Пенталогия «Хвак»

— Да обе подновлю, хоть сегодня, сударь ты мой высокий, светлость ты моя Ореховая! — возликовал сапожник, уразумев, что миновала гроза и теперь он под надежной защитой! И подметки он подновит, и винца Ореху поднесет, и сам приложится, и вместе песни попоют… Ох, хороша жизнь. А этот — тоже — ишь, как в глазенках огонь-то поугас, теперь, небось, не ограбит… — То есть, подкую так, что обпляшешься!

— Я те дам — светлость! Светлости на конях да в каретах, да по замкам, на бархатных скатерках сахаром хрустят, а мы люди простые… Ладно, пойду… Крикнешь, если что.

— Ну, вот и готово, господин Хвак. Меряй, да и того… пора мне лавку закрывать, да по делу кое-куда сходить. А притопни, не стесняйся, пол каменный — что ему сделается?

Притопнул Хвак, сперва осторожно, потом смелее… правым сапогом, левым…

— Ну, что?

— Угу, хорошо. Навроде как мизинцам тесновато, поджимает их…

— Так обомнутся, первую надевку всегда так! И это… Ты бы ноги прополоснул, не то грязь… пыль кожу разъест, волдыри появятся. А разбогатеешь — на портянки раскошелься. Ты думаешь — что, дворяне да купцы с жиру бесятся, коли портянки носят? Нет, господин мой Хвак, это они от ума и с расчету: ногам в портянках удобнее, радостнее. А то — купишь? У меня как раз есть запасец, четыре погонных локтя, ткань — чистый лен, для весны и лета — самое что надо. Сейчас пополам раздерну — ровно две портянки выйдет? А? Я мигом…

— Погоди. — Нахмурился Хвак, глядя в ладонь, на медь с серебром, что от покупки сапог осталась… С одной стороны жалко ему на такую дурь с деньгами расставаться, а с другой стороны… праздник — так праздник!.. — Дороги ли портянки твои?

— Дак… это… полумедяк. Во что обошлось, за то и отдаю, от сердца ведь, не для наживы!

— За обе портянки полумедяк? Или за каждую?..

Уж как хотелось осмелевшему сапожнику сказать сему увальню: «за каждую»! Лихие да бродяжные люди ведь цены деньгам и добру не знают, все одно спускают без толку… Заплатил бы. Но вспомнил Шмель бешенство во взгляде Хваковом и опять обмер, уже по памяти… Пусть подавится, ибо и за сию сегодняшнюю прибыль хвала всем богам. А главное счастье — что жив и невредим остался.

— За обе, мил-друг Хвак, за обе, мы ведь люди хотя и бедные, а до последнего гвоздика честные! Берешь?

— Гм… ну… тогда… — Хвак выковырнул из кучки полумедяк — его-то он знал — и со вздохом протянул сапожнику. — Тогда я в корыте, что во дворе, ноги сначала сполосну, да тогда и надену портянки. Утром в ручье омывался, аж замерз, да пыль дорожная — она ведь от тела не отвяжется, заново пристала. Подождешь малость?

— Подожду, конечно подожду, господин мой Хвак! Обтирку даже дам, а сам полотно пока на ровные половинки разрежу…

Взаимная выгода умиротворила сердца участников сделки, оба уже и не вспоминали о своих подозрениях и страхах, вдобавок и день стоял неплох — теплый, приветливый, с мягким ветерочком… Разойтись быстро не получилось: Хвак, забыв даже про голод, третьи сутки терзавший внутренности, пыхтел и потел — запутался в коротких портянках, ну никак ему, опыта ведь нет! Пришлось сапожнику его учить, показывать на себе, да еще каждую ногу по отдельности: эту справа налево окукливать, а эту наоборот! Наконец, Хвак поймал правильные движения, опять разулся, еще раз лихо навернул обе портянки, притопнул сапогами в землю…

— Ну, я пойду?

— Боги тебе в помощь, пресветлый мой господин Хвак! Истреплешь эти — приходи, вьюнош, сапожник Шмель новые стачает! Да, эх, не скоро ведь придешь: себе в убыток сварганил, износу им не будет! Год проносишь — все будут как новые! Знай только подметки да портянки меняй!

