ПЕНРОД И СЭМ
Шрифт:
Миссис Уильямс подтвердила, что это, действительно, необыкновенно благородно со стороны Джорджи. Результатом ее диалога с миссис Бассет явился другой. Миссис Уильямс решила, что тут не обойтись без влияния мужчины, и тем же вечером мистер Уильямс поговорил с сыном по-мужски.
– Или вы примете Джорджи Бассета в свою игру, – заявил он, – или я разрушу ваш дом.
– Но…
– Никаких «но». Я не желаю выслушивать жалобы от соседей!
– Но, папа…
– Хватит! Ты ведь сам сказал, что ничего не имеешь против Джорджи.
– Я сказал…
– Ты сказал, что не любишь его, но сам не смог мне объяснить, за что. Ты не привел ни одного случая, когда Джорджи повел бы себя плохо. Не мог привести ни одного
– Но, папа…
– Я больше не желаю это обсуждать. Если хочешь, чтобы я сломал твой дом, можешь продолжать, как раньше, дразнить со своими дружками этого безобидного парня. Но если хочешь, чтобы домик остался, будь вежлив и пригласи его. Я тебя предупредил! Больше ты от меня ничего не услышишь!
Сэм был совершенно подавлен.
На другой день он пересказал членам Братства свою беседу с отцом, и всех охватило уныние. Дела принимали столь скверный оборот, что было решено после уроков собраться на экстренное совещание. В домике собрались все. Дверь плотно затворили, окно закрыли доской. Потом зажгли свечу, и «братья» стали высказывать свои соображения по поводу постигшей их беды. И все они согласились в одном: если среди них появится Джорджи Бассет, их дело погибнет. С другой стороны, рассуждали они, если его не принять, у них попросту «ничего не останется».
В обсуждении не принимал участия только Верман. Он занимался другим. Члены Тайного братства поручили ему роль раздатчика ритуальных ударов. При посвящении Родди Битса и Мориса Леви он отлично справился с этим делом, и все сошлись во мнении, что ему следует продолжать в том же духе. Когда посвящали Родди, Верман пользовался старой планкой, которую нашел на крыше сарая. Но сегодня он где-то раздобыл новую доску. Она была гораздо шире и увесистее своей предшественницы, и сейчас Верман обстругивал ее с одного конца, стремясь придать ему форму рукоятки. Это занятие поглотило все его внимание. В отличие от других, он, казалось, и не думал впадать в уныние. Наоборот, его глаза весело сияли, и пламя свечи лишь подчеркивало этот радостный блеск. Казалось, он предвкушал какое-то радостное событие и даже время от времени хохотал от удовольствия. Это привлекло к нему внимание остальных, и, заметив, чем он занимается, все замолчали и стали задумчиво следить за ним. Мрачность мало-помалу начала покидать их лица, все больше уступая место выражению радости и покоя. Они все следили и следили за Верманом, а потом Пенрод довольно весело сказал:
– Ну, во всяком случае, сегодня только вторник. У нас достаточно времени впереди. Думаю, мы еще несколько раз посовещаемся. Нам надо хорошенько подготовиться. Ведь как-никак в субботу нам придется его посвящать.
Суббота выдалась солнечная, и это немного скрасило состояние и кандидата, и членов Тайного общества. Миссис Уильямс видела, как весело, вприпрыжку направился Сэм после ленча во двор, и осталась вполне довольна. У передней калитки он остановился и подал сигнал. Вскоре раздался ответный сигнал, и вслед за этим рядом с Сэмом появились Пенрод Скофилд и Джорджи Бассет. Джорджи всегда был чисто одет, но миссис Уильямс сразу заметила, что сегодня он наряден, как никогда, и одежда на нем просто сияет. Что касается выражения его лица, то, пожалуй, в нем было многовато самодовольства. А ведь Джорджи Бассет прекрасно знал, что тактичный человек не должен проявлять гордыни даже в тех случаях, когда одержал победу над ближними. Однако, несмотря на такую промашку Джорджи, миссис Уильямс могла с удовлетворением отметить, что ни Сэм, ни Пенрод не проявляли враждебности. Похоже, они смирились со своим положением. Теперь они принимали Джорджи таким, каков он есть, и даже, кажется, отнеслись к нему с интересом.
