одежду и голый, с бутылкой в руках, ходил по коридорам, отражаясь в больших зеркалах у гардероба. Так и не поняв ничего в женской сути, я противопоставлял свою реальную наготу тому, что было изображено на плакатах вдоль коридора. Конечно, я боролся с ветряными мельницами и был смешон как никогда. Но мне было плевать, к тому же меня никто не видел. Мне было неуютно и тоскливо, ни одна из этих особ, чьи подноготные теснились на полках, не знала и не любила меня, — я был чужаком в этом призрачном городе женщин.

Мне оставалось только напиться, что, собственно говоря, я и делал.

В то лето я расстался с Люсей. Наш роман длился недолго, всего какие-то три месяца, но этого хватило, чтобы я (после нашего расставания) завис над пропастью…

Она научила меня кончать по-другому, не так, как я кончал, например, с женой. У Люси было маленькое ладное тело, а такой пизды я не встречал ни до, ни после нее. Она обхватывала своим влагалищем мой член, как рукой. Я бы мог ее поднять, находясь в ней, если бы захотел.

Еще у нее был компьютер, и она владела методом слепой печати. Мне нравилось, надиктовывая свои рассказы, подойти к ней сзади и, скользнув рукой в разрез платья, сжать ее грудь. Я представлял себя большим писателем, и кроме таланта у меня еще был мой хуй, который всегда можно было использовать по назначению.

Мне безумно нравилось приходить к ней и прямо на пороге, расстегнув ширинку, дать ей в рот. Ни с кем больше я не мог проделать такое. Образно выражаясь, эта девчонка держала меня за яйца не только когда сосала мой член. Ведь что на самом деле важно? Важно, чтобы тебя понимали от и до. Иногда для этого достаточно, чтобы перед тобой встали на колени и открыли рот.

И вот мы расстались. Я сидел на площадке детского сада под грибком и тянул баночное пиво. Стараясь ни о чем не думать, я наблюдал, как мои дети гоняли бабочек. Старшему было четыре, младшему — два. У меня были чудесные пацаны. «Что тебе нужно еще, что?» — спрашивал я себя и делал большой глоток. Сердце сжималось в детский кулачок. Я не знал, как мне жить дальше.

— Папа, смотри! — старший двумя пальцами держал за крылья бабочку.

Младший, вытянув шею, разглядывал ее как чудо.

— Отпусти, — сказал я.

Он хлопнул ресницами и разжал пальцы…

Время от времени у меня проявлялись все признаки мании преследования. Мне начинало казаться, что за мной следят. Наверное, такое рано или поздно происходит со всеми сторожами. А что, если задуматься, в этом определенно было какое-то зерно. Мания преследования как профессиональная болезнь.

Все те, кто мечтал заглянуть между ног пациенткам этого заведения, теперь переключились на сторожа. Я для них был как участник реалити-шоу «За стеклом». Ей-богу, это было неприятно, если учесть,

что такого я совсем не предвидел, устраиваясь на эту работу. Я не к этому стремился. Они не давали мне сосредоточиться. Они мешали моим психофизиологическим изысканиям.

Обычно эти гаврики собирались на крыльце заднего входа, курили, выпивали и травили свои несмешные байки. Они громко харкали и гоготали, тем самым показывая всяческое свое пренебрежение к этому зданию вообще и ко мне — в частности. Я их раздражал как второстепенный персонаж, неожиданно появившийся в сюжете и оттеснивший главных героев далеко на задний план.

Но что они могли сделать? Собственно говоря, ничего. Так, каждые полчаса звонить в дверь, разбить пару стекол или обоссать кирпичные стены, — больше ни на что они не были годны. Один раз, правда, я слышал характерные стоны под окнами смотрового кабинета, но ничего не смог разглядеть, украдкой выглядывая из-за штор. Они явно провоцировали меня на необдуманные действия, но я был настороже.

Положа руку на сердце, мы были похожи. Просто у меня был доступ, а у них — нет, в этом вся разница. Они партизанили, а я действовал на передовой. Но если бы я им сказал, что здесь ничего нет и что нужно искать в других местах, — они бы мне не поверили. Подумали бы, что я их парю, чтобы единолично владеть тем, что им пока никак не давалось в руки. Мы были похожи, повторяю, только я зашел глубже и двигался все дальше, пока, наконец, не остался совсем один.

В один из таких вечеров позвонил Гарик.

— Хо! — сказал он в трубку. — Никогда не пил в таком месте. На колоннаде собора Святого Павла пил, а вот в женской консультации не доводилось.

— Махнуться, что ли, предлагаешь? — усмехнулся я.

— Выпить предлагаю.

Через сорок минут мой приятель выкладывал на стол регистратуры диковинные пузыри.

— Сколько здесь платят? — вскрывая нарезку, спросил он.

— По твоим деньгам — я остаюсь им должен, — ответил я.

Он сел напротив и распечатал бутылку.

— Говорил я тебе — учись. А ты женился.

Мы выпили, потом еще. Я давно не сидел ни с кем за столом и потерял способность смотреть кому-то в глаза.

— Что с Люськой?

— А что с ней может быть?

Он обиделся.

— Хули ты тут, как на допросе, пинг-понг нарезаешь? Так не канает, братэлло.

Раздался длинный звонок, ободравший тишину с крашеных стен.

Гарик удивленно уставился на меня. «Это что еще за байда?» — вопрошал его взгляд.

Я в двух словах обрисовал ему картину. Про себя, про детей, про Люську, жену, гопников по ту сторону стен, — я не пощадил никого, мне ничего не было жаль. Все, что скопилось за это время в моей душе, вывалилось наружу.

— Так и хули ж ты сидишь? — хмыкнул на это Гарик. — Бери телефон, звони.

Если бы это было просто!

— Бля, че за мелодрамы ты тут разыгрываешь? — скривился приятель, разливая по новой. — Маде ин Индия, епта! Давай, я позвоню? Давай, говорю!

Вместо этого снова позвонили в дверь.

Вот это уже было лишним. Я всегда говорил, что отсутствие вкуса и чувства меры ведут к необратимым последствиям. Короче, не сговариваясь, мы бросились к входной двери…

Утром, когда я сдавал смену, в здании не было ни одного целого окна.

Поделиться с друзьями: