Пенталогия «Хвак»

И третий кувшин с вином разделил участь предыдущих, но Хвак не развеселился, разве что брюхо порадовалось недолгому винному огню.

Жениться он точно не собирается, это решение покрепче всех клятв на свете, но…

— Так я не поняла: господин Хвак и на эту ночь у нас остается? Когда прикажешь мне застелить, удалой и добрый молодец?

— Я? Не… Я это… пойду. Скажи, уважаемая тетушка Роса, сколько я тебе должен, да и пойду. Томно мне чегой-то на месте сидеть, так хоть ноги разомну.

— Как будет угодно господину Хваку. А то — ненастье на улице… надвигается… Может, и с дождиком… В самый бы раз переждать, переночевать…

— Да не… Какое там ненастье! Я только что во двор выходил — облака по окоему бегают, а наверх не забираются. И ветра почти нет: вёдро будет, я приметы знаю.

— Как будет угодно пресветлому господину Хваку. — Посуровела тетушка Роса, даже улыбка выцвела на ее толстом и добром лице…

Ну, так оно и понятно: карману выгоднее постоялец в своем трактире, нежели прохожий на имперской дороге. А чем Хвак виноват, если не сидится ему на месте, если жаркие мысли настолько одолели, что спокойно дышать не позволяют? Ненастья на небе нет, но сегодня как-то так свежо в природе, солнце ближе к вечеру словно забыло про весну и почти не согревает. Так тем оно и лучше: пока Хвак доберется до следующего постоялого двора, авось, жаркая дурь с него и сойдет. Все-таки хорошая эта женщина, тетушка Роса: пояс поправила, пыль с его сапог смахнула… и это… чмокнула в щеку… Ох-х-х!..

Хвак даже и колебаться не стал: к указанной оплате добавил от себя полумедяк, ни за что, просто… вдруг тоже захотелось добрым быть…

— А то останешься?..

Тетушка Роса даже прослезилась, провожая Хвака до ворот… Как знатного сударя какого проводила! Нет, все-таки мир не без добрых людей.

До следующего постоялого двора оказалось шагать и шагать, Хвак попал туда уже затемно. Это было обширное хозяйство: тут тебе и трактир, и конюшня, и комнаты для постояльцев, и даже просторная пустующая горульня, если, вдруг, сударям-охотникам вздумается завернуть сюда и отдохнуть после осенней травли по полям… Осенью, когда хлеба и травы с пашней и пажитей собраны, скошены, самое время для охоты: церапторы, как известно, холода не выносят, кукожатся, вот и кочуют ящеры поближе к вечнозеленому северу — злые, хищные, бесстрашные, пока еще отнюдь не вялые… В огромные орды сбиваются… А пути-то их сквозь эти серединные земли пролегают — охотникам самое раздолье: труби, рожок! Лук в руках, меч за спиной, секира на поясе, горячий конь под седлом, егеря при сворах горульих — и-и-ех! — весело! По весне церапторы, напротив, путешествуют с засушливого севера в южные благодатные угодья, но весною они все больше парами перебегают, незаметно от главных хищников, сиречь от людей, стараются прошмыгнуть… Хвак видел такую пару: как раз в десятке локтей от него дорогу перескакивали… Весной они пугливые, не подманить, не подкрасться — да и демоны бы с ними со всеми, не сырьем же их есть! А есть Хваку хотелось!

Вывеска над трактирными воротами гласила, что называется сие заведение «Два холма», ибо угнездилось оно в неглубокой седловине меж двумя плоскими всхолмлениями, но в народе привыкли называть это место более игриво: «У Луа за пазухой». Но Хвак, разумеется, ни вывески, ни горульни видеть не мог — по ночному-то делу, ведать не ведал ни об одном из этих названий, да и читать не умел. Мужчин сей трактир притягивал сильнее сахириных заклятий, а женщины в округе, особенно замужние, терпеть не могли сего места злачного и мужчин своих от этой седловины, от этой дороги, от этого злокозненного постоялого двора — отвращали, кто как умел, и сами старались туда ни ногой, однако, несмотря на все их старания и остережения, трактир никогда не пустовал, а веселье в нем не смолкало ни днем, ни ночью.

Хвак вошел в ворота пешим, поэтому внимания на него никто не обратил, ему самому пришлось толкать входную дверь — а здесь она, почему-то, была устроена без ручек: хочешь войти или выйти — пихай ее «от себя», она распахнется всегда в нужную сторону. Тотчас же в лицо и в грудь ударила жаркая волна вкусного кухонного чада, пьяных ругательств, задорного женского повизгивания… Хвак до последнего боялся за себя: сейчас войдет он в незнакомое место и вновь оробеет, примерзнет к полу непослушными ногами… Нет, обошлось. Вот, только, столы все заняты развеселым людом, не знаешь, куда и примоститься…

Совершенно случайным образом в этот миг у входа оказался сам трактирщик, дюжий молодой мужичина, он и поприветствовал вновь прибывшего, рассеянно, однако, вполне дружелюбно: дела в тот вечер шли хорошо и гладко.