Мальчики
о чем-то посовещались. Потом Сэм скрылся за домом. Затем он вернулся и жестбм поманил Пенрода и Джорджи. Тут Пенрод взял Джорджи за левую руку, а Сэм за правую, и все трое зашагали на задний двор. Наблюдая эту исполненную мира и согласия сцену, миссис Уильямс поняла, что не зря вмешалась и защитила Джорджи. Ее посетила тихая радость, какая приходит как бы в награду, когда совершишь доброе дело.В таком благостном настроении она поднялась наверх. Вооружившись иголкой с ниткой, она начала восполнять различного рода уроны, которые понесла за последнее время одежда мужа и Сэма. От этого занятия и оторвала ее чернокожая служанка.
– Миз Вильямс, – заявила она так мрачно, что было совершенно ясно: эта пессимистка ждет от жизни только несчастий. – Миз Вильямс, я думаю, что дом обвалится. Это общество массы Сэма обрушит крышу на наши головы! Точно, миз!
– Крышу? – без тени волнения переспросила миссис Уильямс. – Разве они на чердаке?
– Нет, миз, в подвале. Но слышно на чердаке. Никогда еще не стояло у нас такого хлопанья, топанья, крика. Они всё набились в подвал и – ба-бах! Начался такой бедлам, просто невозможно держаться. Наверно, в подвале уцелел разве что фундамент. Но, боюсь, и он долго жить не сможет. Я бы их пошла усмирить, но мне страшно. Истинный Бог, миз Вильямс, там такой бедлам, что моя жизнь в страхе! Я подумала, лучше уж вы!
– Миссис Уильямс засмеялась.
– Знаешь, Фанни, когда в доме играют мальчики, иногда приходится потерпеть и шум. Уж такие они существа, Фанни. Они иначе не могут. Это даже хорошо, когда они играют и шумят. Вполне здоровый признак!
– Я тут человек маленький. Это ваш дом, миз Вильямс. Если вам охота, чтобы его развалили, я уж мешать не буду. Нет, мэм.
Она удалилась, а миссис Уильямс продолжала шить. Дело было осенью, дни шли на убыль, и в пять часов ей пришлось отложить работу. У миссис Уильямс было неважное зрение, и она предпочитала не шить при искусственном освещении. Она спустилась на первый этаж. В доме было совершенно тихо. Она решила проверить, не принесли ли газету и открыла входную дверь. Она сразу заметила Сэма, Пенрода и Мориса Леви. Они стояли у калитки и о чем-то тихо беседовали. Пока она смотрела, нет ли газеты, Морис и Пенрод ушли, а Сэм задумчиво направился к дому.
– Ну, Сэм, – сказала миссис Уильямс, – теперь ты понял, что не так уж плохо дружить с Джорджи Бассетом?
Сэм бросил на нее полный невозмутимости взгляд. Лицо его напоминало сейчас чистый лист бумаги и не отражало даже тени какого-нибудь чувства.
– Не плохо, мама, – покорно ответил он.
– Джорджи ушел домой?
– Да, мама.
– Я слышала, вы там очень расшумелись. Джорджи тоже было весело?
– Что, мама?
– Джорджи Бассету было весело с вами?
– М-м… – Сэм задумался, как задумываются, чтобы добросовестно вспомнить все, что произошло. Потом он сказал:
– Понимаешь, Джорджи не сказал, что ему весело, но он и не говорил, что ему невесело.
– Но когда он уходил, он поблагодарил мальчиков?
– Нет, мама.
– И даже тебя не поблагодарил?
– Нет, мама.
– Странно, – удивилась она, – обычно Джорджи такой вежливый. А вид у него был довольный?
– Что-что, мама?
– У Джорджи был довольный вид?
Миссис Уильямс показалось, что она не спросила ничего особенного. Однако Сэм ответил далеко не сразу. Он растерянно посмотрел на мать. Затем он помассировал ладонью правую лодыжку, а потом левую.
– Понимаешь, – объяснил он смущенно, – я споткнулся, когда спускался в подвал.
– Сильно ушибся? – с тревогой спросила миссис Уильямс.
– Нет, мама. Надо только прижечь немного арникой.
– Сейчас принесу. Иди в папину комнату, Сэм. Тебе очень больно?