Пена дней
Шрифт:
XVII
Братья Демарэ, близнецы, одевались, чтобы отправиться на свадьбу. Их очень часто приглашали в качестве свадебных педералов, потому что они выглядели на редкость представительно. Старшего звали Кориолан{35}. У него были черные вьющиеся волосы, белая нежная кожа, невинный взгляд, прямой нос и голубые глаза, опушенные желтыми ресницами.
Младший по имени Пегас выглядел точно так же, с той лишь разницей, что ресницы его были зелеными, и этого обычно оказывалось достаточным, чтобы отличить их друг от друга. Они выбрали карьеру
— Нет, ты скажи мне, в котором часу ты вчера пришел домой? — допытывался Пегас.
— Не помню, — отмахнулся Кориолан. — Оставь меня в покое, занимайся своим делом.
Кориолан выщипывал себе брови с помощью медицинского пинцета.
— Ты ведешь себя непристойно! — сказал Пегас. — Девочка! Если бы только твоя тетя это видела!..
— Подумаешь!.. А ты что, никогда этим не занимался? Нет? — грозно наступал на него Кориолан.
— Скажи, когда? — с некоторой тревогой в голосе спросил Пегас.
Он прекратил себя массировать и сделал несколько приседаний перед зеркалом.
— Ладно, не будем уточнять, — сказал Кориолан. — А то сквозь землю провалишься от стыда. Застегни-ка мне лучше ширинку.
У них были брюки особого покроя, с ширинками сзади, которые трудно застегнуть самому.
— А, вот видишь! — ухмыльнулся Пегас. — Тебе нечего сказать!..
— Ну ладно, хватит! — повторил Кориолан. — Чья свадьба сегодня?
— Колен женится на Хлое, — сказал брат с гримасой отвращения.
— Чего это ты? — удивился Кориолан. — Парень, что надо.
— Да, он-то парень, что надо, — подхватил Пегас, не скрывая своего вожделения. — Но она!.. У нее такие круглые груди, что просто невозможно вообразить ее мальчишкой!..
Кориолан покраснел.
— А мне она кажется красивой, — пробормотал он. — И мне хочется дотронуться до ее груди… А тебе нет?..
Брат посмотрел на него с недоумением.
— Ну и сволочь же ты! — крикнул он в сердцах. — Нет второго такого развратника!.. Кончится тем, что ты женишься на женщине!..
XVIII
Надстоятель вышел из тризницы в сопровождении Пьяномаря и Священка. У всех троих в руках были картонки с украшениями для храма.
— Когда придет грузовик с краскомазами, — сказал он, обернувшись к Священку, — распорядитесь, Жозеф{36}, чтобы заехал прямо в алтарь.
Странное дело, но почти всех Священков на свете зовут почему-то Жозефами.
— Будем красить в желтый? — спросил Жозеф.
— В лиловую полоску, — уточнил Пьяномарь по имени Эмманюэль Жюдо{37}, симпатичный верзила в парчовом облачении с золотой цепью, сиянием своим напоминавшем северное.
— Да, — подтвердил Надстоятель, — ведь на благословение прибудет сам Архиписк. Пошли, нам надо обрядить хоры.
— А сколько будет музыкантов? — спросил Священок.
— Семь на десять да три, — ответил Пьяномарь.
— И четырнадцать певунчиков, —
с гордостью добавил Надстоятель.Священок аж свистнул: «Фью!»
— А венчаются только двое! — сказал он и причмокнул с восхищением.
— Да, — сказал Надстоятель. — Вот что значит быть богатым.
— Народу будет много? — спросил Пьяномарь.
— Очень много, — сказал Священок. — Я возьму красную алебарду и красную трость с набалдашником.
— Нет, — сказал Надстоятель. — На этот случай нужна желтая алебарда и лиловая трость, это будет изысканней.
Они остановились под хорами. Надстоятель отыскал в одном из столпов, подпирающих свод, едва заметную дверцу и отворил ее. Они гуськом стали подниматься по узкой винтовой лестнице. Сверху сочился слабый свет.
— Тяжело! — сказал Надстоятель.
Священок, подымавшийся последним, поддакнул ему. Пьяномарю, который шел между ними, деться было некуда, ему пришлось согласиться.
— Еще два с половиной витка, — сказал Надстоятель.
Наконец они вышли на хоры, расположенные против алтаря на высоте ста метров над церковным полом, который трудно было разглядеть сквозь туман: облака беспрепятственно вплывали в храм и огромными хлопьями проносились по среднему нефу.
— Погода будет отличная, — сказал Пьяномарь, принюхиваясь к облакам. — Пахнет тимьяном.
— Немного отдает и лакрицей, — добавил Священок.
— Надеюсь, церемония удастся на славу, — сказал Надстоятель.
Поставив картонки на пол, они принялись украшать стулья музыкантов.
Священок разворачивал праздничные покрышки, сдувая с них пыль, и передавал Пьяномарю и Надстоятелю.
Вздымавшиеся над их головами каменные столпы соединялись где-то там, в едва различимой вышине. Матовый бело-кремовый известняк, обласканный нежным сиянием дня, отражал ровный и мягкий свет. А под самой кровлей густела бирюзовая синева.
— Надо надраить микрофоны, — сказал Надстоятель Священку.
— Вот сейчас разверну последнюю покрышку и займусь этим, — ответил Священок.
Он вынул из сумки красную суконку и принялся энергично тереть подставку ближайшего микрофона. Всего их было четыре штуки, расположенных в ряд перед стульями музыкантов. Микрофоны эти были подключены к особому механизму для того, чтобы каждая мелодия включала соответствующий колокольный звон. Внутри же храма звучала только музыка.
— Скорей, Жозеф, — сказал Пьяномарь, — мы с Эмманюэлем уже все закончили.
— Подождите меня, — попросил Священок. — Чуточку терпения! Мне осталось работы на пять минут, не больше.
Пьяномарь и Надстоятель прикрыли картонки крышками и аккуратно составили их в угол хоров, чтобы по окончании церемонии снова все убрать.
— Готово! — воскликнул Священок.
Они пристегнули лямки парашютов и грациозно прыгнули в пустоту. Зашелестел шелк, распустились три пестрых цветка, и безо всяких осложнений ноги всех троих одновременно коснулись отполированных плит каменного пола.
XIX
— По-твоему, я красивая?
Хлоя смотрела на свое отражение в воде аквариума, дно которого было посыпано серебряным песком. В нем резвилась красная рыбка, то и дело выплывая на поверхность. На плече Хлои сидела серая мышка с черными усами, потирала лапками мордочку и любовалась разноцветными бликами на воде.