Пепел острога
Шрифт:
– Много больше сотни. Может, даже полторы…
– Значит, все вместе собрались, и больше удара неоткуда ждать… И не боимся мы их великанов. Великана мне, кстати, оставьте… Мой топор по нему плачет… Велемир! Быстро собирай своих в «кулак»!
Тактика «кулака» использовалась в стычках редко, а в крупных сражениях, когда «кулаки» собирались порой большие и мощные, сотня Овсеня никогда не участвовала. Обычно же стрельцы десятника Велемира бывали распределены по одному в каждом десятке простых воев. Простые вои тоже луки и стрелы имеют, но большие сложные луки [49] только у стрельцов, и это понятно – стрельцов сызмальства учат, и руки у них от этих занятий по-особому устроены. По силе с рукой стрельца рука кузнеца не всегда сравнится. Они и составляют в каждом десятке ударную силу, и, чтобы свой десяток поддержать, стреляют выборочно в самых сильных и опасных противников, тогда как остальные бьют всех подряд, и не всегда прицельно, чаще производя обычный обстрел противника навесом. Но в ситуации, когда обычные простые луки могут только навесом бить и противник щиты поднимает, чтобы от стрельных туч укрыться, настоящий
49
Сложный славянский лук назывался сложным потому, что он склеивался из деревянных пластин, сделанных из разных пород дерева, и усиливался сухожилиями животных и костяными, а иногда и металлическими пружинистыми прозорами. К славянам этот лук пришел от скифов. Одновременно такой же лук распространился у арабов. Только арабские и скифские луки не имели дополнительного усиления и были чуть-чуть слабее. Согласно данным реставраторов оружия, сила натяжения славянского сложного лука достигала девяноста килограммов, тогда как сила натяжения современного спортивного лука не более двадцати килограммов, сила натяжения средневекового боевого арбалета около сорока пяти килограммов. Чтобы с таким луком справиться, славяне воспитывали своих стрельцов с детства.
Дальность полета стрелы сложного славянского лука превышала любое метательное оружие того времени. В старину на Руси существовала даже такая мера длины – «перестрел», равнявшаяся 225 метрам. «Яко муж перестрелит» – так определяли ее в старинных рукописях из библиотеки Анны Ярославны, что хранятся сейчас в аббатстве французского города Сен-Лис. Но «перестрелить» – это на старославянском языке означает попасть в цель. Значит, предельная дальность выстрела еще больше. Для сравнения: английский лук, из которого стрелял прославленный Робин Гуд, имел среднюю дальность полета стрелы в девяносто с небольшим метров. Соответственно расстоянию измерялась и убойная сила. Славянский же лук был сильнее чуть не втрое и бил врага на расстоянии, ограниченным только остротой зрения человека.
Собрать десяток, когда все здесь, недолго. Сам десятник и позвать не успел, как стрельцы, слыша приказ сотника, подогнали своих лосей и собрались вокруг Велемира. Все крепкоплечие, с сильными руками и спокойным несуетливым взглядом. Тонкое стрелецкое дело неторопливой вдумчивости требует.
– Мы готовы, Овсень…
Они не просто были готовы, они были сосредоточены и чуть не дрожали от нетерпения, как видел сотник. Они точно так же, как сам их десятник Велемир, губы сжали и брови нахмурили, потому что потеряли то, что им было дорого, и не желали прощать обидчиков, чтобы в другой раз им неповадно было. И сомнений быть не могло, что стрельцы свою задачу выполнят. Боевая злость не мешает воевать и даже позволяет иногда чудеса творить. А сейчас требовалось как раз сотворить чудо, но сотворить его можно было, только проявив отменную выдержку и дисциплинированность, которые, вообще-то, стрелецкой несуетливой натуре всегда свойственны…
Овсень выдержал долгую паузу, желая подчеркнуть важность сказанного и дать стрельцам возможность сосредоточиться на том, что им предстоит услышать.
