Перегон

— Давай я тебе помогу помыть голову…

Саша ещё несколько раз грел воду. Вскоре перестирав всё бельё и развесив его на верёвке, Оля быстро уснула, свернувшись калачиком на одном из одеял и укрывшись полушубком. Саша посидел рядом с ней любуясь её красивым лицом, потом подбросил в печь несколько брёвен и вышел во двор к Фадею. Тяжёлое, пасмурное небо угрюмо висело над макушками старых елей. На деревьях перекрикивая друг друга, надрывая горло бранились худые вороны.

— Это они к дождю раскаркались, — Фадей с любопытством разглядывал птиц рассевшихся на голых ветках, — будешь? — Он протянул Саше готовую самокрутку.

— Не хочется что-то, уже месяц не курю, отвык как-то…

— А я наоборот, всё никак не надымлюсь, — он закрыв от удовольствия глаза глубоко затянулся и выпустил в воздух большой сноп едкого дыма, — ну и что теперь по ходу Саня?

— Теперь спать пойдём, утром решим что делать.

— Ну ты давай, а я ещё постою… Что там Чингисхан?

— Вроде спит…

— А Ольга твоя? — Фадей ловким щелчком зашвырнул окурок далеко в темноту.

— Тоже…

Под утро началась гроза, первый весенний дождь сбивал с деревьев остатки снега, оставлял на редких полянах узкие проталины. Гулкий разрыв грома разбудил Ольгу, она вздрогнула и прижалась к Саше.

— Хорошо, что у нас теперь есть крыша…

Не дождавшись ответа она положила голову ему на грудь, прикрыла глаза и тихо запела:

«Добрый вечер, сад-сад! Все березы спят-спят, И мы скоро спать пойдем, Только песенку споем. А девочкам, дин-дон, Пусть приснится сон-сон, Полный красненьких цветов…» [8]

Саша не спал, нехитрые слова этой песенки, которую часто напевала мама, терпкий запах хвои, горячее дыхание Оли, неожиданно пробудили в нём какие-то странные, незнакомые ранее чувства. Он вдруг понял, скорее даже почувствовал, что в этой хрупкой девушке, нашептывающей колыбельную песню заключён весь его мир. И ещё что на всём белом свете, нет для него ничего дороже этих простеньких слов, этого вязкого хвойного благоухания, этого жаркого дыхания…

8

Вечерний хоровод (Саша Черный)

Ему опять приснился отец, он стоял облокотившись на чугунные решётки Кировского Моста, любуясь неисчезающей с небосклона солнечной аурой белой ночи.

* * *

— … Чайку пожуём, водичкой запьём, потрём о том, о сём…

Грузный, неопределённого возраста мужик по-хозяйски сидел за столом, рядом с ним на лавке лежала его огромная меховая шапка. Он неспешно доставал из брезентовой сумки разные свёртки, аккуратно разворачивал и раскладывал на столе в одному ему понятной логической последовательности. На тыльной стороне его ладони тускнела размытая годами татуировка, три буквы — ЗЛО. [9] Вскоре на столе оказалась банка засахаренного мёда, заботливо перевязанная пёстрой тесёмкой, рядом с ней большая круглая буханка хлеба, крупная луковица, завёрнутый в марлю кусок жёлтого масла, мешочек с кедровыми орешками, прессованный брикет чая. Покончив с этими манипуляциями он собрал газеты в которые была завёрнута снедь и сложил их обратно в сумку, затем медленно встал, чуть приоткрыл окно и обратился сразу ко всем:

9

ЗЛО — За все легавым отомщу

— Духоту проветрю…

В дом ворвался сырой лесной воздух, в открытом окне виднелась узкая поляна покрытая чешуйками прошлогодних шишек.

— Откуда прознал, что мы здесь? — Фадей набросил на плечи высохший за ночь бушлат.

— Вороны накаркали… Ваккурат прошлой ночью… — мужик оглядел всех присутствующих, на миг зацепился взглядом за Ольгу, потом обратился к Фадею, — малява у тебя?

