Переиграть войну! Пенталогия
Шрифт:
– Чтото серьезное, Док? – поинтересовался подошедший командир.
– Если честно, то да. Воспаление. Пока – не сильное. И нагноение.
– Да как так? – удивился я. – Сам же рану обрабатывал, а ты смотрел и сказал, что все в порядке.
– Сказал. Но я же не знал, что ты на долгие пешие прогулки настроился. Да и десять часов за рулем – тоже не подарок. Знал бы, что так получится, – сам бы вместо тебя за руль сел.
– Так делатьто что будешь? – спросил Фермер.
– Чистить, что же еще? Командир, посторожи этого хромоногого, пока я за инструментом схожу.
– Конечно!
Пока
– Глотни!
Я сделал большой глоток коньяку.
– Еще.
– Сань, да тут меньше половины осталось…
– Пей, я сказал!
Еще глоток. В голове приятно зашумело. «Ох, черт! Меня же сейчас развезет!» – подумал я, вспомнив, что нормально ел часов пятнадцать назад.
– Сань, ты меня споить хоошеш? – заплетающимся языком спросил я командира.
– Ага! Давай еще глоточек за победу над Германией!
В результате к приходу Дока я не то что «экзистенциальный» сказать не мог, а и, пожалуй, «метрополитен» для меня стало слишком сложным словом.
– О, я гляжу, пациент готов! – радостно сказал Док, принюхавшись. – Но для страховки – еще и таблеточку примите, уважаемый, – добавил он, протягивая мне таблетку.
– Што ето?
– Цикутоцианид – что же еще! Шучу. Кетанов. Запьешь? – И он снова протянул мне командирскую фляжку.
– А… Ик… га.
Что конкретно делал Серега с моей ногой, я не помню. Было больно. Потом – еще больнее. Потом мне стало тепло и хорошо, и я заснул.
ГЛАВА 55
Проснулся я от непреодолимого желания сходить в туалет, когда вокруг было уже темно. С трудом, изза гудящей головы и накатывавшей тошноты, поднявшись на ноги, я сделал пару шагов по направлению к ближайшим кустам и только тут обратил внимание, что нога практически меня не беспокоит! Рана легонько ныла, но нога не «подламывалась» сама по себе. Еще бы и голова не болела…
– Как самочувствие, Антон? – окликнул меня ктото.
– А? Кто это?
– Это я, Вячеслав.
– Трошин?
– Да.
– Слав, не в службу, а в дружбу, водички принеси. Пить хочется, аж жуть!
Пока Бухгалтер ходил за водой, я сделал все свои дела и вернулся к спальному месту. Тут и Трошин водички принес. Выхлебав котелок холодной, вкуснейшей воды, я ощутил жуткий голод.
– Слав, а пожрать ничего нет?
Трошин хлопнул себя по лбу:
– Тебе же две порции оставили! Сейчас принесу, посиди пока.
Не знаю, с голодухи это было или как, но холодная пшенная каша с тушенкой показалась мне фантастически вкусной.
– Ты как себя чувствуешь? – еще раз спросил Трошин, когда я, отставив в сторону котелок, блаженно вытянулся на «пенке».
– Сейчас – очень хорошо! – честно ответил я.
– А я уже волноваться начал. Ты же за всю дорогу ни слова про ногу свою не сказал…
– Да не до того както было. На нервах всю дорогу… Сам понимаешь.
– Я и говорю – дурак я, что не заметил. Надо было тебя подменить…
Мы закурили.
– Антон, а что мы дальше делать собираемся?
– В каком смысле?
– Понимаешь, я, пока мы ехали, подумал: а ведь все, что
вы или, вернее, мы сделали пока, – это не более чем импровизация.Я поперхнулся табачным дымом:
– То есть?
– Ну, у вас нет оружия и взрывчатки и, главное, нет связи.
– Ты думай, что говоришь! – «Интересно, а если ему правду сказать – поверит или нет? Нет, не буду пока».
А вслух я продолжил:
– Понимаешь, Слава, нас в такой спешке забрасывали, и все, кроме секретных и специальных средств, мы должны были получить в Минске. Но никто не ожидал, что немцы так быстро кольцо замкнут, так что мы прилетели в Минск, а из него уже прорывались самостоятельно. И контакты наши на республиканский УНГБ были нацелены. Я имею в виду – обеспечение и поддержка.
– Понятно. А что мы на одном месте кружим?
– Поясни, что ты имеешь в виду?
– Ну, я же не дурак и карту читать умею. Мы около Минска крутимся, хотя могли бы без проблем уйти на север, а потом вернуться. У нас какойто объект тут?
– Если честно, то да. Гиммлер.
– Кто? – не понял Вячеслав.
– Генрих Гиммлер. Рейхсфюрер СС.
– Кто? – Казалось, что глаза Трошина могут выскочить из орбит, так широко он их раскрыл от удивления.
– А ты думал, на что такая группа, как наша, нацелена может быть? На подрыв деревянных мостиков?
Бывший майор явно охренел от нашей скромности – около минуты он беззвучно шевелил губами, не решаясь ничего сказать. Потом, собрав волю в кулак, спросил:
– А с вами можно?
– А ты и так с нами. Но должен тебе сказать – в плен ты теперь права попадать не имеешь. Уж извини.
– Да я понимаю, не маленький… Товарищ старший лейтенант госбезопасности, – обратился Трошин ко мне, – могу я вам задать один важный вопрос?
Чемто именно эта нерешительность, с которой бывший майор спрашивал, заставила меня напрячься:
– Да, Вячеслав, слушаю тебя.
– Понимаете, – говоря это, он мялся и подбирал слова, – я всетаки в Красной армии уже больше десяти лет. И многое повидал. Приходилось и с осназом общаться, но вот только такого, как в вашей группе, не видел ни разу.
– И что тебя смущает? Подготовка? Или еще что?
– Да нет, то есть и подготовка тоже. Понимаешь, Антон, есть у меня ощущение, что вы какието другие, не такие, как осназовцы, с которыми я общался. У вас не только подготовка и приемы своеобразные, но и разговоры какието необычные, а про тактику я и не говорю. Я просто до встречи с вами не представлял, что ктото может сознательно в одиночку на взвод НАПАДАТЬ! А снаряжения, как у вас, я вообще в жизни не видел!
– Эх, знал бы ты, Слава, сколько ты еще в своей жизни не видел… – ответил я и с грустью в голосе добавил: – Да и не увидишь, скорее всего.
Вячеслав изобразил на лице непонимание.
– Понимаешь, мы не просто разведывательнодиверсионная группа. Мы… группа специальногоназначения.
– Не понимаю… А осназ – это «особого назначения», и что? – сказал и посмотрел мне в глаза.
В этом взгляде не было недоверия, в нем было непонимание. Примерно как у ребенка, который видит сложный и непонятный механизм, но никак не может сообразить, как и почему все это работает. Вроде и не должно, а работает.