Перед бурей

Он, как до него Михаил Гоц, восстал против тактики максималистов, взорвавших дачу премьер-министра П. А. Столыпина, когда она была полна посторонних людей, ждавших приема для ходатайства за близких, в том числе и пострадавших от репрессий власти. Неудивительно, что он на том же партийном съезде вместе с "бабушкой" решительно выступил против тактики {278} экспроприаций. О лучшем союзнике в деле борьбы с распылением революции нельзя было и мечтать.

После съезда Гершуни вновь вернулся к вопросу о кризисе Боевой Организации. На этот раз Азеф во всём поддерживал Гершуни. Но у Гершуни выросла новая тяжкая забота: он узнал, что на имя Азефа пало темное пятно слухов. Гершуни не ждал проку ни от каких разбирательств; ничего, кроме разглашения партийных секретов, они не дадут. Есть только одно простое, честное и радикальное средство.

Он, Гершуни, вместе с Азефом, доверие к которому у него было безгранично, возьмет на себя большое дело. Или оно им удастся, и тогда все слухи сами собой умрут; или оба на этом деле погибнут - и тогда, каким бы уроном ни была эта двойная гибель для партии, всё же имя ее будет очищено от кошмарного "навета", который, как он успел убедиться, тяжкой гирей висит на психике бойцов террора. Азеф не только с ним не спорил, но пытался преодолеть и упорство Савинкова, заставив и его пересмотреть огульное осуждение всей "прежней тактики".

Но Савинков, гордый и самолюбивый, упорствовал и раздражался. Гершуни совсем на нем поставил крест, придя к выводу, что этот человек, ставший для партии "отрезанным ломтем" и в политическом, и в морально-психологическом смысле. Человек высоких требований, предъявляемых к личной жизни революционера, Гершуни не прощал Савинкову многих черт личной избалованности.

Гершуни жил, сговаривался с Азефом, готовился работать вместе с ним. Но смерть уже стерегла его. Он явно таял: упадок сил, высокое давление крови, сердцебиение, высокая температура и т. п. Финляндские врачи теряли голову симптомы неведомой болезни становились всё тревожнее. Были приняты экстренные меры: его отправили заграницу, в славившуюся своими медицинскими знаменитостями Швейцарию. Гершуни едва согласился на это, и то лишь под условием, что уезжает на самое короткое время: набраться сил и спешно вернуться - на арену ожидающей его настоящей борьбы. А оттуда нас как громом поразила страшная весть: Гершуни в госпитале! У Гершуни несомненная, со страшной быстротой прогрессирующая саркома легких!

Гершуни умер в цюрихском госпитале, после тяжелой агонии, в ночь с 16 на 17 марта 1908 года.

(ldn-knigi.narod.ru - из - В. Зензинов "Пережитое" стр.236 :

Появились намеки, что недавние крупные провалы - дело провокации, забравшейся в самое сердце партии. Илья сообщил мне также, что бежавший с каторги летом 1907 года Григорий Андреевич Гершуни неожиданно захворал и находится сейчас в санатории в Цюрихе.

К нему туда ездила Амалия, при нем, как сестра милосердия, жила Любовь Сергеевна Гавронская. Думают, что у него плеврит. Вести о провокации в центре были известны и Гершуни. Постепенно эти разговоры стали принимать более определенный характер - стали называть имя Евгения Филипповича Азефа, т, е. нашего "Ивана Николаевича", главы Боевой Организации!

Всё это вызывало страшное волнение в центральных партийных кругах. Гершуни от этих чудовищных слухов страдал больше, чем от своей болезни. "Единственный способ, - говорил он, - покончить с этими слухами, это после моего выздоровления организовать центральное дело (против царя). Оно все равно уже поставлено на очередь. В нем должны принять участие я и Иван. И когда мы оба погибнем, честь Ивана в партии будет восстановлена"...

Но весной 1908 года (17 марта) Гершуни неожиданно для всех умер в Цюрихе. Умер самой страшной для революционера смертью: на больничной койке. У него оказался не плеврит, а саркома легких. Слухи об Азефе продолжали крепнуть. Новые провалы среди участников террористических предприятий эти слухи усилили...)

