Перегрин

Нас привезли туда часа за два до полудня. Торговля уже заканчивалась, обычный базарный гул стихал, покупатели и продавцы перемещались на склон холма, занимая заранее лучшие места. Нас всех вместе разместили в большом складе, который стоял на западной границе рынка. Помещение было пропитано запахом тухлой рыбы. Впрочем, этот запах главный на всех припортовых улицах Пантикапея. Мне кажется, горожане даже не замечают эту вонь. Она, так сказать, часть естественного городского фона. «Старики» заняли места возле двери, чтобы через щели между нею и косяком наблюдать за боями, а «новички» — дальнюю часть. Первые обменивались шуточками, вторые сопели молча.

Где-то через час дверь открыл охранник Фрасилл и показал пальцем, что считается у греков знаком пренебрежения, на плаксивого «новичка» и на одного из «стариков»:

— Ты и ты, на выход!

Как я и предполагал, бой был коротким.

Один из «стариков» — рослый тип, с виду мелкий бандит, если бы не ровный, красивый нос, облагораживающий лицо — которого называли ромеем (римлянином), громко хлопнул правой ладонью по левой, повернутой вверх, и радостно огласил результат:

— Один готов!

Видимо, зрители ожидали большего, потому послышались свист и недовольный гул, которые не смолкали до тех пор, пока победитель не вернулся на склад и вышла вторая пара — ромей и самый крепкий, после меня, из «новичков». Эти дрались дольше и красивее, судя по подбадривающим крикам зрителей. Вернулся ромей. Затем пошла третья пара, четвертая, пятая. Каждый раз на склад возвращался «старик». Трупы «новичков» оставляли снаружи.

Я вышел в последней паре. Наверное, наш хозяин Антидий не был уверен во мне. Предыдущие бои были достаточно интересными, так что зрители простят ему, если я паду слишком быстро. Мне и моему противнику надели шлем беотийского типа и наруч на правую руку, дали круглый щит, плетеный и обтянутый кожей, и короткий меч, похожий на скифский. Отличался от акинака тем, что весил примерно наполовину легче, около килограмма, так что слабоват был для рубящих ударов, а также имел небольшую «талию» и навершие было тяжелее и не в форме бруска, прямого или вогнутого, а шарообразное, из-за чего центр тяжести меча был смещен к рукоятке. Возможно, это один из ранних вариантов римского гладиуса. Я видел поздние версии с параллельными лезвиями и треугольным острием.

За то время, что мы сидели на складе, эта часть рынка немного преобразилась. Деревянные прилавки передвинули к каменным, образовав вместе с ними что-то вроде загороди с двух сторон. С третьей был склад, а с четвертой — берег моря со стоявшими там галерами. Арена была в форме кривой трапеции. Длина в самом широком месте — метров пятнадцать. Зрители располагалась не только на склоне холма и галерах, но и на крыше склада. Их было очень много. Не предполагал, что Пантикапей сейчас так многолюден. Наверное, пришли и крестьяне из окрестных деревень, и приплыли моряки и рыбаки с противоположного берега Боспора Киммерийского. Они громко и весело переговаривались, ожидая, когда нас экипируют для боя. Это ведь так интересно — стать как бы соучастником убийства, ничем не рискуя.

Нас развели к противоположным краям арены, чтобы обоим солнце светило сбоку. У меня оно было справа. Глашатай — наш хозяин Антидий — объявил, что в этом бою будут сражаться грозный македонец и свирепый скиф. Сперва подумал, что македонец — это я, но потом вспомнил, что здесь понятия не имеют о моей службе в македонской армии. Значит, мне придется изображать свирепого скифа. Кочевники, конечно, никогда не были паиньками, но ни разу не видел, чтобы проявляли в бою свирепость. Может быть, я мало прожил и мало увидел.

— Начинайте! — скомандовал Антидий.

Мой соперник рванул в атаку так резво, будто опаздывал на свидание с местной красавицей. Меч он держал параллельно земле и высоко, рядом со своим правым ухом. То ли это у него такие голимые понты, то ли какой-то неведомый мне удар, который он не отрабатывал на тренировках у нас во дворе. Наверное, собирается продырявить мне шею. Она как раз на этом уровне. На всякий случай я поднял щит выше, чтобы быстрее закрыться. Его щит ударился о мой, после чего острие меча противника внезапно мелькнуло рядом с моей левой щекой. На сантиметр левее — и ходить бы мне со шрамом и без нескольких зубов всю оставшуюся жизнь, если бы выжил. Якобы поддавшись давлению противника, отступаю на пару шагов под улюлюканье зрителей. Когда он снова с разгона ударяется щитом о мой щит, зашагиваю вправо — и оказываюсь с ним нос к носу, потому что и он зашагнул, но влево. Наверное, думал, что я буду ждать второй удар в левую щеку и смещу щит влево, открывшись. Его меч колет в верхнюю часть моего щита, после чего я наношу рубящий удар по тыльной стороне ладони. Это было неожиданно для моего противника, он чуть не выронил свой меч, замешкался — и получил укол под кромку шлема в лоб над переносицей. Острие пробило череп и вошло всего на пару сантиметров, но этого хватило. Выдернув клинок, я быстро отшагнул назад и вправо, за щит противника, и увидел, как из раны ручьем хлынула кровь, стекая в левую глазницу и ниже. Меня всегда удивляло, почему из ран на лбу течет так много крови? Вроде бы там шкура да кости, негде ей накапливаться. Противник тряхнул головой, чтобы убрать кровь, закрывшую левый глаз. Видимо, это было лишним, мозг не выдержал и отключился. Веки обоих глаз зажмурились, подергались, как в тике, и затихли, опускаясь вместе с ослабевшим телом на сухую утрамбованную землю.

