Педология: Утопия и реальность

В самом деле, не отрицая огромного теоретического значения спора на фронте марксистской психологии, мы вправе все же спросить, что же действительно ценного и действительно нового внес в боевую классовую практикудовольно широко развернувшийся спор о так называемой марксистской психологии?

Психология является отнюдь не только идеолого-теоретическим сектором знания, она заключает в себе также первоочередные отделы наиболее злободневной, наиболее ответственной человеческой практики, наиболее социально заостренной практики. Как область ценнейшей социальной практики, она представляет тем более крупный интерес и для философских обобщений. Если бы психология не охватывала собою проблемы человеческой личности, вопросы о структуре и генезе личности, о методах влияния на человеческую личность, — эта научная область не возбуждала бы столько страстных исканий и споров.

Внес ли, однако, протекающий марксистский спор о психике что-либо новое, революционно ценное в область «психологической практики», в область методики влияния на психику,на человеческую психику, на социального, классового человека? К сожалению, пока почти ничего не внес, и та экспериментальная методика, те психологические практическиевыводы, которыми снабжают нас отдельные ориентирующиеся на марксизм течения, пока нового и боевого материала в психологическую практику вносят мало: в методику влияния на человека, в методику наилучшего использования человеческой личности для целей пролетарской революции. Такой «взнос» не предвидится и в ближайшем будущем, судя по развертывающимся работам [56] .

56

За 3 года не произошло в этой области особых изменений.

Мало того, с точки зрения классовой пользы сейчас в практике пролетарского строительства с серьезным успехом применяются методические указания ряда западных психологов, либо совсем не включившихся в марксистскую дискуссию о психике, либо враждебно настроенных по адресу течений, ориентирующихся на марксизм. Очевидно, дискуссия не проникла еще в сердцевину вопроса, виной чему на первом плане, конечно, юность дискуссии.

Но теоретический спор корнями своими всегда упирается в практику, порождается, регулируется и проверяется практикой, и если материал практики серьезно не влился пока в теоретические обобщения, — следует, пожалуй, иногда замедлить темп отдельных обобщений, не спешить, если нет вполне гарантированного фонда для спешки.

Только тогда, когда определенная психологическая школа откроет действительно новые и ценные главы для пролетарской педагогики, для психонотирования [57] социалистического производства (психотехника) для более продуктивного революционного овладения психикой трудящихся масс (психология политико-просветительной работы), — только тогда будет иметь эта школа право претендовать на полную «канонизацию» ее марксизмом. Пока же спор школ ведется в одной лишь философско-теоретической плоскости, это — половина спора, большая половина, правда, но это еще не весь спор.

57

«Психонот» — научная организация психических процессов, нужных для трудовой практики.

Если непосредственно близкий к человеку вопрос о психике почти не вышел еще из стадии отвлеченной дискуссии, значительно сложнее, конечно, обстоит с более широкой, исходной общейпроблемой — о сущности жизни. Дискуссия в этой области, конечно, имеет гораздо меньше непосредственной связи с практикой, чем психологический спор.

Если марксизирующаяся психология по пути анализа общих позиций останавливается иногда и на разногласиях в методике исследования, тем самым, вламываясь в первичные вопросы практики, — марксистский спор лебистов с антилебистами протекает пока в плоскости безразличия к методике исследования. Одними и теми же способами, в сходных условиях наблюдаются явления жизни, но по-разному теоретически истолковываются. Это пока стопроцентно философский спор. Он не коснулся еще ни одного из вопросов боевой биологической практики, имеющей непосредственно социальное значение.

Такие социально боевые вопросы биологии, как проблема наследственности, область социально-биологической профилактики, ближайшие этапы психофизиологии человека, — эти вопросы «механически-диалектическим» спором не затронуты и разрешаются в особой, самостоятельной дискуссии, протекающей вполне независимо от войны по вопросам общей биологии. Как лебисты, так и антилебисты могут хотя бы по вопросу о наследственности неожиданно для себя оказаться в одном лагере, при сохранении в то же время непримиримых разногласий в понимании основной механики жизненного процесса.

Дискуссия о наследственности, однако, тоже не блещет социально-практическим, конкретным классовым материалом, несмотря на, казалось бы [58] , необычайную непосредственно-классовую заостренность основных вопросов наследственности. Дискуссия оперирует научными фондами, накопленными в ботанике и зоологии,и очень мало уделяет внимания человеку. Специфизм человеческой социальной средыучтен дискуссией в ничтожной степени, наследственные закономерности растительного и прочего животного царства механически и почти целиком привешиваются к человеку.

58

Как увидим ниже.

Этот «научный» автоматизм в мышлении отдельных работников, числящих себя марксистами, приводит подчас в содрогание. Безразличие, слепая, догматическая вера, с которой они переносят на человека реакционнейшие евгенические формулы, взрощенные ботаникой и зоологией, говорят, по меньшей мере, о псевдомарксистской близорукости. Попробовали бы они применить эти формулы к вопросам действительной, пролетарско-классовой практики, — истина обнаружилась бы без особого труда. Но в том-то и дело, что не пробуют; «дискуссия пока отвлеченная», поэтому она и остается на 99 % ботанико-зоологической.

Этой «внеклассовой» стадией дискуссии объясняется, между прочим, и замечательный курьез: дружеское пребывание на левом фланге теорий наследственности таких ученых, которые резко враждебны друг другу в вопросах классовой политики, и обратно, мирное сожитие на правом «наследственном» фронте коммуниста рядом с махровым социальным реакционером. Эта странная, противоестественная дружба подтверждает, что классовая подпочва спора еще далеко не раскрылась.

Но, возразят нам, не все же научные дискуссии имеют классовое значение. Мало ли разногласий у «спецов» в области инженерно-технических вопросов, нельзя же считать непосредственно-классовым спором полемику о том, какой системой отопления или каким типом котла надо пользоваться в заводской практике.

Отвечу, что подобный вопрос действительно не является предметом общемарксистской дискуссии; он представляет собой кусок узко технической практики, не затрагивающей общеидеологических позиций. Однако оговорюсь, что нередко даже инженерно-технические вопросы могут вовлечь в общую дискуссию, взять хотя бы проблему тейлоризации или фордизма.

«Инженерный» вопрос, как наладить технику использования машины, — в частности, той части машины, которая заменяется человеческим телом, телом рабочего, — превращается, однако, в остро классовый вопрос: в вопрос об отношении к социальной ценности рабочего тела. Капитализм, выколачивающий прибавочную стоимость, фордизирует производство в направлении максимального биологического и творческого истощения тела рабочего, — мы же будем настойчиво искать синтеза технической и биолого-творческой экономии, так как рабочий у нас не объект эксплуатации, а субъект социалистического производства, представляющий самостоятельную социальную ценность кроме производственного его использования.

«Технический» спор оказывается, как видим, остро классовым, и вряд ли марксизм откажется от энергичнейшего участия в этой благороднейшей исторической дискуссии по вопросу о защите главного психофизиологического фонда человечества. Спор о технике переключится на рельсы теоретического понимания механизмов и динамики человеческой психофизиологии, — психофизиологии вообще, — из частного, специального станет общим, социальным, классовым.

Те же дискуссии, о которых речь шла выше, еще ближе к непосредственным интересам класса; вот почему так остро нужна скорейшая их «практизация».