Пенталогия «Хвак»

— Я не р… Ой!.. У-у… У-у-у-а-ха-хахаха-а-а!!! Не-е-ет! — Хвак внезапно перевернулся на спину, лежа впился пальцами обеих рук себе в бока, возле ребер, стал быстро ими перебирать и поглаживать… И хохотать…

— Ха-хаа… Это называется щекотка. Мучить ею можно сколько угодно, а урона тельцу — ни малейшего. Я тебя… у-ха-ха-хааа!.. одною щекоткой допытаю до полной покорности! Раб.

— Я не… — попытался возразить Хвак и вновь зашелся в истошном хохоте.

Он вдруг прекратил смеяться, встал на ноги, легко, не шатаясь, и побежал по дороге. И даже бессмертные боги не сумели бы определить на первый взгляд — кто именно из двоих существ, насельников огромного жирного тела, управляет им… Видимо, желания обоих совпали в этот миг…

— Хватит бежать, раб. Тело надобно беречь.

— Я не раб.

— Раб, и не перебивай меня.

— Я не… ой!

— Вот! Из-за твоей норовистости я себе язык прикусил! Ты раб. А я хочу есть и пить. И спать, и плясать, и драться… И разговоры вести, и девок хочу… Ты тоже будешь во всем этом участвовать. Видишь вон тот пень?

— Вижу.

— Сейчас сядем, я приму от тебя клятву верности и покорности — и побредем себе, ликуя, навстречу моей новой жизни и радостям моей новой жизни.

— Не буду я тебе ничего приносить! Уйди от меня, гадина!

— Хвакушка, раб ты мой ненаглядный! Видишь, я тебя как Хавроша называю… Помнишь Хаврошу?

— Помню. Гадина была. Такая же, как и ты.

— Обижаешь, раб. Я гораздо хуже ее. Но все твои знания и воспоминания — теперь мои.

— Чего? Как это?

— Болва-а-ан. Повелитель Ларро правильно про тебя сказал. Объясняю как можно проще: я живу в твоем теле, в твоей голове. Тебя подарили мне боги, со всею твоею требухой, с портянками, с мыслями и с воспоминаниями. Ой!.. А это что такое?

— Чего?

— Темное пятно у тебя в памяти, куда мне проникать… ой. Оно жалит и не пускает! Что это такое, раб?

— Чего? Это… я не раб!

— Тьфу! Странное какое. Однако, спешить некуда, потом разберемся. Хорошенькое же мне тельце досталось — с изъянцем!

— Каким еще… изъ… ну…

— Порченое, вот каким. Ну-ка, встал на четвереньки! Изобрази мне горулю. Повой, повой погромче, рыло крестьянское!

Хвак рухнул на четвереньки возле пня, но выть не стал, а только замычал, мотая толстыми щеками.

— М-м-м… Не буду!

— Будешь.

— Не буду.

— Непременно будешь. Ты думаешь, что ты упрямый, да? Что сумеешь своею духовной сущностью переспорить мою духовную сущность?

— Чего?

— Я говорю, что у меня вообще нет духовной сущности, сиречь души, и твоя, человеческая, устанет гораздо раньше меня, ибо при любых запасах прочности ее, она, человеческая, все-таки, гораздо меньше бесконечности и пустоты, неотъемлемой частью которой я состою вот уже четверть вечности. Э-э… да мои слова пролетают мимо твоих тупых мозгов, подобно тому, как тучи небесные проплывают в горнем небе, не царапаясь о колючки вот этого придорожного кустарника…

— Как это?

— О, боги… Ладно. Коли уж нам существовать в одном теле некоторое время, мы с тобою должны больше знать друг о друге, да, знать и даже подружиться, подобно тому, как у хорошего господина все друзья меж собою: строгий господин — а под ним, тучным и добрым стадом, его челядь, рабы, домашние животные и ручные птеры. А ведь ты отныне, пусть и не навсегда, самое дорогое мое домашнее животное. Поэтому я сейчас широко, я сейчас добровольно, я сейчас откровенно приоткрою пред тобою сущность свою и ты в нее заглянешь. Ты ничего не сумеешь там разрушить, напортить или напакостить, но все равно — это великое доверие к рабу со стороны господина, с моей стороны! Загляни, прощупай, вдумайся — и прекрати со мною спорить, перестань сопротивляться. Как только ты покоришься неизбежному, то мы, вернее я, уже спокойно и безмятежно продолжу наслаждаться подарком богов. Зайди же внутрь, взгляни, распахнута сущность моя.

