Перчатка для смуглой леди
Шрифт:
Аллейн подошел к фотографиям, висевшим на противоположной стене: все члены труппы в костюмах, на каждой фотографии автограф. Маркус Найт был снят так, что снимок удивительно напоминал известный портрет Шекспира. Перегрин присоединился к Аллейну.
— Потрясающе, — сказал Аллейн. — Какое сходство! Вам крупно повезло. — Он повернулся к Перегрину и обнаружил, что тот тоже не сводит глаз с фотографии, однако не сам Найт его заинтересовал, но его автограф.
— Размашисто! — сухо прокомментировал Аллейн.
— Да, но не в этом дело. Что-то меня в нем беспокоит. Черт! Не могу вспомнить.
— Вспомните еще.
— Довольно часто. Гарри трудно унять.
— Если Найт такой вспыльчивый, то почему, скажите на милость, он не хлопнет дверью? Почему он до сих пор терпит?
— Наверное, — простодушно ответил Перегрин, — ему нравится роль. Почему же еще?
— Мой дорогой Джей, я прошу прощения. Ну конечно, ему нравится роль. Наверняка она станет лучшей в его списке, если не считать шекспировских постановок.
— Вы правда так думаете?
— Разумеется.
Перегрин выглядел растроганным и счастливым.
— Ну вот, — сказал он. — Вы меня окончательно покорили.
— Да какая разница, что я думаю! Вы и сами знаете, насколько хороша ваша пьеса.
— Знаю, но мне нравится, когда мне говорят об этом. Из чего можно сделать вывод, что мы с Марко где-то похожи.
— Дестини Мед была его любовницей?
— О да. Связь была довольно прочной, пока Гарри не бросил бедную Герти и не пустился охмурять Дестини. Мы предполагали, что отношения в труппе сложатся наилучшим образом при наличии двух счастливых парочек, Дестини и Марко с одной стороны, Гарри и Герти — с другой. Не тут-то было. Когда актеры в труппе начинают менять партнеров, жди беды. А если учесть способность Марко воспламеняться от любой ерунды, может случиться все, что угодно. Нам остается только молиться.
— Мисс Мед, она… кажется, не принадлежит к числу интеллектуалов.
— Она очень глупа, — задумчиво произнес Перегрин. — Но настолько глупа, что ее глупость граничит с чудом. Милая Десси. И конечно, — добавил он, — она немножко притворяется. Наверняка немножко притворства в ее поведении есть.
— Как же вам удалось сделать с ней такую сложную роль?
— Особых проблем не было. Вы просто говорите: «Дорогая, ты печальна. Ты страдаешь, твои страдания невыносимы», и ее глаза немедленно наполняются слезами. Или: «Дорогая, ты повела себя очень умно, разве ты не видишь, ты обвела всех вокруг пальца», и она становится хитрой, как мартышка. Или еще проще: «Милая, ты сводишь его с ума», и пусть она стоит как статуя, но от нее исходит неотразимое очарование. Она делает, а публика за нее додумывает.
— Она закатывает скандалы?
— Только ради проформы, когда вообразит, что пора напомнить о себе. Десси вполне благодушна.
— Она отшвырнула Найта сразу или процесс шел постепенно?
— Постепенно. Это было заметно на репетициях. В любовных сценах. Обнимая его, она принималась разглядывать свои ногти или снимать кусочки туши с ресниц. Потом она стала просить пропускать объятия, говоря, что ей надо сосредоточиться на внутреннем подходе к роли. Чушь, конечно, никакого внутреннего подхода у нее никогда не было. Только инстинкт, подкрепленный великолепной техникой и несомненными внешними данными звезды.
— Я слышал, она дважды разведена и живет одна?
— Ну да… официально.
— Что-нибудь еще?
—
Она страстный игрок, наша Десси. Играет во все и везде, на бирже, скачках и в казино, разумеется. На самом деле игра и была причиной ее второго развода. Муж не смог вынести бесконечные вечера за рулеткой и покером.— Она удачливый игрок?
— Боюсь, она и сама не знает, такой туман у нее в голове.
— А мисс Брейси?
— Это совсем другая история. Я ничего не знаю о прошлом Герти, но она и в самом деле являет собой великолепный образчик брошенной женщины. Ее поведение не всегда столь смехотворно, как сегодня, но она никак не может уняться, в ней все бурлит, как в ведьмином котле. Она и Марко демонстрируют две стороны отвергнутой любви. Марко — ходячее воплощение оскорбленного самолюбия и невероятного унижения. Он не может понять, как такое могло случиться. Очень трогательно то обстоятельство, что он до сих пор не обозлился на Десси. Но я сильно опасаюсь, что однажды он взбесится и набросится на Гарри.
— Полезет в драку?
— Да, хук слева, хук справа. В то время как Герти ни словом не выдает своего отношения к счастливой сопернице, но постоянно жалит и кусает неверного любовника.
— Значит, мисс Мед обоими потерпевшими прощена, а Гроув является объектом обоюдной неприязни.
— Вы нарисовали прямо-таки идиллическую картину.
— Найт и мисс Брейси ненавидят Гроува черной ненавистью? Или это слишком сильно сказано?
— Нет, но… — Перегрин вдруг опомнился. — Да зачем вам все это? Как отношение Марко и Герти к Гроуву связано с убийством?
— По-видимому, никак. Остался Рэндом. Будут какие-нибудь комментарии?
— Чарли? С ним никаких проблем. Он, как вы могли заметить, не на все сто процентов мужчина, ну и что? В театре он свои пристрастия не проявляет. Мы могли со спокойной душой позволить ему переодеваться в одной комнате с мальчиком.
— Увлечения?
— Вы уже знаете, заумные кроссворды, шифры и старинные рукописи. Говорят, он сведущ в антиквариате, наш Чарльз. По словам Джереми, он один из тех, кто обладает безошибочным чутьем на раритеты. Все свободное время он проводит в копеечных лавчонках на Чэринг-кросс-роуд. Хороший, дисциплинированный актер. Частная школа и академия драматического искусства.
— Члены труппы знали друг друга до «Дельфина»?
— О да. Кроме Эмили, она начинающая, — с нежностью произнес Перегрин, — и пока мало с кем знакома в театральных кругах.
— Скажите, вы обращали внимание на верхнюю одежду Гарри Гроува?
— На днях я увидел его в такой расписной штуковине, от которой у меня долго потом в глазах рябило, и слышал, как актеры подшучивали над Гарри.
— Что это была за штуковина?
— Я особенно не разглядывал… — Перегрин осекся и с ужасом посмотрел на Аллейна. — О нет! Не может быть. Это невозможно.
— Что именно?
— На… на Генри Джоббинсе?
— Гроув подарил пальто Джоббинсу в пятницу вечером, потому что оно никому не нравилось. Вы не знали об этом?
Перегрин покачал головой.
— Понять не могу, — медленно произнес он, — просто не понимаю, как же я не узнал его на бедном Джоббинсе. Я ведь даже отпустил шутку насчет пальто, а Джоббинс сказал, что это подарок.
— Возможно, с шарфом пальто выглядело несколько иначе?
— Шарф? Разве на Джоббинсе был шарф?