Пепел Клааса

«Не одно тело спасти должны мы, русские, но и душу Европы, ибо дело идёт о внутреннем преображении самых основ культуры Запада». Преображение это по мысли Одоевского может состояться благодаря «всеобъемлющей многосторонности русского духа», «стихии всеобщности или, лучше сказать, — всеобнимаемости».

Итак, я заканчиваю положительным утверждением: миссия России состоит в объединении человечества посредством цивилизации нового типа, поистине вселенской соборной цивилизации. Подобно тому как научно-техническая метаморфоза произошла через западную цивилизацию, так планетарная метаморфоза совершится через цивилизацию российскую. Это будет цивилизация цивилизаций, форма форм, организм организмов, который соединит все существующие ныне социальные организмы в единое целое.

Прошлое принадлежит Востоку, настоящее — Западу, будущее — России. А через Россию и Востоку и Западу!

Осиртовский озирает публику восторженным взглядом, вдруг смущается, и точно украдкой пробирается к своему месту.

— Законченный шпенглерианец, — шепчет Сергей Павлович на ухо Эдику.

Эльза неодобрительно глядит на инженера. Сергей Павлович стушевывается и спешит оставить Клааса. Но тот берёт со стола листок и пишет Сергею Павловичу: «Однако, тесно Вы, должно быть, общаетесь на эти темы. Много не только Ваших мыслей, но даже выражений». Эльза поворачивается к роялю, Клаас незаметно передаёт записку. По прочтении Сергей Павлович поднимает брови, качает головой.

Эльза музицирует. Мелодия современная, глубокая, но не атональная: «Зеркало в зеркале» Арво Пярта, переложение для фортепиано. Клаас не знает этого сочинения, да и думает он сейчас совсем о другом. Если придать его мыслям более или менее упорядоченное выражение, то получится примерно следующее:

«Нет, ну мы же живём в реальном мире… Как такое возможно… Это же консерватория, причём тут ложки да плошки… А сегодня что, Осиртовский за столом прислуживать будет? Осиртовский, ай да Осиртовский… А я ведь тебя и не знаю совсем. Вот ты, оказывается, какой. Да, профессор, тебя склюют заживо, заикнись ты о своей теории в вузе. Вот эта твоя коллега…, — из недр памяти выплывает одутловатое женское лицо с большими серьгами над остроконечным воротником обширной блузки. — Да и этот тоже… Ай да профессор… Как я тут оказался? Может я что-то пропустил? Ну, мы же живём в реальном мире. Ах, вот как, Эльза! Ты не только стряпаешь, играешь на клавикордах, но ещё и философствуешь?»

Эльза стоит за кафедрой — задумчивая, грациозная. Смотрит куда-то в даль, потом как бы спохватывается и, убедившись, что всеобщее внимание приковано к ней, произносит:

— Как мне кажется, при всех обнаружившихся между Вами разногласиях, Вы согласны в том, что беды современного мира происходят от безвременья. Прежние традиции поколеблены, а новая ещё не явилась. Кто бы что ни говорил, но ни Ислам, ни Христианство, ни либерализм, ни коммунизм, никакие учения и идеологии не могут овладеть человечеством всецело, укоренить его в чём бы то ни было, дать твёрдое основание для коллективной жизни и действия. Всё шатко в современном мире, всё сомнительно, мимолётно, чахло, половинчато, зыбко. Никто из Вас, господа, не станет опровергать того несомненного факта, что народы, утратившие традицию, вместе с ней утратили и свободу, стали массой, материалом, из которого специалисты-ньюсмейкеры лепят всё, что им заблагорассудится. Традиционный человек заблуждается, но его не так легко поколебать, сдвинуть с места. Современный же человек, даже если он и более информирован, не может стоять твёрдо ни на каком основании. Современный человек утратил самостоятельность мироощущения и мировоззрения, делегировав право и обязанность думать за себя экспертам. Эксперты объясняют ему, как работает политика, экономика, вселенная, рынок, духовный мир и пищеварение. Современный человек готов поверить чему угодно, ибо ничему не верит по-настоящему.

Каков же выход? Восстановить прежнюю традицию? Невозможно. Заботиться о достоверности информации? Ещё менее возможно. Отвергнуть любую информацию и предаться очистительному нигилизму? Тоже испробовано. Выход видится мне в произрастании новой традиции. Я подчёркиваю — новой. Новая традиция не имеет ничего общего с комбинированием обломков обветшавших преданий, она не предполагает никаких идеологических рывков, но произрастёт естественным путём, как только сознание людей будет очищено от экспертных мнений. Всё, что нужно человечеству для перехода к неотрадиционному обществу — это два-три поколения просвещённых дилетантов, то есть людей, которые перестанут полагаться на специалистов и доверятся собственной интуиции. Этой цели и служит философская парадигма, которую я назвала мифофизика. Прежняя философия вращалась вокруг метафизики, либо утверждая её, либо отрицая. Мифофизика преодолевает как утверждение, так и отрицание метафизики, позволяя человеку услышать бесчисленные голоса несметных истин.