Перечитав послание два раза, он скомкал записку и бросил её в печь, где она вспыхнув превратилась в дым.

— Ты Саша? — гость потёр ладонью исцарапанный оспой, плохо выбритый подбородок.

Саша кивнул.

— А я значится буду брат Савелий… Выйдем на воздух…

Когда они вернулись Валера и Фадей сидели за столом, ели хлеб с маслом и мёдом, пили крепкий чай. Ольга тоже сидела за столом напротив них и грела ладони о чашку кипятка.

— Значится так граждане беглые урки, — монах кисло улыбнулся, — дело вы сделали исправно, спасли воровские филки, за что будет вам благодарность. Сейчас отсыпайтесь, шамайте, я вечером целебную травку для эскимоса принесу, — он посмотрел на кашляющего Валеру, — попьёт отвару враз оздоровиться, потом в монастырскую баньку вас свожу, а банька-то любую хворь отвадит. И на счёт дамочки договорюсь со староверами, ей в монастырь никак нельзя, там хоть и старики одни, но закон…

— С каких это пор, — прервал его монолог Фадей, — ты Савелий закон стал чтить?

— Закон божий уже лет семь как, с последней сидки… А других законов для меня и нету! — монах немного помолчал, будто обдумывая сказанное и добавил, — Саша со мной пойдёт, поможет мне… Вернёмся мы до заката.

Захватив рюкзаки с общаком они наскоро перекусив двинули в путь. Перед уходом Саша подошёл к Ольге.

— Я скоро вернусь и мы больше никогда не расстанемся!

— Никогда? — она нежно улыбнулась.

— Никогда, вот увидишь… — он провёл ладонью по её непослушным волосам, — а ты пока отдыхай…

* * *

Сырой утренний холод, голодным зверем набросился на путников. Переход оказался не долгим, вскоре Савелий вывел Сашу на пригорок с которого открывался вид на монастырь и узкую, всё ещё замёрзшую речушку.

— А вон там видишь, где дымок кучерявится, — Савелий указывал пальцем, чуть левее колокольни, — там деревня староверов, туда мы после дел наших праведных и наведаемся.

— Что это за река, брат Савелий? Как называется?

— Местные зовут её Ужица, может потому, что больно круто извивается. Но река эта бесполезная, рыбы в ней почти нету, а вот комарья тучи…

Они спустились с пригорка, но в монастырь не пошли, а обошли его стороной и вышли на небольшое кладбище, окружённое густым колючим кустарником. Здесь монах снял шапку, три раза перекрестился, огляделся и убедившись, что вокруг никого нет, достал из кустарника лом и лопату. Немного постояв, он подхватив инструменты отправился в дальний угол кладбища, Саша перекинув рюкзак с одного плеча на другое, последовал за ним.

— По-моему тут… — Савелий опять перекрестился, поплевал на руки и не мешкая стал ломом ковырять мёрзлую землю.

— А что мы ищем-то?

— Здесь могилка заготовлена пустая, хрон то есть, для денежек…

Вскоре он действительно нашёл край деревянного настила присыпанного землёй и снегом.

— Ну-ка подмогни мне Саша, лопату вот сюда вставляй, — он ломом приподнял край настила и Саше удалось вставить в образовавшуюся щель краешек лопаты.

За несколько часов работы им удалось полностью снять землю с настила и открыть неглубокую яму. В ней оказался добротно сколоченный ящик, просмоленный снаружи и выложенный жестью изнутри.

— Это чтобы мыши не сгрызли, — объяснил Саше Савелий, поправляя металлическую оббивку. Потом он стал доставать из рюкзака пачки денег и бережно укладывать их в ящик, при этом не забывая их пересчитывать и послюнявив огрызок карандаша, делать записи в тонкую ученическую тетрадку. Саша между тем обошёл всё кладбище, читая скупые надписи на беленных известью крестах. Мороз отпустил свою мёртвую хватку и хотя от земли всё ещё тянуло холодом, в воздухе чувствовалось дыхание весны. Вместе с тем, грустный пейзаж нагонял тревогу и тоску.