Перехватчики

Рапортуя, Абдурахмандинов словно эстафету вручал: мол, я сделал на самолете все, что нужно, передаю его в полной исправности и надеюсь, что ты отнесешься к машине так же добросовестно. Своим рапортом Шплинт обязывал летчика обращаться с самолетом так, как об этом говорилось в инструкции по эксплуатации и технике пилотирования самолета.

«Обязательно буду требовать от своего техника официального доклада», — решил я, выслушав Абдурахмандинова, и посмотрел на поднявшегося вместе со Шплинтом мелкорослого худенького человека с торчащими в стороны ушами.

— Брат, — сказал Абдурахмандинов с гордостью. — Он недавно кончил школу авиамехаников. Он с отличием кончал, а все, кто получают такой диплом…

— Имеют возможность выбирать место службы, — заключил я. — И он приехал в наш полк. К тебе на смену.

— Правда. Его зовут Казбек.

Мы поздоровались. У Казбека, как и у Абдула, была тоненькая, смуглая, но сильная и цепкая рука. И пожатие было сильным.

— Зовите меня тоже Шплинтом, — на маленьком лице Казбека сверкнула большая белозубая улыбка. — Это мне понравилось.

— Шплинт номер два, — я подмигнул ему.

— Вы когда полетите? — спросил Абдурахмандинов-старший.

— Через полчаса.

Абдурахмандинов сказал что-то брату на своем языке, и они бросились расчехлять самолет.

Я хотел уже залезть в кабину, но Абдурахмандинов-младший окликнул меня.

— Подождите-ка, командир! — Он поставил около стремянки небольшой ящик, пол и стенки которого были обиты волосяными щетками, на которые была налита вода.

— Зачем это?

— Очищать ноги от грязи. Очень удобно. Попробуйте. А то мы стараемся, пылесосим кабины, а вы устраиваете там авгиевы конюшни. Знаете, что будет, если грязь ссохнется под педалью, когда самолет в воздухе?

— Догадываюсь. — А про себя отметил: «Однако ты, брат, не робкого десятка». Я старательно вытер сапоги, чувствуя, что у нашего Шплинта будет достойная смена.

НОЧНОЙ ГОСТЬ

Командный пункт полка размещался в огромной землянке. Здесь было даже в жаркий день прохладно, а по ночам солдаты из дежурного расчета подтапливали печку, сделанную из железной бочки.

Я сидел за столом командира и просматривал записи в рабочей тетради.

Днем были полеты, пришлось крепко поработать, кое-что делалось спешно и теперь, ночью, когда не трещали без умолку телефонные звонки, не хрипела радиостанция, хотелось кое-что сделать заново, не спеша, а кое-что и подправить.

То же самое, вероятно, думали и солдаты-планшетисты. Склонившись над столом штурманских расчетов, они начисто перечерчивали на кальку обстановку проходивших днем полетов, чтобы потом подшить кальку в альбом.

Было тихо и немножко мрачновато. Свисавшие с потолка лампочки, заключенные в непроницаемые абажуры, бросали свет только на круглые карты-планшеты, размещенные на столах. Из соседней комнаты доносилось беспорядочное журчание потока радиосигналов, слабо попискивал зуммер — это радисты, коротая ночь, тренировались в приеме телеграфных знаков в условиях помех. А изредка в висевшем над головой динамике слышалось потрескивание атмосферных разрядов — где-то стороной шла гроза.

Я впервые дежурил на КП оперативным. Все для меня было непривычно, ново. Я исправлял записи в тетради и думал об изменениях в полку.

Еще совсем недавно полетами у нас руководили со стартового командного пункта, и только на время летно-тактических учений разбивался круглосуточный командный пункт и на аэродром выезжали начальник штаба и его заместитель. Все имущество командного пункта умещалось в железном трофейном сундуке, который привозили на дежурной машине. Там было несколько топографических карт, пара штурманских линеек, коробка с цветными карандашами и рулон с чистой бумагой. Полевой телефон, уложенный в кожаную сумочку, был на КП единственным источником связи с командованием дивизии. Оттуда получали задания: куда и когда лететь, какие цели бомбить.

А теперь, когда нашему полку была поручена противовоздушная оборона, когда на вооружение поступили новые самолеты, все изменилось до неузнаваемости, функции командного пункта значительно расширились.

День и ночь крутились антенны радиолокаторов, посылая на сотни километров вокруг невидимые лучи-разведчики. Если на пути луча встречалось препятствие, он отражался и шел обратно на станцию, давая на экране обзорного индикатора тонкую светлую засечку — радиоэлектронную тень.

Дежурный оператор, не выходя из затемненного помещения, узнавал, как далеко, на какой высоте, куда, с какой скоростью летит самолет или группа самолетов. Он, не обмолвясь ни одним словом с экипажами, мог определить, чьи это самолеты — наши или противника. Мог следить за ними на протяжении всего полета, давая по телефону координаты этих самолетов планшетисту. А тот наносил их на карту-планшет. Если к объекту шло сразу несколько целей, и при этом с разных направлений, планшетисту приходилось держать в голове очень много всяких данных.

«И как они только ничего не перепутают?» — думал я, наблюдая за работой планшетистов.

Но это можно было считать только прелюдией, вступлением к работе командного пункта.

Я видел утром, как наш штурман наведения Перекатов, быстро сделав нужные расчеты, стал наводить находившегося в воздухе капитана Кобадзе на другой самолет-цель, до которого было больше ста километров. И все это с помощью радиолокатора, при участии оператора и планшетиста, которые ежеминутно информировали Перекатова, где находятся самолет-перехватчик и самолет-цель.

Я наблюдал на планшете непосредственного наведения, словно в зеркале, всю воздушную обстановку. Видел, как смыкались две четкие пунктирные линии: черная, которой отмечались координаты самолета-цели, и красная, обозначающая полет Кобадзе. Сначала они были прямыми как струны и уверенно шли к рубежу перехвата; потом черная линия стала ползти зигзагами, напоминала пилу — цель начала маневрировать по направлению, она во что бы то ни стало хотела уйти от перехватчика; но красная линия не остановилась, она тоже меняла направление и все ближе и ближе подходила к черной.

Я слышал, как Перекатов то и дело сообщал Кобадзе нужный курс, высоту полета цели, удаление до нее. Я слышал по радио ответы капитана, выполнявшего команды штурмана наведения.

Они не прекратили связи даже тогда, когда линии на планшете почти сомкнулись и Кобадзе доложил, что увидел цель и приступил к ее атаке. Это было на удалении нескольких сотен километров от командного пункта. И тогда я подумал: «Какая же кропотливая и сложная работа выполнялась на земле воинами самых различных специальностей, и всё только для того, чтобы один летчик перехватил одну цель!»