— Господин покушать желает? Освежиться? Воспользоваться ночлегом?

— Угу. Да. Это… Покушать бы. И переночевать хочу. Но сначала покушать. И винца.

— Сделаем. Коли пресветлый господин с ночлегом к нам… э-э… а лошадку еще не…

— Я пешком.

— Все понятно. Стало быть, так… Коли господин… э-э…

— Хвак меня зовут.

— Коли господин Хвак у нас ночует, плату мы вынуждены взять вперед. Но не потому что мы не доверяем гостю, о, нет!.. Но для того лишь, чтобы лучше позаботиться о нем, все это для его же собственного удобства: внесенная плата тотчас же соотносится с тою комнатой, что выбрана для ночлега и проживания и оберегается именно для него, поэтому уважаемый гость вправе занять свою комнату немедленно, или чуть погодя, предаться уединению, или принять гостя… гостью… И покинуть наши пределы немедленно, когда ему вздумается, не озабочиваясь более мыслями об оплате за оставленное жилье… Ну, думаю, пресветлый господин отлично понял меня?

Хваку было неловко переспрашивать и он кивнул наобум. Однако решился уточнить:

— А почем ночлег у вас?

— Гм… сие в зависимости… Как я понимаю, пресветлый господин привык к дороге, но любит удобства?.. Стало быть, потребно отдельное помещение…

— Да мне чтобы просто поспать…

— Именно! Скромное укрывище, без излишеств, но отдельное и безопасное. Именно такое у нас есть. Одно-единственное. Я, грешным делом, приберегал его для нашего старинного постояльца, тоже паломника, да что-то нет его… Он тоже любитель удобного и весьма недорогого ночлега.

— Да, да! — Хвак услышал слово «недорогого» и обрадованно затряс головой.

— М-м… Большой медяк за постой… до завтрашнего полудня, а там…

— Да, мне до раннего завтра, только до утра, а не до полудня…

— Это уж как прихочется пресветлому господину, а у нас так заведено по расчетам. Но за тот же большой медяк мы ставим у изголовья кувшин с ви…с питьем, да утречком приносим кувшин для омовения… Ночной горшок под кроватью, с крышкой. Имеется также мыльня, кадка с горячею водицей — но это за отдельную плату…

Хвак прикинул про себя, вспомнил, что вода в ручье только первыми пригоршнями студена, а дальше вполне терпима…

— Нет, мне только ночлег, и покушать.

— Понял! За полукругель предоставляем райский день. Не желает ли господин?

— Чего?

— Господин Хвак может заплатить вперед один серебряный полукругель и за вышеназванную сумму обрести ночлег без мыльни на одну ночь, до завтрашнего полудня, а также закуску, включающую в себя холодец церапкин, маринованных ящерок, зелень, уксус, перец, соль… Но! — При этих словах трактирщик придвинулся к Хваку и, едва ли не по приятельски, подтолкнул предплечье Хвака своим локтем: росту трактирщик был хорошего, вплотную под четыре локтя, однако рядом с Хваком выглядел почти недорослем… — Но! — повторил трактирщик, на этот раз с подмигом, — за этот же полукругель наш гость вправе подойти к очагу и сам отрезать себе кусок только что запеченного кабана, вон он, на вертеле… — ах, какой запах… удался кабан сегодня, ох удался… — причем, сделать это столько раз за вечер, сколько пожелает. То же касается хлеба и вина: простого имперского вина наш уважаемый гость вправе выпить столько, сколько в нем уместится, не добавляя в уплату ни одного лишнего полумедяка! Разумеется, дорогие вина и настойки, а также дополнительные кушанья — за отдельную плату. Есть и пить вышеназванное уважаемый гость может сколько влезет, но — от себя не угощая этим никого другого. Девке можно налить один угощающий кубок имперского вина. У нас, кстати, отменные девки: веселые, хорошего нрава, упитанные…

Хвак сразу вспотел и залился темной краской стыда под пристальным взглядом трактирщика, а тот, уяснив для себя все, что ему хотелось уяснить, взялся за дело.

— Грибок, а Грибок? Как доставишь заказ — стрекозой сюда, к господину Хваку. Он сегодня самый дорогой наш гость, у него нынче райский день: примешь полукругель и обслужишь господина Хвака… по всему порядку! Ну… ты понял. Объяснишь, покажешь…

— То есть — в наилучшем виде! Господин Хвак здесь будет отдыхать? Или поближе к очагу? Бегу, несу!..