Перебирая наши даты

Не отмолите грехов своих во храмах нынешнего синода.

Веруйте! Я не верю вам.

Бог Солженицына

С., может быть, и деист, но не христианин.

Месть, бунт и неподчинение власти, непомерная гордость — разве это подходит для религии кротости, смирения и подчинения.

С. призывает к насилию. Христианство — к ненасилию. С. и Толстой — антиподы.

Бог С. нечто вроде ЦК партии, спускающего директивы, право толкования которых взял на себя С.

Противоречия А. И

Они ясны:

1. Он по темпераменту, по натуре — кулачный боец, мятежник, Пугачев; его стремление — месть, расправа; он откровенно всем этим любуется: насилие против насилия. А революцию отрицает.

2. Он за свободу. Но считает, что свобода еще не по росту русскому народу. Следовательно — против свободы, против демократизации.

А за что же? За мягкую диктатуру? За падение свободы сверху?

3. Он христианин. Но без терпимости, без любви, без свободы совести.

Это все очень заметно «элитарному» читателю. И он готов спорить с А. И., даже отказаться от него, осудить. Так спокойнее.

А надо принимать его не как учение (учение не годится), а как личность, то есть как писателя. И тут уже измерять его размахи и масштаб..

Из подённых записей

1971

5.2. Жалею, что год не писал. Вчера приезжали Толя и Муза. Т. пересказывал манифест русских фашистов.

Преодоление одиночества — не присоединение к множеству, а выделение из множества (патриархальный быт— семья, нация, класс, партия).

У Гитлера партия и нация совпали. Мы отличаемся от него тем, что нация и партия у нас совпасть не могут. Попытка их свести — гражданская война, восстание наций.

Читал Авторханова. Первая часть — весьма интересна. О второй мы знаем больше.

Вообще мы много стали знать.

У нас с Г алей выработался стиль и новое понятие о жизни. Инородные элементы отпадут.

Опалиха. Пьяный ко мне:

— Эй, басурман!

Другой пьяный:

— Это не басурман. Это писатель….

10.2. Кирсанов один за столиком в ЦДЛ — ском баре. Перед ним рюмка коньяку. Ни друзей, ни собутыльников, ни учеников:

— Я горжусь тем, что не приобрел учеников. Почему, собственно? Кирсанов мог учить только версификации и эгоизму. Этому и без него научился Вознесенский.

— Дотянуть как-нибудь до десяти вечера. А там домой, спать.

Он идет за новой рюмкой.

Так почти каждый вечер. Когда же он пишет свои длинные поэмы?

Слегка оживившись, читает мне куски из поэмы о дельфинах.

Я быстро напиваюсь, глупею. И в тумане отправляюсь домой на такси.

12.2. Когда мы ничего не знали, казалось, что никакой оппозиции не было, что партии были безнадежно разгромлены к 22–му году: что все это выдумки. А кое — какое движение было. Были идейные троцкисты, правые, эсеры и пр.

Кровавая трагедия была трагедией с сюжетом и действующими лицами. Победили в ней не бесстрашные, а кровь.

Мы забыли, что революция еще была рядом, что существовали ее кадры.

Надо вернуться к истории и пересмотреть ее. Интегральное отрицание революции, ее массовости и реальности — причина неофанатизма и политическая глупость.

Другое дело — борьба за справедливость невозможна у нас на почве политики. Ибо коренной вопрос российской политики — власть.

Властительство — один из стимулов творчества. Властительство, а не власть. Только бескорыстие науки и особенно искусства могут привести к распространению в обществе достойных понятий о нравственности и демократизме.

Национализм в идеологии и власть мафии в политике — вот к чему пришло человечество. И то и другое рухнет не скоро и лишь тогда, когда остальное общество соединит свои интеллектуальные усилия в борьбе с этими явлениями и почувствует невозможность сосуществования с мафией и национализмом.

15.2. …Письмо Льва Толстого Николаю II (в «Былом»). Даже в Толстом «клоповщина». «Клоповщина» — явление не русского рабства, а русского идеализма. Вот смысл пьесы. Я это чувствовал, но не формулировал так точно.

Долго ли будет вызревать «Клопов»? Почти все есть. Нет конструкции. Нет «прохождения времени».

Мой доклад о рифме в ЦДЛ. Человек 100 чудаков. Докладывал полтора часа.

Разговор с Куняевым.

Я: Кожинов, как Огнев в начале 60–х годов, пытается выстроить новый Ренессанс поэзии. Глава его — Соколов. Поэт тонкий, но без мысли и сверхзадачи.

Наши Ренессансы все говеннее. Мы становимся провинциальны, как Бразилия.

Грибанов сказал, что моя книга вернулась из Комитета печати с одобрением. С ней обращаются, как с миной замедленного действия.

18.2. Замысел «Повести о Московском сражении».

Московское сражение — победа русского идеализма.

Подспудное содержание этого идеализма, при всей неприглядности

мирной действительности, — ощущение громадного, вселенского потенциала русской культуры и русского гения. Особенность нашей истории в том, что деспотизм не может задавить гения. Это суть Пушкина, Достоевского и Толстого.

Русский Атлас держит на плечах весь груз русского деспотизма. И надежда в нем не иссякает.

Истинную русскую культуру ничто не свернет с вселенского пути.

Нельзя с либеральным пижонством снисходительно относиться к героизму народа в 17–20 г. г. и в 41–м.

Эгоизм «нового класса» не может уничтожить идеализма народного, т. е. несознательной, но сущей идеи сверхзадачи национального существования. Германский фашизм основан на исключении, русское чувство (Мы — русские — дураки) на включении в круг культуры….

О Моск. сражении. Интересно и важно: ощущение поражения не связано с необходимостью капитуляции (как у французов — дважды! — Наполеон III и Петэн!).