– Как только вы умеете… По четыре стрелы… Выезжаете на дорогу. Так, чтобы вас видно было. В открытую… Дразните этих зверей… Стреляете до тех пор, пока будет можно. Потом отходите прямо по дороге. Спокойно, с достоинством. Отошли, себя обезопасили, снова стреляете… И так до нас… Мы здесь ждем… И не жадничайте, до встречи всех не перебейте… Мимо нас проходите спокойно, ничего не показывая, урман к нам в объятия запускаете и помогаете издали… В сечу не лезть… Это тебе, Велемир, особые слова… Всем меч обнажить хочется… У всех злость кипит, но – стрельцам запрещаю…
Стрельцов, вооруженных большими сложными луками, берегли всегда. Слишком великая это сила, чтобы подвергать ее риску случайного удара. А в общей сече случайный удар может подстерегать даже самого сильного и опытного мечника, потому что он сосредотачивается на одном противнике, а другой может оказаться у него за спиной.
– Еще… – добавил сотник. – Великан там какой-то объявился… Он там властвует… Его не бейте… Его мне оставьте… Под мой топор… Личные дела… Дела справедливости и суда… Боги дадут силу, и великан нам нипочем… Командуй, Велемир…
Десятник стиснул зубы крепче и кивнул. Голубые глаза парня казались сейчас белыми, и это особенно видно было на раскрасневшемся лице. Овсень уже заметил, как Велемир расспрашивал по дороге к месту засады десятника, что нашел спрятавшихся в лесу беглянок. И по внешнему виду парня уже понял, что Добряны среди беглянок нет, значит, нет там и Всеведы с младшей дочерью Заряной. Думать об этом было больно, хотелось бы и не думать, когда думать о другом было необходимо, но не получалось. Однако думы о судьбе жены и дочерей добавляли сотнику боевой злости, хотя и не толкали его на необдуманные действия. Атака сотни на превосходящие силы противника была обдумана, и в успехе Овсень не сомневался.
Стрельцы подготовились загодя, попробовав почти единым движением все десять луков и зажав между пальцами левой руки по четыре стрелы [50] . Еще по четыре были вытащены из тулов и приготовлены в специальном кармане седла. Овсень знал, с какой быстротой производится стрельба в этом случае. Урмане обернуться не успеют, как стрельцы выпустят по ним по два запаса. Только одна такая атака стрелецкого ударного «кулака»
уполовинит силу врагов. А атак будет несколько…50
Про такой способ стрельбы славян и родственных им антов рассказывал в своем классическом труде «Стратегикон» византийский император Маврикий. На дошедших до нас рисунках с других византийских рукописей также встречаются изображения славянских стрельцов с несколькими зажатыми между пальцев стрелами. Из этого можно сделать вывод, что подобный способ стрельбы не был исключительным.
Сам Овсень занял удобную позицию, которую, как опытный воин, осмотрел снова и убедился в правильности своего выбора. Сотник разделил оставшихся воев на две части, одну сам возглавил, вторую доверил возглавить десятнику Живану, в ратном деле наиболее опытному из всех. Встав по обе стороны дороги за кустами, вои пропускают пеших урман, а потом спереди и сзади закрывают дорогу. По бокам кусты будут стеной держать желающих уйти от справедливой расправы. Пока через такие кусты продерешься, тебя уже десять раз достанут ударом.
– Вперед, Велемир!
Стрелецкий десятник тронул Верена пятками. Лось послушно двинулся по дороге. Другие стрельцы рассредоточились по всей ее ширине, чтобы не мешать один другому. Ехали не торопясь, чтобы не сбивать себе дыхание. Да и гнать-то было некуда, поскольку до позиции, пригодной для стрельбы, было не больше сотни шагов. Урман они увидели раньше, чем те увидели их. И никого не попросили обернуться. Велемир только кивнул, так отдавая команду, и десять луков поднялись одновременно. Свиста сорвавшейся с тетивы стрелы слышно не было, поскольку удары самой тетивы по костяным предохранительным щиткам, закрывающим левую руку стрельцов, звучали достаточно громко и следовали один за другим, и стрельцы с поражающей быстротой выпустили по четыре стрелы. И только после этого скандинавы успели опомниться и обернуться, сразу понеся большие потери. Но между пальцами каждого из стрельцов было зажато уже по четыре новой стрелы. И каждая искала собственную цель. Стрельцы умело распределяли, кому в кого стрелять, пуская первую стрелу поочередно слева направо так, чтобы следующий видел, куда стреляет предыдущий, и две стрелы зря не тратились на одного воина. И вся стрельба была строго прицельной, никто не бил наконечником наобум, не видя того, кого обрекал на смерть. Предохранительные щитки застучали снова. И только теперь, уже после почти катастрофических потерь, грабители взвыли, как дикие звери, которыми они, по сути своей, и являлись, и ринулись, на ходу вытаскивая оружие, в сторону стрельцов. Более глупого поведения нельзя было и придумать, но убежать, когда они только что чувствовали свою силу и даже знали силу противника, им дикарская гордыня не позволяла. Да и добежать до леса могли бы только еще раз ополовиненным составом. Но убегать скандинавы не привыкли, все их воспитание было против этого, и честь была против этого, и верования тоже. Но и догнать стрельцов пешим строем было невозможно. Овсень правильно просчитал скандинавский характер и предвидел, как урмане поведут себя.
