Пень

в том, что сделала все, к чему любовь обязывала. В ночь перед

свиданием она освежила в памяти «Похвалу глупости» великого

Эразма Роттердамского и основные технические данные к но-

винке «Windows 8». На четыре тома бессмертного труда Артура

Шопенгауэра «Die Welt als Wille und Vorstellung» уже не остава-

лось времени, близился рассвет. Вечером, к своей наработанной

за последнее время духовности она набросала в течение часа ма-

кияж, оделась во все лучшее, что нашлось в гардеробе, и с зами-

рающим сердцем поплелась на свидание.

В кафе почти не было народу, за столиком у окна сидел пожи-

лой мужчина в серой рубашке с закатанными рукавами, перед

ним стоял пустой бокал пива и лежал цветок розы на длинном

стебле. Это был он. Её нетерпеливый поклонник. Он поднял

лицо, чтобы поглядеть на вошедшую, и она… похолодела. Это

лицо было… некрасивым. Оно было даже безобразным; в этом

лице не было ни капли обаяния, никакой особенности, которое

делает некрасивое лицо своеобразным, даже приятным, отлич-

ным от других, к которому быстро привыкаешь, принимаешь, и,

уже спустя время, находишь даже симпатичным.

Он слегка улыбнулся, поднялся ей навстречу и отодвинул

стул, чтобы она села.

– Спасибо! – пролепетала она и упала на стул, чувствуя

дрожь в коленках. Да. Он не был готов. Его любовь ни к чему

не обязывала. Почему? Неужели трудно было сходить к хирур-

гу и сделать пластическую операцию? Убрать лишнее, при-

бавить недостающее. Даже хотя бы побриться, а не являться

на свидание с трехдневной щетиной.

– Вы, на самом деле, еще красивее, чем на экране телевизо-

ра! – заговорил он высоким голосом и она вздрогнула. За долгое

время до этой встречи мог бы поупражняться, чтобы понизить

высоту звука, упорными упражнениями перейти на лирический

баритон, а то и на бас. Говорят, хорошо помогают сырые яйца.

Не подготовился. Любовь не обязывала. Только речь его текла

плавно, как бывает, скользит лодка по гладкой воде, видно давно

отработанная, наверное, с юности, как у нее макияж.

Подошел официант, он заказал себе еще кружку пива,

а она чашечку эспрессо, и стала потихоньку приходить в себя

от потрясения.

– Нет, в самом деле, – продолжил он тем же высоким, невы-

носимым голосом, – я сделал столько Ваших фотографий с эк-

рана телевизора! Могу открыть у себя в квартире филиал Лувра!

Но в жизни Вы выглядите потрясающе! Вы мне напоминаете

Софи Лорен…

– Издалека! – натянуто улыбнулась она и отхлебнула

от своей чашечки кофе, стараясь, чтобы он не заметил, как дро-

жит ее рука. Понятно, ничего общего с Софи Лорен она не име-

ла, это были только комплименты и попытки быть галантным.

Но на галантность у нее не было времени.

– Скажите, как вы относитесь к Генриху Новалису? – спро-

сила она и улыбнулась уже открыто и это улыбка, кто ее знал,

означала, что она стала противной самой себе и приготовилась

это впечатление изменить.

Вспомнив о Новалисе, этом юном немецком бароне 18 века,

она оживилась, откинула белокурый локон с лица и невольно

расслабилась. Теперь она была в своей бездонной и бескрайней

стихии духовности, и как бы расправила крылья.

– Этот юноша был чудесным поэтом. Вам не кажется? Его

«Гимны к ночи» просто потрясают необычностью…

Он даже не наморщил лоб, как бы силясь вспомнить давно

прочитанное.

– Не знаю. Не читал. – Спокойно ответил он, беря кружку

своими крупными, мохнатыми, как у паука, пальцами. Она в ужа-

се уставилась на них. – Чем Вы занимаетесь в свободное от те-

левидения время?

– Э..! Многим… К примеру, изучаю биохимию, генетику и фи-

зиологию растений! Хочу не только видеть растения снаружи,

их цвет и контуры, хочу понимать, как они живут, чем дышат,

а без физиологии тут не обойтись. Завидую Грегору Менделю! —

вдохновилась она, подхватывая новую тему для разговора.

Может быть, он в генетике силен, ибо на тему таинственного