В своём докладе я предлагаю на Ваш суд набросок теоретической и практической мифофизики в её основных понятиях.

В главных чертах мифофизика призвана выправить перекосы общепринятой эпистемологии. Современная эпистемологическая парадигма начала складываться в античности и исходит из единичности истины. Считалось, что есть только одна истина, которая исключает всё ей противоречащее. Но таким образом за бортом оказывается весьма значительная часть действительности, поскольку действительность невозможно уместить в какую-либо одну парадигму, подчинить одной перспективе.

Однако попытка соотнести истину с многообразной действительностью привела в конце концов к утрате самой действительности, поскольку возникшее убеждение, будто абсолютная истина невозможна, ни в коей мере не устранило императив, в соответствии с которым истина может быть только одна. Вследствие этого философское сознание стало жертвой своеобразного двоемыслия, когда относительная истина или относительная действительность (при этом совсем не важно, сколь аподиктически утверждается истинность относительности или относительность истины) является одновременно истинной и неистинной. Она истинна лишь постольку, поскольку другой истины не дано, но она неистинна, поскольку не может претендовать на единственную и абсолютную философскую состоятельность. Таким образом, произошла девирификация истины и детрюизация действительности. В качестве субъекта жизненного опыта человек испытывает действительные, то есть истинные переживания, но в качестве субъекта абстрактной рефлексии он знает, что доступная ему истина не является таковой. Подобная псевдоистина и псевдодействительность представляют собой не более чем жалкую подмену подлинной истины и подлинной действительности.

Мифофизика возвращает истине истинность, а действительности действительность благодаря опоре на традицию мифологического мышления, при котором противоположности сосуществуют, не оспаривая друг у друга права на достоверность. Миф является такой формой миросозерцания, при которой истинным и действительным признается всё, во что верится или верилось. Отсюда аксиома: вера — мера всех вещей.

Вера суть проявление истины и действительности в человеке, понимаемом в широком смысле слова как индивидуум, сообщество или человечество. Вера есть вочеловеченная истина или вочеловечившаяся истинность.

Мифофизика, среди прочего, позволяет постигать инакость, поскольку полностью удовлетворяет наипервейшему условию всякого постижения, а именно принимая инакость на полном серьёзе, в полном объеме, без сокращений и исправлений.

Но как такое возможно?

Возьмём, например, Древнеегипетскую культуру. Чтобы постичь этот феномен, необходимо воспринимать его во всей целостности, необходимо принимать его всерьёз. Во всей целостности значит со всеми божествами, духами, представлениями о пространстве и времени. Современный мыслитель может ценой невероятных усилий допустить подлинное существование некоторых феноменов духовного порядка (например, явление божеств), истолковав их как проявления коллективных психических или неизвестных науке физических энергий, но он совершенно неспособен согласиться с тем, что Земля плоская, а Солнце — это плывущий в лодке бог. Довод простой и очевидный: естественнонаучные познания древних египтян значительно уступали нашим, а потому их картину мира ни в коем случае нельзя воспринимать всерьёз. Если бы у них была возможность совершить кругосветное путешествие или рассмотреть планеты и звёзды в телескоп, их картина мира приблизилась бы к нашей. Иными словами, если бы у них был непосредственный опыт вместо опосредованного, их картина мира была бы похожа на нашу.

Вот тут и можно ввести два первые понятия теоретической мифофизики: мифограмма и мифологема.

Мифофизика не делает различия между непосредственным и опосредованным опытом. С мифофизической точки зрения опытом является абсолютно всё, во что верится: пережитое явление божества и вера в являющиеся божества в равной мере составляют опыт. То, во что верится в настоящий момент, я называю мифограммой. Мифограмма — это веруемое здесь и сейчас, то есть актуальный опыт. Вера древнего египтянина в Амона-Ра или же эпифания Амона-Ра суть мифограммы.

Мнение же неверующего или инаковерующего насчёт содержания этой актуальной веры является мифологемой. Современное представление о содержании веры древних египтян — это мифологема. Для современного исследователя Амон-Ра — мифологема, но мнение учёного, согласно которому «если бы у них была возможность совершить кругосветное путешествие или рассмотреть планеты и звёзды в телескоп, их картина мира приблизилась бы к нашей» — это мифограмма. Мифограмма значит данное сейчас. Все современные физические, психологические и прочие объяснения феноменов — ни что иное как мифограммы. Исходя из мифофизических предпосылок, нет никакой возможности утвердить некий более высокий и всеобъемлющий уровень истины, так как этот уровень сам являлся бы предметом веры, то есть мифограммой. Древнеегипетская и современная картины миря оказываются, таким образом, равноценными. Это два равноценных потока бытия, потока данных, два экзистенциальных измерения, две равноценные феноменологии. Время, пространство и опыт образуют неразложимую смысловую монаду, поэтому о древних египтянах невозможно говорить в сослагательном наклонении. Мифограмма сама по себе неразложима, поскольку разложение на элементы с одной стороны превращает её в мифологему, а с другой стороны создаёт на этой основе новую мифограмму, создает из так сказать «древних египтян в себе» «древних египтян в нашем представлении».