Я почему-то красиво, как на строевых занятиях, сделал разворот кругом через левое плечо и зашагал к входу в склад, где поджидали Антидий, Фрасилл и еще два охранника, имена которых я не знал. Ни слова не говоря, швырнул им под ноги меч, щит, шлем и наруч, после чего зашел в помещение. Там, вопреки моим ожиданиям, посмотрели на меня без обиды или мстительности.

— Я говорил Лампирию, что так, как ты, наблюдать за нашей разминкой может только опытный воин. Он не поверил — и поплатился. Туда ему, подонку, и дорога! — произнес вместо эпитафии римлянин. — Теперь будешь моим соседом по камере.

6

Он и правда оказался римлянином и даже называл себя выходцем из древнего патрицианского рода. Это типа римского потомственного дворянства. Его полное имя было Гай Публий Минуций. На счет патрицианской родословной у меня были большие сомнения, потому что из случайных фраз сокамерника понял, что его мать относилась к женщинам с пониженной социальной ответственностью и, как следствие, высокой ценой. Хотя вполне возможно, что произвела она сына от представителя патрицианского рода. Похоти все сословия покорны. Гай Минуций был человеком веселым и ветреным, жил здесь и сейчас, причем не только потому, что его нынешняя профессия обязывала не строить планы на далекое будущее. Два года прослужил легионером в Малой Азии, где по одной его версии попал в плен и был продан в рабство, по другой — дезертировал с тем же результатом, по третьей — проигрался в кости и рассчитался, как сумел. Самое забавное, он абсолютно не смущался, когда я указывал, что вчера версия была другая.

— Да какая разница?! Не разменивайся на такие мелочи, иначе жизнь станет рабством! — отмахивался он легкомысленно, будто в данный момент не был рабом.

Я перестал воспринимать всерьез его рассказы, поэтому мы быстро подружились. Тем более, что нам не придется сражаться друг с другом. Поведал ему версию о младшем сыне тирана из далекой Гипербореи, чем вызвал искреннее восхищение и уважение. К чужим рассказам Гай относился, не размениваясь на мелочи, чтобы, наверное, ненароком не оказаться в рабстве. Хочешь быть сыном тирана — будь им! Тренировались мы в паре, кое-чему научив друг друга. Да и вообще, между «стариками» отношения были товарищескими. Как и между нами и охранниками, особенно Фрасиллом, который раньше и сам был гладиатором.

Антидий контролировал ситуацию среди богатых людей Пантикапея и окрестностей и, когда кто-нибудь готовился перейти в мир иной, закупал еще шесть гладиаторов, чтобы выставить их во время поминок против шестерых «стариков». Пантикапейские боги почему-то требовали шесть человеческих жертв. Обычно гибли новички. Я был редким исключением, пробившимся в «старики». Все-таки отбор у нас очень жесткий, без скидок. Следующие два боя мне давали слабых соперников и выставляли нас первой парой, на разогрев или, точнее, на освистание. Во второй раз я решил «сделать интересно» — дал своему слабому противнику, меотскому крестьянину, попавшему в рабство за долги, пожить несколько минут и проявить свои лучшие бойцовские качества. Бедолага и правда поверил, что у него есть шанс завалить меня, и повел себя довольно агрессивно и, как следствие, зрелищно. Когда он мне надоел, во время очередного примитивного выпада уколол его ниже правой ключицы, а вторым ударом пропорол горло, густо заросшее курчавыми черными волосами.

Антидий, который в отличие от многих зрителей знал потенциалы обоих бойцов, предложил после боя:

— Если устроишь такое же представление в следующий раз, получишь амфору вина и хорошую еду.

— Дай мне мой меч и подбери в противники тавра покрупнее, — выдвинул я встречное условие.

— Договорились, — сказал он.

В третий раз мы бились во дворе большой виллы, расположенной на берегу пролива километрах в трех от Пантикапея. Точнее, дворов было два, господский и хозяйственный. Мы сражались в первом, который был просторнее и вымощен каменными плитами. Это были, так сказать, поминки для избранных. Они возлежали на клиниях, расставленных по периметру двора, рядом со столиками с выпивкой и закуской. Посуда была золотая и серебряная. Рабов, обслуживающих поминки, было больше, чем приглашенных. Скоропостижно скончался богатый винодел, оставивший в наследство, кроме недвижимости, еще и сто талантов серебра. Наверное, не ровно сто, округлили для красоты, но все равно очень много. Сын-наследник по имени Незиот, которому едва перевалило за двадцать, от радости зазвал три десятка таких же оболтусов и расщедрился на шесть человеческих жертв.