Перчатка для смуглой леди

— Ну, я всегда мог поделиться с Джереми. И с экспертом, конечно.

— Как странно, — произнесла Эмили.

Она встала коленями на диван, положила руки на спинку и уперлась в них подбородком. Ее лицо, имевшее форму сердечка, выглядело очень молодо.

Перегрин понимал, что ему необходимо выяснить ее мнения и настроения, что она любит и что не любит, откуда родом и была ли влюблена, а если была, то что она об этом думает.

— Как странно, — повторила Эмили. — Вон там, на Хенли-стрит, жил Джон Шекспир, сделавший перчатки для внука. Он сам их сделал или поручил работнику?

— Сам. В записке сказано: «Сработаны моим отцом».

— А почерк такой же неразборчивый и зигзагообразный, как и его подписи?

— Да, но не совсем такой же. Почерк человека не всегда похож на его подпись. Однако все эксперты сошлись во мнении, обнаружив определенные доказательства сходства.

— Что он сделает с ними, Перри? Продаст за бешеные деньга или он все-таки подумывает оставить их здесь? О, — воскликнула Эмили, — они должныостаться здесь!

— Я пытался поговорить с ним на эту тему, но он был непроницаем, как бетонная стена.

— Джереми будет рвать и метать, если реликвии продадут за границу, — сказала Эмили.

— Джереми?

— Да. У него пунктик на утрате национального достояния. Я ни капельки не удивлюсь, если обнаружится, что портрет Веллингтона Гойи украл Джереми. Просто для того, чтобы сохранить его для Англии.

Эмили снисходительно усмехнулась, и Перегрину почудилась в ее смехе особая собственническая нежность. Он сильно расстроился. Эмили все говорила и говорила о Джереми, о его магазине и хранящихся там сокровищах и о том, как он был обеспокоен идеей рекламной кампании.

— Неужели ты не видишь, — добавила Эмили, — что он способен ворваться в берлогу мистера Кондукиса и потребовать, чтобы тот не выпускал реликвии из рук?

— Надеюсь, ты преувеличиваешь.

— Нисколько. Он фанатик.

— Ты хорошо его знаешь, не правда ли?

— Довольно хорошо. Я помогаю иногда в магазине. Они ведь специалисты по старинным костюмам. Конечно, большая часть работы достается напарнику, потому что Джереми занят в театре, но в промежутках между контрактами он много делает. Я учусь у него всяким премудростям, например, как придать прежний блеск картинам и как обновлять переплеты. У него есть удивительные гравюры и книги.

— Знаю, — коротко ответил Перегрин. — Я бывал там.

Эмили повернула голову и задумчиво посмотрела на него.

— Сейчас он совершенно помешался на перчатках для спектакля. Говорит, что у него есть пара перчаток времен короля Якова, очень маленьких, и он думает, что они подойдут, если убрать бисер и вышить их в точности как вышита перчатка Гамнета.

— Знаю, слыхал.

— Он позволит мне помогать ему.

— Поздравляю.

— Спасибо. Он мне очень нравится, и я от всей души желаю ему удачи с Дестини, если уж он так в нее влюблен, но, боюсь, ничего у него не выйдет.

— Почему?

— Он очень милый, но ему чего-то не хватает. По крайней мере, я так думаю.

— Правда? — почти закричал Перегрин, испытывая огромное облегчение. Он принялся без умолку болтать о перчатке, пьесе и о том, что у них припасено на ужин. Он позволил себе невероятную экстравагантность, накупив, по его мнению, самой вкусной еды: копченого лосося, переложенного икрой, холодную куропатку и продукты для двух салатов. К счастью, их вкусы с Эмили, видимо, совпали. Они запивали лосося ликером «Доктор Бернкаслер», и он им так понравился, что они прикончили всю бутылку, закусывая холодной куропаткой. Поскольку Джереми сбежал, им досталась и его порция, и они выпили и съели все без остатка.

Убрав со стола, они вновь вернулись к дивану у окна и смотрели, как темнеет вода в Темзе и на набережной зажигаются фонари. Перегрину очень хотелось обнять Эмили. Он наблюдал за ней и говорил все меньше и меньше. Наконец, он накрыл ее руку своей. Эмили, выпростав ладонь, ответила дружеским пожатием и сложила руки на груди.

— Мне очень нравится здесь, — сказала она, — но я не хотела бы задерживаться допоздна. До Хэмстеда так долго добираться.

— Но я отвезу тебя. Джереми не взял машину. Она прячется в маленьком дворике за углом.

— Это великолепно. Но все равно мне нельзя засиживаться.

— Как бы я хотел, чтоб ты осталась здесь навеки.

— Звучит словно коронная песенка в шикарном музыкальном шоу.

— Эмили, у тебя кто-нибудь есть?

— Нет.

— А список претендентов имеется?

— Нет, Перегрин.

— А особые предпочтения?

— Тоже нет.

— Неужто ты все еще ведешь себя как школьница?

— Почему бы и нет?

— Что ж, — вздохнул Перегрин, — оригинально, ничего не скажешь.

— Я вовсе не собиралась сводить с ума и возбуждать страсти своей оригинальностью.

— Именно этого я и боялся. Что ж, ладно, сейчас я зажгу свет и покажу тебе фотографии.

— И отлично сделаешь, — сказала Эмили.

Они рассматривали альбомы, говорили о театре, и наконец Эмили встала и твердо заявила, что теперь ей уж точно надо ехать.

Перегрин с несколько рассеянным видом подал ей пальто, а потом долго слонялся по квартире, открывая и закрывая ящики и перебирая одежду в поисках своего макинтоша.

Когда он вернулся в комнату, Эмили стояла, засунув руки в карманы, и смотрела в окно.

— И все-таки это некрасиво с твоей стороны: иметь пушистые волосы, хрипловатый голос, такое лицо, фигуру и голову и даже не задумываться о том, какое впечатление ты производишь на других.

— Я прошу прощения.

— Полагаю, ты откажешь мне в «единственном, но страстном поцелуе?»

— Ладно, — согласилась Эмили. — Но только страсти вложи поменьше.

— Эмили! — пробормотал Перегрин, обнаружив к собственному изумлению, что у него перехватило дыхание.

Когда они подъехали к се дому в Хэмстеде, она опять поблагодарила его за вечер, а Перегрин опять ее поцеловал, но на сей раз в щеку.

— Так мне будет легче заснуть, — сказал он. — Спокойной ночи, милая Эмили.

— Спокойной ночи, Перегрин.

— Знаешь что?

— Что?

— Через две недели у нас премьера.

5

УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПОДАРОК ПОКЛОННИКАМ ШЕКСПИРА

ПОТРЯСАЮЩЕЕ ОТКРЫТИЕ