— Как это? — по привычке хотел спросить Хвак о непонятном, да вдруг сам догадался, что такое собственная сущность, и где расположена сущность этого… Джоги… и как туда заглянуть. Постигнутое было похоже на кошмарный сон, из тех, когда утром просыпаешься в холодном поту и не сразу очухиваешься… Только гораздо хуже. Пустота, одиночество, хлад, и посреди хлада огнь, на котором тебя словно поджаривают… и жажда, и отчаяние, и злоба на судьбу, которая определила тебе такую жизнь… такое существование… и… и… желание вырваться оттуда и растерзать все сущее вокруг… И бурлящее, клокочущее, безумное нетерпение, немыслимая сила которого обуздана, стреножена, связана еще большею мощью: терпением, сотканным из самой вечности… Перед ним любое человеческое «хочу-не-хочу» — не более, чем капелька дождя, падающая в безбрежный океан… И постигнутая сущность — грозная правда, не менее осязаемая, нежели вот эта вот травинка, или мазок дорожной пыли поверх нее…

— Что скажешь, смертный?

— Это… ну… Страшно!

— Ха-ха-ха-а… Страшно ему. Ну, хорошо. Буду справедлив, хотя и не представляю, зачем, на какую навозную лепешку сдалось мне это чисто человеческое чувство, насквозь мерзкое и мелкое, как и сами люди… Распахни мне собственную сущность и я загляну в нее… Надеюсь, боги создали меня достаточно крепким и выносливым, чтобы я тут же не развоплотился от превеликого отвращения…

— Чего?

— Чего, чего… Ты в мою сущность заглядывал?

— Да.

— Теперь я в твою загляну, чтобы поровну было. Авось, и отстану от тебя? Мало ли?

— Так ты же уже… Вон, и про Хаврошу знаешь!..

— Я все знаю. Но раз уж я решил стать справедливым — потерплю еще немного: приму и препирания с тобою, и рассматривание сущности твоей. А тебе прямая выгода: вдруг ты мне совсем уж не понравишься и я решу искать себе иное воплощение?..

— Хорошо бы!

— Чем больше я на тебя смотрю, преглупый Хвак, чем больше я слушаю твои слова, прежирный Хвак, тем более поддаюсь тому же самому настроению: хорошо бы от тебя избавиться навеки! Но… Что время зря терять — заглядываем? Готов?

Хвак нерешительно качнул головой, как бы молча соглашаясь с тем, что сам, своими губами, и произнес вслух мгновение назад. Новый голос его был почти таким же, как и прежний, разве что чуть более визгливым и с хрипотцой.

— Стало быть, ты подтверждаешь, что добровольно… открываешь передо мною, демоном огня и пустоты Джогою, сердце свое и сущность свою… Так?.. Подумай слово «да» и повтори его вслух… Ну, давай же!..

И совсем уже было приготовился Хвак пошевелить губами, окровавленными и неуклюжими, но словно острою колючкой поцарапало его… Он уже слышал это слово: «добровольно», да, он слышал его… Так говорил сам бог Ларро, ему тоже нужно было получить от Хвака это простое слово… Он отдал его богу Ларро — и тут же словно кипятком на сердце плеснули… Это был обман. Как же быть? Все ведь должно быть по-честному, чтобы все поровну: этот… Джога перед ним душу открыл, а теперь его, Хвака, черед открывать перед Джогой… Но ведь у Джоги нет души, он же сам так сказал… Но… эту… эту… ну… сущность открыл, все, что у Джоги было, а теперь пусть он, Хвак…

— Нет.

— Открывай же…

— Нет.

— Не-е-ет???? Да я тебя… Погоди, милый Хвак. Погоди, так нечестно. Получается, что я был честен с тобою и справедлив, проявил понимание и милосердие, а ты в ответ проявляешь черную неблагодарность! Возможно ли сие?

— Нет.

— То есть, сие невозможно и ты не проявляешь неблагодарность?

Хвак опять хотел повторить свое отрицание, но запнулся. Если он скажет просто нет, то тем самым он… как бы это… все равно согласится с Джогой. А он не согласен!