Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри попаданца

Петр настолько гордился этой наградой за удачную корректировку и случайную, но от этого не менее кровавую схватку с «духами», когда он чудом уцелел, что носил ее на груди впереди «Доблести», хотя это нарушало статусное положение.

Медали блестели на солнце и мелодично позвякивали, девушки смотрели яркими глазищами — красота!

Не прошло и года, как заблестела на колодке юбилейная медаль «70 лет вооруженным силам», а в июне следующего, 1989 года в военкомате ему вручили четвертую медаль — на этот раз иностранную, «От благодарного афганского народа».

Вот с этой «вывеской» и явился он для поступления на исторический факультет, что произвело на экзаменаторов неизгладимое впечатление. И хотя для поступления хватило бы голимых троек — он шел вне конкурса, как участник войны, экзаменаторы дружно поставили бывшему сержанту одни пятерки, даже за сочинение, чем он был приятно удивлен…

Все это промелькнуло перед ним в одно мгновение, и в памяти всплыло изрезанное шрамами лицо подполковника Козырева, всю жизнь прослужившего с «богом войны» в обнимку.

Он тогда им, молодым солдатам, рассказывал про Вьетнам, где был за 15 лет до того, тоже с интернациональной «миссией», и поведал, почему американцы страсть как не любили воевать в болотах и топях этой южной страны, жутко их сторонясь.

Но так как там такие места везде, ибо каждая речушка и озерцо в джунглях заболочены, то янкесы сначала их бомбили, жгли напалмом, забрасывали снарядами, минами и гранатами, не жалея боеприпасов. И не крокодилов они разгоняли, змей или ядовитых насекомых. Нет, в тех местах их поджидала гораздо худшая опасность…

— Раскаркались, вороны!

Петр слушал хриплые крики птиц, чем-то встревоженных, не иначе как люди шли по следу, явно с недобрыми намерениями. Да и сердце тревожно забилось в груди, в душе появилось предчувствие кровавой схватки, никогда его не обманывавшее.

Так зачем уклоняться от того, что неизбежно произойдет?

Петр решительно поднялся, ощерив зубы: «Ну что ж, братцы-кролики, проверим, кто матери-истории нынче угоден!»

Петровская гавань

— Сэр! Они выбрасывают пушки из бойниц!

Изумленный голос Робертсона ошарашил Хандингтона и заставил повернуться его к крепости, за которой дымил толстой трубой какой-то дощатый сарай, построенный прямо на пристани.

— Святые небеса!

Джеймс не верил собственным глазам. Видимо, русские артиллеристы решили, что на таком расстоянии, как полмили, они просто не докинут свои легкие ядра до англичан.

Но зачем же орудия в море выбрасывать? Ведь любое орудие, даже такое ущербное и бесполезное сейчас, стоит немалых денег.

— Сэр, разве они делают свои пушки из дерева?! Не может быть! Стволы ведь плавают!

Шкипер пригляделся и увидел — в белой пене прибоя, легко, как пушинки, крутятся длинные и черные орудийные тела, и хрипло рассмеялся, он буквально захлебывался от смеха.

— Это фикция, Робертсон! У русских нет хороших пушек, и они решили напугать нас бревнами. Я читал в газетах, что у них есть такой дюк Потемкин, который строит свои деревни из картона. Это где-то в здешних местах, возможно, рядом. Там были написаны мудреные названия.

— Золото у них не может быть таким же фальшивым? — с некоторой опаской спросил помощник.

— Нет, оно у них настоящее! И ты скоро станешь сказочно богат…

Договорить шкипер не успел. Из крепости прогремел гром орудийного залпа. Все обернулись, и, к своему великому ужасу, англичане увидели, как в сторону их кораблей летят небольшие мячики, с каждой секундой увеличиваясь в размерах.

Отделявшая их от берега тысяча ярдов была преодолена за один вдох, а на выдохе палуба под ногами Хандингтона вздрогнула от страшного взрыва. С криками повалились матросы, из трюма через открытый люк полыхнуло пламя, от ужасного взрыва застонал корпус.

— Иезус Крайст!

У шкипера волосы на голове стали дыбом, он неожиданно осознал, что сам завел свои корабли в страшную западню, из которой придется долго выбираться, ловя ветер. Вот только дадут ли это сделать московиты, чей бриг отвалил от берега, поймав парусами ветер?!

Теперь, разойдясь с его кораблями на противоходе, он запрет выход из бухты, и, чтобы вышибить эту пробку, придется идти мимо форта, на котором, однако, имеются мощные орудия.

Но сколько их там?!

— Годдем!!!

Пороховой дым, окутавший форт, рассеялся. С нарастающим ужасом в душе Хандингтон взирал на появившиеся в амбразурах совсем другие пушки. Чудовищно большие жерла, те, что стоят на линкорах, мрачно уставились на его корабль. Хуже того, «Плеяда», шедшая третьей, уже горела охапкой сухой соломы, пламя охватило весь бак.

— О, Боже!

Сейчас Хандингтон уже не думал о богатствах, шкипер хотел одного — вырваться из этой гавани, где коварные и подлые русские устроили его честным морякам смертельную ловушку…

Берлин

— Видите, брат мой, как вам радуются мои верные берлинцы!

Александр благосклонно наклонил голову, и добродетельные немки в вышитых передниках, что стояли вдоль дороги, по которой следовал монарший кортеж, радостно закричали.

«Это хорошо. Добрые будут нам подданные. Да, да, брат мой Фридрих, именно подданные! Ведь сегодня ночью ты, сам того не понимая, засунул не палец, нет, всю голову за бесплатным сыром. А ведь он может быть только в мышеловке! Твоя Пруссия уже стала пристяжной в нашей упряжке, и рано или поздно войдет в Российскую империю полностью, хотя ты и твои дети номинально будут считаться ее королями. Вы станете нашими со всеми потрохами!»

На лице Александра была самая приветливая маска, которую он только смог натянуть, причем полностью искренняя.

Лицедейству он учился у матери и отца, беря уроки при общении своих родителей с англичанами и цезарцами, которых они оба на дух не переносили. Но политика — дело такое, что на свои симпатии или антипатии не обращаешь внимания, глубоко пряча их от всеобщего обозрения.

— Они ликуют, видя вас, мой брат!

Королева говорила волнующим чувства грудным бархатистым голосом. Да и последнее слово имело совсем другую окраску, чем подразумевалось.