Лось, конечно, не конь, но и за лосем пешему гнаться смешно. У урман было, скорее всего, желание не догнать, а только прогнать стрельцов. Но стрельцы сильно не спешили. Они успели выпустить еще по стреле, потом лосей повернули и неторопливо, чуть быстрее обычного шага, с откровенной насмешливой издевкой двинулись по дороге, при этом даже не оборачиваясь, чтобы увидеть, где враги, что вообще казалось дикарям, считающим себя грозными воинами, крайне оскорбительным. Урман такое неуважительное поведение стрельцов дразнило и бесило, и бешенство заставляло их продолжать преследование. Но на тетиву легло еще по стреле. Спокойно прозвучала команда, лоси послушно остановились, и еще десять стрел встретили урман. Встретили, но не остановили. И так добежали они почти до выхода из леса, где новая порция стрел оставила на дороге еще десяток тел. А потом дорогу вдруг перекрыли непонятно откуда взявшиеся вои на лошадях и на лосях. И сзади послышались новые яростные крики – отступление было отрезано, и оставалось только принять бой, но и бой принимать, и сделать его равным было уже практически некому, потому что численное соотношение обещало только побоище. Можно защититься от одного удара, но три других удара, нанесенных одновременно, достанут самого умелого бойца…
Овсень вдел левую руку в проуши круглого щита, правой снял с рогов Улича топор и тронул бока лося пятками только перед самым моментом столкновения с врагом и сразу нанес длинный удар. Боевой топор был не тяжел и позволял наносить ударов множество, и каждый из них был смертельным. А Улич, сам имея нрав боевой, помогал своему всаднику, грудью и страшными передними копытами рассекая урман на потоки и подставляя их под очередной удар топора. Теперь уже, после стрелецкой подготовки, урман осталось значительно меньше русов, к тому же атаковавших с седла, то есть имеющих преимущество. И нанести по несколько ударов смогли лишь вои из первых рядов, а те, что стояли позади, и руки поднять не успели, когда все было кончено. Но в центре образовавшегося круга, окруженный распростертыми и окровавленными телами своих людей, остался соломоволосый великан в рогатом шлеме. Великан пятился по кругу и стучал мечом по щиту, словно сам себя этим звуком подзадоривал и приглашал любого напасть на него. К нему, однако, никто пока не подходил, и великан думал, похоже, что его, несмотря на количественное преимущество врагов, просто боятся. Он, наверное, привык к тому, что его всегда и все боятся, и это придавало великану силы.
И только сотник спокойно направил Улича в его сторону.
– Иди сюда, зверь… Не пяться… Не пяться… Некуда тебе, уроду, пятиться… – в голосе Овсеня даже не знающему ни слова по-славянски великану слышались обидные насмешка и издевка. Но все это было сказано ледяным тоном, с полной уверенностью в справедливости расплаты, и эта уверенность заставила великана на какое-то мгновение поколебаться от удивления – нашелся все-таки кто-то, кто страха перед ним не испытывает…
Никто из сотни, вставшей кругом, помня предупреждение сотника, в бой не рвался, по-прежнему создавая у противника неправильное представление о себе и о враге.