Уж сколько раз за свои жизнь говорил такие слова сапожник Шмель, эти и похожие на них! Сапоги как сапоги, сделаны честно, из доброй кожи ящерной, ну, а если разобьет он их за весну — так Шмель ни при чем: смотри, куда ступаешь, ухаживай как надо — будут как новые! По крайней мере, на год хватит, а то и на два. Шмель в таких случаях любил приводить заказчикам свой заветный пример: де, мол, ящерная корова такую же шкуру всю жизнь не снимая носит, потому что боится ее потерять!.. Да только лень сегодня языком колотить, и так сойдет…

— Ну, я пошел? А, Шмель?

— Доброго пути, милости богов! И помни: там, где вывеска с тургуньей мордой — пропусти, это дурное место, и дерутся часто, и лихих людей полно, а продвинься еще чуток, идешь, все идешь, одесную глядя — там две охотничьих стрелы, одна поперек другой, вот туда смело заходи, у них и уют, и люди смирные. Рубец требуй, похлебку, маринованных ящерок… Вино в той таверне всегда холодное, уж я-то знаю!.. За те же два медяка — обожрешься, вдобавок — вкуснотища!

И Хвак заспешил, напутствуемый соблазнительными советами сапожника Шмеля, есть хотелось — аж искры в глазах. Два больших медяка — это дорого за одну еду! Или Шмель имел в виду два простых медяка?

Хвак с тревогой размышлял о покупательной силе имеющихся у него денег, переходя от надежды к сомнениям: до трех он хорошо умел считать, а вот дальше… Да пусть хоть все заберут — только накормите досыта, демоны!

Харчевня «Усталый охотник» встретила Хвака вывеской, изображавшей две скрещенные стрелы, теплыми и мягкими запахами варева, мясного, с травами… Хлебом пахнет, а во дворе — ящерным навозом. Стало быть, скотину держат в хлеву, мяско домашнее, а не дичь… Народу в харчевне собралось, по местным меркам, не так уж и много, но у Хвака с непривычки и от растерянности аж голова кругом пошла — и как ему тут теперь… Где устроиться, чего спросить?.. В своем-то деревенском трактире он знал, как и что, бывал несколько раз — Кыска соль поручала купить, уксус, а вот тут…

— Господин попить желает, покушать? — Сквозь чад и полумрак пробрался к нему служка, отмахнул привычный поклон, приготовился внимать. В возрасте служка, но быстрый, жилистый.

— Да… Ну… Поесть, одним словом.

— Господин горячее будет? Какое вино подавать?

Вся решимость у Хвака мгновенно испарилась от сложных этих вопросов, но… На самый крайний случай — более чем полкругеля при нем, а у них в деревне за полтора пятака люди в дым напивались.

— Угу. И вина, и ящерок.

— Все в лучшем виде, любое! — Служка опытен: по лицу, по одежке, по оружию — все сразу постигнет, что от кого ждать, а тут… То ли бродяга, то ли паломник, то ли…

— Что за деньги у господина, вот что хочу спросить? Дабы сдачу побыстрее подготовить, если что? Или дабы предложить чего получше?

— Вот! — Хвак ждал этого страшного вопроса и тут же вытянул вперед руку, разжал ладонь, чтобы монеты были видны, чтобы и медь, и серебро… Ишь, как сразу заулыбался и закланялся… Не соврал сапожник, хватит у Хвака денег, чтобы вдоволь насытиться!

— Так какого вина желает господин — господского, кремового, имперского? Есть розовое домашнее, есть хвощевое. «Большой тургун» — и то имеется у нас! Разрешение на него в самом Марубо выправлено — не бывает крепче на свете!

— Это… ну… как у всех. Вон того вон!.. Как эти пьют! И рубца.

— Все сделаем. Кувшинчик имперского, вяленых ящерок, похлебочку… А основным блюдом можно коровкин бочок с кашей вместо рубца, а стоит столько же — коровка лапу сломала, вот и пришлось… Телочка мягонькая, еще не гнездовалась ни разу, пальчики оближешь.