{279}

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Конференция ПСР в Лондоне.
– Итоги революции 1905-1907 годов. Разоблачение Азефа.
– Поездка 0. С. Минора в Россию и арест его.

– Арест Брешковской и Чайковского.
– Шишко и Волховской в годы революции.
– Правое течение в ПСР.
– Начало "психологического отрыва" Савинкова.

Михаил Гоц был прав: Гершуни заменить было некем. Это был человек необыкновенной революционной интуиции. Его отсутствие болезненно ощущалось нами во время второй и третьей всеобщей политической забастовки, во время московских баррикадных боев, роспуска Думы, в дни Кронштадтского, Свеаборгского, Киевского, Севастопольского восстаний. И если наши мысли в его отсутствие обращались к такому ветерану революции, как Натансон, то мы лишь обманывали себя. Когда Гершуни после своего побега с каторги вернулся в наши ряды - увы, слишком поздно для участия в решительных событиях, - он зорким взглядом быстро оценил положение.

"Марк Андреевич, - говорил он, - это наш большой капитал, только надо знать, как и куда его поместить. Он лучше кого бы то ни было умеет взвесить слабые стороны любого дела, любого плана, любой позиции. Это для нас - целый Государственный Совет. Но каждому свое: Государственный Совет ни премьером, ни диктатором, ни главнокомандующим быть не может. Скорее уж это - спасительный тормоз. Отличный муж совета, ревизор, министр финансов, дипломат - всё, что угодно. Но сказочной разрыв-травы, отмыкающей замки и запоры истории, у него искать нечего".

В дни революции пятого года мы познали на опыте не только сильные, но и слабые стороны Натансона, как революционера. Да, муж совета, муж трезвого опыта, но не человек {280} смелой интуиции и всевзрывающей находчивости. Возможно, что когда-то он имел и эти свойства, как о том гласила молва. Но груз лет отяготил его плечи.

Увы! конечное поражение революции 1905 года было не последней и не самой тяжкой из катастроф, которые были уготованы нам историей, как будто ставшей с этого момента для нас злой мачехой...

К нам подкрадывался черный год партии: год ошеломляющего, кошмарного открытия. Оказалось: с начала боевой деятельности партии в сердцевину ее уже проник и чем дальше, тем глубже вгрызался всеподтачивающий червь провокации. Оказалось: через все страницы ее деяний, не исключая и доблестнейших, была незримо протянута отравленная нить измены. Оказалось: предателем и провокатором был тот самый человек, которому "бабушка русской революции" Катерина Брешковская земно поклонилась за организацию дела Плеве; тот самый человек, которому Гершуни завещал быть его преемником и с которым - непременно вместе - он хотел идти на такое дело, чтобы или победой, или совместной с ним смертью положить конец "кривотолкам".

В августе 1908 г. Ц. К. созвал большую общепартийную конференцию в Лондоне. Конференция открылась 4-го августа и заседала 11 дней. Из 74 присутствовавших делегатов было 48 приезжих из России. В числе остальных, кроме членов Ц. К., находившихся заграницей, присутствовало 11 человек гостей, в числе их народовольцы, бывшие шлиссельбургские узники, Г. А. Лопатин, В. Н. Фигнер и М. Фроленко, жившие тогда заграницей. Открыл конференцию старейший член ПСР Ф. В. Волховской, В своей речи он сказал:

"Я не вижу здесь стольких дорогих, стольких милых, стольких крупных лиц. Я, прежде всего не вижу здесь Григория Гершуни с его необыкновенными стальными глазами, взгляд которых, как острый гвоздь, проникал не только в душу тех, кто имел таковую, но и в нутро субъектов, у которых вместо души - пустое место: в нутро бездушных судей и жандармов.

Гершуни - наша сила и слава - мертв. Я не вижу прелестной девушки, целиком сотканной из света, энтузиазма и силы, - девушки, перед которой я, - старый, испытанный революционный работник, - готов пасть и целовать следы ног ее. Я говорю о Рагозниковой. Здесь нет Карла {281} Трауберга и Кальвино-Лебединцева с их семерыми сподвижниками - все они погибли...