ПЕНРОД И СЭМ

Придя в себя Пенрод и Сэм испытали то, что в таких случаях чаще всего испытывают люди. Вслед за испугом их охватило негодование.

– Что тебе тут понадобилось, старая кляча? – закричал Пенрод. – Прекрати на меня кашлять!

А Сэм схватил палку и запустил ее в незваную гостью.

– Пошла отсюда! – взревел он.

Голова исчезла из дверного проема. Лошадь медленно повернулась и шагом ревматика затрусила по улице. Инстинкт погнал Пенрода и Сэма, и они устремились в погоню за лошадью.

У них не было никакого злого умысла. Они и сами не знали, зачем устремились за лошадью. И уж тем более им было невдомек, откуда взялась эта старая лошадь.

А лошадь эта была вдвое старше Пенрода и Сэма. Она дожила до странной для себя поры. Теперь у нее не было ни седла, ни уздечки. От прошлого у нее осталось только имя, и если бы кто-нибудь ее окликнул, она непременно бы отозвалась. Но у нее теперь не было хозяина, и ныне никто не знал, что ее зовут Уайти. Вот уже два с половиной дня она жила совершенно одна, и положение ее становилось все более отчаянным.

Раньше она принадлежала некоему Абалену Моррису, который говорил, что «занимается доставкой». Правда, что и кому он «доставлял», не знал никто, и, по общему мнению, это была лишь отговорка. Известен же этот субъект был, в основном, страстью к карточным играм. Но, по иронии судьбы, не карты, а именно «занятия доставкой» едва не привели Морриса на скамью подсудимых. Он вступил в конфликт с представителем местной Лиги защиты животных, и тот пригрозил ему тюремным заключением за плохое обращение с лошадью. За десять дней до этого ему давали за лошадь четыре доллара. После ссоры с человеком из Лиги защиты животных, он немедленно решил сбыть лошадь старьевщику.

– Нет уж, сэр, – ответил тот. – У меня уже есть мул, и я могу возить на нем. А Уайти и четырех долларов теперь не стоит. Я слышал, у тебя с ней неприятности. Но тот тип, который тебя хочет упечь в тюрьму, не помнит твоего лица, зато хорошо знаком с лошадью. Так что, тебе не продать ее. Даже ни один цветной в городе у тебя ее не купит. Его сразу зацапают за плохое отношение к животным. Тебе остается только отпустить эту лошадь. Потому что, если тебя еще раз с ней увидят, тебя упекут в тюрьму.

Абален Моррис тут же решил воспользоваться советом старьевщика. Тем более, что он недавно выиграл деньги, и жизнь на свободе представлялась ему полной радужных перспектив, которые он совсем не хотел променять на тюремную камеру.

Он дождался темноты и отвел Уайти на пустырь на окраине города, где держал перед ней небольшую, но выразительную речь.

– Теперь ты можешь жить, как тебе понравится, – сказал Абален. – Ты больше мне не принадлежишь. Можешь на меня не смотреть так, мы с тобой больше не знакомы. Я теперь богатый человек, у меня завелись друзья. Я, пожалуй, поеду в большой город, лошадь. Словом, прощай, лошадь! У тебя свои дела, у меня свои. И точка!

Уайти нашла на пустыре немного травы, и это позволило ей скоротать ночь. Утром она отправилась на поиски сарая, где Абален держал ее, но он находился на другом краю города, и Уайти заблудилась. Да и видела она плохо. Из-за преклонных лет у нее сохранилось зрение только в одном глазу, и ноги ее были не слишком надежны. И все же за время своего одиночества она успела немало поскитаться по городу, и, если бы умела говорить, могла бы рассказать множество пренеприятных историй, в которые попадала. И вот, наконец, судьба и голод привели ее к дому Скофилдов, и она просунула голову в дверь их конюшни, где ее и увидели Пенрод и Сэм.

Мальчики погнались за ней. Нет, они не хотели ей сделать ничего дурного. По отношению к ней они были не более кровожадными, чем Герцог. Повинуясь своим инстинктам, он пролез сквозь дыру в заборе и с лаем присоединился к погоне. Словом, ни мальчики, ни собака, хоть и гнали несчастную Уайти по улице, не испытывали к ней враждебных чувств. Они просто следовали тысячелетним инстинктам и, таким образом, олицетворяли историческую взаимосвязь современного мира с первобытным.

На углу улицы Уайти повернула направо, потом, через некоторое время, – опять направо; в результате она вернулась на ту же улицу и опять оказалась перед конюшней Скофилдов. Лошадь не очень хорошо разглядела дверь. Но место, около которого она сейчас стояла, в ее памяти явно вызвало образ сена и корма. И когда запыхавшиеся Пенрод и Сэм появились из-за угла, Уайти неверными шагами вошла в конюшню и заняла стойло, которое опустело, когда пала лошадь мистера Скофилда, и с тех пор уже несколько лет было вакантным.

Глава VIII НАГРАДА ЗА СПАСЕНИЕ

Обнаружив, куда отправилась лошадь, мальчики восторженно загалдели. Они на всем ходу влетели в конюшню и подняли такой шум, что даже сравнялись с Герцогом, который, в свою очередь, просто обезумел от нашествия лошади. Сэм схватил грабли.

– А ну, пошла отсюда, старая кляча! – закричал он. – Сейчас я ее выгоню!

– Подожди-ка, – сказал Пенрод. – Подожди, я…

Собрав все свое мужество, Сэм уже хотел подойти к стойлу.

– Распахни-ка дверь пошире, – сказал он. – А я ее сейчас стукну.

– Стой! – завопил Пенрод. – Подожди секунду!

И он вцепился в грабли, которые Сэм уже занес над головой.

Потом он не менее свирепо крикнул Герцогу:

– Тихо, Герцог!

На пса это произвело неизгладимое впечатление. Он тут же умолк и, стараясь не привлекать к себе внимания, выскользнул из конюшни.

Пенрод подбежал к двери, выходившей на улицу, и затворил ее.

– Это еще зачем? – удивился Сэм.

– Я решил оставить у себя эту лошадь! – заявил Пенрод, и по выражению его лица можно было понять, что он придумал что-то интересное.

– На что она тебе?

– Я хочу получить награду.

Сэм уселся на тачку. Теперь он почти восхищался другом.

– Ну, ты даешь! – сказал он. – Мне это даже в голову не пришло. Как ты думаешь, сколько мы получим?

Пенрод не возражал против того, чтобы Сэм вступил в долю, и вопрос о том, сколько «мы» получим, не вызвал у него никакого протеста. Он внимательно посмотрел на Уайти.

– Ну, – задумчиво произнес он, – это зависит от того, как мы поведем дело.

Сэм встал. Он подошел к двери, разделявшей два отсека конюшни. Уайти жадно тыкалась носом в ясли.

– И все-таки? – спросил он. – Ну, сколько, сто долларов или…

Пенрод с прежним хладнокровием повторил то, что уже сказал. Выражение «зависит от того, как поведем дело», нравилось ему. Оно не обязывало ни к какой точности и, одновременно, звучало достаточно глубокомысленно.

– Все зависит от того, как мы поведем дело, – еще раз повторил он, но теперь для пущей убедительности нахмурился.